Журнальный мир

***

Отдам в хорошие руки

виниловые пластинки:

их больше не на чем слушать

и не с кем больше крутить.

Отдам в хорошие руки

кассеты с «Гусарской балладой»,

с Фанни и Александром,

с доверчивой Одри Хэпберн,

похожей на оленёнка, –

бесплатно, за самовывоз,

да-да, подгоните «газель».

Отдам в хорошие руки

картинки, запахи, звуки,

собрания сочинений,

альбомы чудных мгновений…

Простите?

Нет, это не прялка такая стильная,

это лира –

битая, гнутая, семижильная.

Она остаётся.

Не отдаётся.

Пускай пока постоит.

***

В восемьдесят четвёртом

в очереди за водкой

меня пропустили вперёд.

– Мужики, – попросила я, –

мне одну, хотя бы надбитую, для компресса,

у ребёнка уши болят.

Мужики расступились, и кто-то гаркнул:

– Дайте девушке, ей для ребёнка!

Я ушла, прижимая бутылку к груди.

Дети выросли, я проколола уши,

но разбилась любовь, и стихи зачахли,

и опять я проталкиваюсь к прилавку

за прозрачным, горьким любовным хмелем.

– Мне чуть-чуть, – шепчу, от стыда сгорая, –

хоть на донце… Мне для стихов.

ПЕСЕНКА ВАГАНЬКОВСКАЯ

Клейкой стайкой златокрылой

«носики» кружатся:

клён над папиной могилой

хочет размножаться.

В небо рвётся оголтело

лиственным цунами,

подставляет ветру тело,

сыплет семенами,

налегает на ограду

твердью напряжённой,

сыплет золотой рассадой,

крыльями снабжённой.

Что ты, клён, куда ты клонишь,

под ноги взгляни-ка –

ты нам памятник уронишь

чёрного гранита!

А на памятнике скрипка

выведена тонко,

и она поёт-играет

голосом ребёнка.

И поёт чугун калёный

в день весёлый мая,

и приплясывают клёны,

ветками качая.

Это папа мой играет

в праздник воскресенья

для своей правнучки Майи,

девочки весенней.

Скрипка дразнит мир унылый

носиками клёна,

и усыпаны могилы

жизнью окрылённой.

***

Спит поэт в часу десятом: допоздна читал опять,

а прозаик встал до света – в ловких пальцах глину мять.

Стайку глиняных героев он качает на руке,

а один, упрямый самый, затаился в уголке.

Встал поэт, напился чаю, уши крупные напряг –

не подаст ли мирозданье звук на бедность или знак?

Не напишет ли заданье на пятнистом потолке?

Но похоже, мирозданье спит, свернувшись в уголке.

А прозаик вяжет петли, жить героям не даёт,

он сплетает-расплетает, рассердившись, нитку рвёт…

А поэт посуду моет и не слышит ни черта,

сам себе петля и нитка, пальцы, глина, глухота.