Журнальный мир

ТРИПТИХ СВОБОДЕ

I Pocemon Go

Людмила Кузоватова — мать семерых детей,
Ходит кругом по полю и собирает хмель.
Варит Людмила пиво, борщ и армейский квас.
Сердцу Людмилы милый курит прощёный спайс,
После зигует,
После ликует,
После читает вслух.
Ветер уводит грозу лихую,
Ветер теряет нюх.
Небо хмурится,
Небо жмурится,
Небо волнуется раз.

II Pocemon Stop

Хлопнули дверью и раздробили
Мир на статьи новостей:
Горе в Карелии,
Горе в Тбилиси.
Больше его и быстрей
В нас разрасталась огромной болью
И заменила нас,
И закричала,
И застонала.
Горе волнуется раз.

III Pocemon end

Тихо внутри и тихо снаружи.
Гимн пустоте — пустота.
Лишь пустота отражается в лужах,
И возвращается в нас
Сердцем больному,
Миру родному,
Нет ни печали, ни лжи.
Я ухожу навсегда из дома.
Сможешь сдержать —
Держи.

***

В хоспис имени Харуки Мураками
Дедушка мороз по коже
Принёс подарки
В честь столетия революции
Уильяму Шекспиру собрание сочинений
Уильяма Фолкнера
Кашель
Снегурочка подметает волосы
Морфий
Кто не боится боли
Боль-ль-ли
За помещением помещение
Чем же заканчивается безумие
Каким-то взводом солдат
И выдохами
Выходи
Стройсь
Пли
Общей могилой
Кустом сирени
Птичьими трелями
Боль-ль-ю
Хосписом имени Харуки Мураками

***

1.

Что видишь ты, рождённый в истоке Дуная?
Летит дирижабль на восток —
Златокрылый Гагарин,
Не знать мне твоей седины,
ни слезы, ни лозы виноградной,
Взращённой из косточки,
не знать мне твоей седины и слезы.
Взлетал ли когда-нибудь майский жук
с твоих пальцев?
Взлетал ли когда майский жук с твоих рук?
Поил ли ты кур, златокудрый Гагарин,
Поил ли ты кур, собирал ли грибы?

2.

Язык ли раздвоен иль немота с колокольни —
То рыба-звонарь раздулась и поднялась
над землёй.
Смотри на неё, сильнее скрещивай пальцы,
Прислушайся к небу — там небо бормочет
псалом.

***

Нет детства. Ничего не помню.
Окно в окне и холод. И балкон.
И где-то там, облизанная ветром,
Висела на верёвочке чехонь.
Сухие волны рассекали брюхо,
Сухие воды растворяли соль.
Душе не слышно окрика и стука —
Прошлось углами да и вышло вон.
 

Взлетела рыба и упала снегом
На хмурый лес, качнувшийся в воде.
Вода в воде качается, как эхо,
И эхом отзывается во сне.
Зовёт вода, а в тёмном небосводе
Качается пропащая звезда,
Как жёлтый лист на фоне колоколен,
Как отзвук, не звучавший никогда.
 

Воняет рыбой. Запах рыбьей смерти,
Холодной смерти, скользкой и пустой.
Ни выдоха, ни вздоха. Ветер чертит
Черты границ, где мёртвый и живой
Встречаются, прощаясь, отражаясь
В воде движеньем, шелестом листвы,
Упавшей и опавшей в знак
Смятения
Души.
 

Вода темна. Вода не отражает.
Темна, как кровь, а может, кровь и есть.
Полна не боли — вскормленная болью,
Несёт обычный
Деревянный
Крест.

***

В камне не больше души, чем в тебе.
Сможешь быть каменной?
А-ми-нэ.
Сможешь быть? Сможешь быть?
Жаль, бытие не даётся раненым,
Камнем будь.
Камень суть — сердце сожми да и выброси
И говори: я смогла,
Это безумье безумия,
Далай-мгла.
 

Веки прикрой — рот открой,
Выплюни все слова.
Слышишь, становится хо-лод-но,
Это растёт пустота,
Больше тебя становится,
Хочет тебя сожрать,
Только уже ты камень,
И
Имя тебе — Упадь.

***

— Почём мандарины?
— По двадцать.
— Для души отдаёшь?
Просто так?
Моя мама любила испанца
До того, что сломала кровать.
Я родился.
А вишни бродили, угорев,
переспев в облаках,
в тех садах, что растут у Кастильи.
Их испанец сажал,
просто так.
Для души.
Ведь падение яблок
означает по-своему жизнь.
Я родился, и ссыпали с яблонь
наливные большие плоды.
Говорят, что плохое приходит,
когда только надумаешь жить.
Так великий писатель героям
на прямые и виражи
разделяет судьбу и судьбину,
так и мне от ворот поворот
на закатное солнышко злое.
Капал только тринадцатый год,
я ушёл, а за мною поднялись
и дожди, и подсолнух, и мак,
реки сдвинулись, горы сломались,
я ушёл, как уходит моряк.
То и правда —
подался на море,
по большой, сердобольной воде,
я к угрюмому солнцу собрался,
не попал, в звездопад, на звезде.
Я увидел, услышал и понял:
быть беде — заболело внутри.
У меня на ладонях, в ладонях,
будто свечи зажглись и костры —
так горело, как солнце сгорает,
словно пепел, просыпалась ночь.
 

Мне тринадцать, а кожа чужая,
будто уголь, и уголь точь-в-точь
согревает и тлеет, краснея,
оставляя лишь пепел и боль,
и от края земли и до края,
как чума, вдруг пошёл разговор.
— Человек, состоящий из солнца,
я, фруктового сада сын,
отдаю тебе золото даром,
ибо слышу тебя, господин.