Журнальный мир

ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ

Плачут балконы и крыши

В Нижнем, Рязани, Москве.

Юный, задумчивый, рыжий

Лезет в окошко рассвет.

В это воскресное утро

Я у окошка, за ним

Видится мне почему-то

Город Иерусалим.

То ли на улицах верба

Снег растопила и лёд,

То ли окрепшая вера

В сердце осанну поёт.

Записная книжка

Нашел её в серванте

Распухшую от пыли.

Ждала, когда захватят,

Надеялась… Забыли!

Открыл, – страницы в клетку,

Исписанные ручкой:

Фамилии, заметки,

Цифири закорючки.

До жути непонятный

Врачебный почерк деда,

Но все-таки приятный,

Как скрип велосипеда.

Год нет его; от мрака

Нам никуда не деться.

Как варежка бумага

Хранит тепло владельца.

* * *

Оборвана связующая нить.

И ты, моя бессменная подруга,

Спирально выйдя из событий круга,

Не можешь этой кармы изменить.

И я не стану ничего менять,

Поскольку я являюсь частью Бога.

И ты сама, являясь частью Бога,

В широком смысле тоже часть меня.

Мы одного соцветья семена.

Мы капли ливня над бескрайней льдиной.

Мы атомы материи единой.

И в расставании ничья вина.

Поэтому не кайся, уходи!

Ведь ты уйти не можешь. Это нонсенс.

Но, как ни странно, не проходит вовсе

Тупая человечья боль в груди.

* * *

я строю дома из спичек

эти спички никогда не сгорят

от них не воспламениться дом

в этих домах кипит жизнь

кто сказал, что срубленное дерево

мертво, неодушевлённо

я делаю из спичек людей

это добрые и бескорыстные люди

они не смогут поджечь друг друга

я создаю дома и людей из спичек

я возвращаю дереву жизнь

* * *

Утром в понедельник понимаешь,

как обычно встав не с той ноги,

что назначенная жизнь лишь мае-

та. Повинность отдавать долги.

Жизнь летит, как раненая птица,

к берегам неведомой земли,

Не найдя возможность возвратиться

после продолжительной зимы.

Пистолетом щёлкнет выключатель.

День пройдёт, неделя, месяц, год.

Может статься я, больной мечтатель,

получу от бытия УДО.

Что потом, такая же рутина?

Небеса о том не говорят.

…Над домами, пологом раскинув-

шись, рождает новый день заря.

Колыбельная окраин

Город спит. Потухли окна.

Лишь луна горит.

По дорогам одиноко

Бродят фонари.

Всё уснуло. Ни прохожих,

Ни машин во тьме.

Только ты уснуть не можешь,

В мыслях обо мне.

Колыбельную окраин

Я тебе спою.

Закрывай глаза, родная,

Баюшки-баю.

Спит ограбленный у леса

С дыркой у ребра.

В яме дремлет автослесарь,

Спирта перебрал.

Сторож спит в каморке мрачной.

В будке пёс сопит.

Спит рыбак у печки-прачки.

В вёдрах рыба спит.

Воры спят в чужой квартире,

Участь ждут свою.

Пьяный опер спит в сортире.

Баюшки-баю.

Спит ночная фея в фуре

И не видит снов.

Рядом дальнобойщик хмурый

Дрыхнет без штанов.

Спит кассир лицом на кассе,

Деньги стережёт.

Бомжи спят на теплотрассе.

Киллер спит с ружьём.

Полицейским плохо спится

На ногах в строю

В ванне спит самоубийца.

Баюшки-баю.

Только ты, моя родная,

Всё никак не спишь.

Глаз всю ночь не закрывая,

Надо мной сидишь.

Я и сам сегодня ночью

Не могу уснуть.

Сердце ноет и клокочет,

Распирает грудь.

Словно забивает сваю

Совесть в грудь мою.

Я и сердцу напеваю

Баюшки-баю.

* * *

Какая дерзкая причуда:

Считать года наоборот.

Ты всё надеешься на чудо,

А чуда не произойдёт.

Вчертив в означенное время

Отрезок собственной судьбы,

Не жди, что стрелки ход изменят,

Что мир сотрёт твои следы.

