Стихи
Стихи
В. Г. Бауэр — ровесник журнала «Аврора»: в 2019 году он тоже отмечает 50-летний юбилей, только 25 апреля. Редакция желает Владимиру Гарриевичу крепкого здоровья и новых творческих побед!
* * *
Когда я был в десятом классе,
а это значит — был застой,
хотел жениться я на Асе,
на смуглой девушке простой.
Вдруг началася перестройка,
и, вся в лосинах и понтах,
меня очаровала Зойка
своей квартиркой на Балтах.
Ах, жизнь, зачем в капканы сует
ты разливаешь ложномед?!
И Зойка уж давно бомжует,
и Аська черт-те с кем живет.
А я, Платон Екклезиастов
себе присвоив псевдоним,
лечу теперь энтузиастов
и верю втайне только им.
* * *
Вот тот, кто держит на цепи нас,
листая шубы дуба том.
Он откровением навынос
торгует, таинством ведом.
И пахнут рыбой откровенья,
и дуб пролистанный притих
над упованьем упоенья,
во снах бурлящим налитых.
Вот тот, кто с ним играет в крысу.
К любви не склонный компромиссу,
со лба смахнув ее потец,
пятнает густо ваксой черной,
аж цепенеет кот ученый,
упругих листьев фиги чтец.
Вот Аз и Есмь в купельном тазе
сквозь гневный рык спешат донесть
о том, что поняли в экстазе,
благою почитая весть.
Их накрывает эйфория,
глуша предчувствие вины,
им внутривенная Мария
златые навевает сны.
Им цеппелины, луннобоки,
плывут знамéньем по ночам,
а небо огненные строки
дарует жадным их очам.
Пустынна лунная дорога
на потемневшей глади вод.
А на челне их было много, —
читает фигу мокрый кот.
Лишь мой в тумане шлюп скудельный,
чей парус трепетно-лилейный,
а капитаном спасжилет, —
хоть Время клонится к закрытью, —
несет меня, как в духа Индью
пригодный, может быть, билет.
* * *
Видений стайку поредевшую
уж как не бережешь в суетах,
и на подругу залетевшую,
запутавшуюся в поэтах,
как не сердиться ни стараешься
и любишь дуру напоследок,
а все одно – развоплощаешься
в субъект, чей дух землист и едок.
И надо понимать отчетливо,
в ком не иссяк Грааль горенья,
воспользоваться чтоб расчетливо
энергией их заблужденья —
наивноглазых дивных мальчиков
и ведьмочек завороженных,
к тебе, мелькнувшему в журнальчиках
десятком строчек искаженных
(ну да, кокетничаю, че уж там, —
нам всем позволено не все ли?),
ревниво льнущих робким шепотом,
восторгом острым первой боли.
* * *
На зрителей, укрытых в чреслах кресел,
взирает провиденциальный зрак.
Ему спектакль давно не интересен,
а также вихри яростных ватаг.
Но эти, вроде верящие в нечто,
пришедшие погреться у огня,
занозящего ночь…
Спешат беспечно
в Святой Буфет, ах — бормоча — фигня,
ах — жалуясь — и тут вторая свежесть.
не чувствуя еще улыбки над
Того, кто, к ним испытывая нежность,
убрал к чертям «Сошествие во ад».
* * *
Я женат и что же, моя принцесса?
На семейном олимпе царит сынок.
Сердцу материнскому не до секса.
Я, по сути, заброшен и одинок.
А когда отпускаю себя в густую
от угрюмых снов и затмений тьму —
о тебе — в безрыбии, вхолостую —
сожалею и вою торчащим «му».
О безумствах наших, вполне кромешных,
о прожекторе ног разведенных тьмы,
о ночах, клокочущих и неспешных,
о звезде, на которой погибли мы.
Если вспомнишь вдруг, постарев, о прошлом,
все забудь и воскресни из забытья.
О беспямятств бог, ниспошли днесь нож нам,
ну и пенку — по милости — для бритья.
…Ты возникнешь, извергнутая вулканом,
там, где я, нетерпения на краю,
пожелтевшую память терзая враном,
на свиданьи, последнем уже, стою.