Однажды, пересилив разум,

Ты обязательно поймёшь,

Что жизнь кончается не сразу,

Что и захочешь, не умрёшь.

* * *

Мне всего двенадцать. Я у печки

Согреваюсь сам и грею дом.

Я ещё беззлобен и беспечен.

И в душе порядок соблюдён.

За стеной, уставши от прополки,

Бабушка как чайник захрапит.

Кошка наша что-то скинет с полки.

Дерево в подтопке затрещит.

За окошком зарычит машина,

Как охотящийся зверь ночной.

В подполе раздастся писк мышиный.

Ветер запоёт в трубе печной.

Удивлённый этим многозвучьем,

Затаив дыхание, сижу

Я как дым прозрачный и текучий,

На огонь за дверкою гляжу…

Так воспоминания вплывают,

Стоит тронуть нужную струну.

Люди ничего не забывают,

Лишь тепло пытаются вернуть.

Я в лесу один холодной ночью

Обнимаю маленький костёр.

Темнота вокруг меня стрекочет.

Тень тревоги прошлого растёт.

Будто я опять сижу у печки,

Обогреть пытаюсь целый мир.

Кто-то говорит, что время лечит.

Вряд ли.

Время учит быть людьми.

* * *

Максиму Агафонову

Как призрак летает пустой пакет

Над ржавыми тротуарами запойного Сормова.

На столбе объявление «Ищу мужчину до 35 лет.

Без в/п для с/о». Все корешки с телефоном оборваны.

Пятничный вечер. Возвращаюсь домой

Мимо серых хрущёвок, мимо новостроя дебелого

С поднятым воротом, с опущенной головой,

Скрипя зубами, мимо «Красного и Белого».

Что-то сделал нет так я. Понять не дано.

Демон алкоголь червём-паразитом душу выел.

Огромной дыней над крышами домов

Висит луны медоносное вымя.

Льётся из вымени медовое молоко.

Ловлю его ртом. Ничего на губах, кроме запаха листвы и неба.

Без опаски рифмую: «далеко-далеко».

Далеко моё счастье. Унеслось в неизвестную небыль.

Не держу дома живности. Несъеденный обед

Высыпаю из плошки у помоек бездомным собакам.

«Всякая тварь перед Богом равна» – так говорил мой дед.

Не замечая меня, старый бомж ищет что-то по бакам.

Боже, ответь: если мне и вправду не нужен никто,

Для чего мне трезвиться, разыгрывать пантомиму…

Ветер швырнёт в лицо охапку кленовых бинтов.

Мимо «Красного и Белого»!

Мимо, мимо!

* * *

Владимиру Безденежных

Пришёл апрель. «Достать чернил и плакать».

То дождь, то снег, то прочая херня.

Ночами ветер воет, как собака,

Не жравшая, как минимум, три дня.

Я щеголяю в конверсах нулёвых

По свежему весеннему говну.

На Баррикад пикетчица кулёма

Орёт: «Медведи продали страну!»

Ползёт с завода перегар матросский,

Хотя никто не бросил якоря.

У разливайки весело и броско

Бухают корабелы слесарЯ.

Я здесь не лишний, всё же не задаром

Два года на заводе оттрубил.

И шило пил, и смачным перегаром

Начальству бесталанному грубил.

Поставлю литру, каждый рад на шару

Хоть уксус выпить. Я и сам в бреду

На Мызе пил, в Автазе, на Ошаре,

Но в Сормове родной, особый дух.

Сомкнулся круг, как рыцари Артура

С мечом полукопчёной колбасы

Мы поднимаем кубки молча, хмуро,

Частим, и впредь не смотрим на часы.

К чертям манеры, этикет и моду.

Здесь те, кого лавина чувств несёт.

Уж если ненавидят, – чистят морду.

А если любят, то прощают всё.

Похоже, оттого Сергей Есенин,

Душевной болью маясь, кое-как

Спешил промозглым вечером осенним

Не к психотерапевту, а в кабак.

* * *

Душистый сад в росе.

Плоды роняют сливы…

Мне тоже, как и всем,

Быть хочется счастливым.

Босым в лугах плясать

И радостные крики

Охапками бросать

В озера земляники.

Подняв бокал вина

Холодной ночью где-то,

С улыбкой вспоминать

Утраченное лето.

* * *

На улице хамам. Метаморфозы.

Природа зарождает новый сад.

Как ветошь отсыревшая, берёзы

На проводах беспомощно висят.

Беседуем. Слова имеют форму.

Мне кажется, их можно осязать.

Тону в тебе. Среди десятков формул

Мне хочется лишь главное сказать.

Что если мы затопим это лето

И потечём по жизни, как вода,

Мы вместе сможем наводниться светом…

Но я молчу, поскольку в мире этом

Мы вместе быть не сможем никогда.

* * *

Пальцами, едва касаясь клавиш,

Заглушая звон ночной тиши,

Ты обворожительно играешь

Музыку для раненой души.

Хрупкая и легкая ты тоже

Состоишь внутри из тонких струн.

Как живую скрипку осторожно

Я тебя за талию беру.

Не смолкай, звучи в моих объятьях,

Вздохами мелодию пиши.

Чтобы, как и ты, умел играть я

Музыку для раненой души.

* * *

Мы леса вырубаем под стройки,

Под шоссе вырезаем луга.

Превращаем, простите, в помойки

Заболоченных рек берега.

В парках больше не веет прохладой,

Дым шашлычных в аллеях застыл.

Прорастает серебряный ландыш

Через пластиковую бутыль.

Мы бесстрастны, – природе по силам

Не погибнуть от нашей руки.

Льются горькие слёзы России -

Заповедных глубин родники.

* * *

Когда в больном бреду

чумная жизнь замкнётся,

Ей предстоит залечь

в щавелевом саду.

Растаяв, я пойду

водой лесных колодцев

По трупам своих мечт,

по ранам своих дум.

На роковом ветру

сомненья зреет колос

Холодностью лица

горит над ним звезда.

В вагоны соберут

зерна обиды голос.

Гружёные в сердца

поедут поезда.

Увидишь ли тогда

во лжи бескрайность поля?

Почувствуешь ли ты

мой пламень сквозь навет?

В лесу стоит вода.

Я лес собой наполнил.

Терпения цветы

растут ковром на мне.

Войди в мои ручьи,

черпай меня всем сердцем

Сорви мои цветы,

как головы сруби.

Они теперь ничьи,

но ими обогреться

Легко от клеветы,

пристроив на груди́.

Найди меня, узнай

в явлении природы

Ни времени, ни тьмы,

ни смерти в мире нет.

Мой, в лепестков узлах,

В артериях породы,

В растениях немых

струится будет свет.

* * *

Там, где дремлет страна, что зовётся Россией,

Где качается двор в облаках тёмно-синих,

С неба падает снег. Я сижу на качелях

Безнадёжно увязший в безрадостных целях.

А зима завывает печально и громко

И целует меня, как больного ребёнка.

Улыбнусь,- она хлопает будто в ладоши:

«Недоласканный мой, ненаглядный, хороший!»

Я сижу, и снежинки ложатся на шапку.

И мне жалко снежинки, себя мне не жалко.

Потому что я жив, а снежинки растают,

Не дождавшись зелёного юного мая.

Не увидят они сладкий клевер и мяту,

Только в клочьях пушистую белую вату.

И, упав, соберутся больные, горбатые,

Превратившись в такую же белую вату.

Только я не умру, видя холод и пустошь…

Если был бы я слеп, может меньше бы чувствовал?

Может, если не чувствовал, был бы спокойнее,

Чуть добрее и в общем веселье раскованнее?

Но зима завывает печально и громко.

Я жалею себя, как больного ребёнка,

И с качелей встаю, и со всхлипами плачу

С огорченным собой, с отрешённым в придачу

В незнакомом дворе, в облаках тёмно-синих,

В незнакомой стране, что зовётся Россией.

* * *

На лавочку садишься обречённо.

С желанием, но больше по привычке

…Закуриваешь. В коробке картонном

Хоронишь отработанные спички.

Смешная аллегория. Отрава

Порой способна избавлять от боли.

Бензином зажигалку не заправил.

Зато себя заправил алкоголем.

А снег летит как залпы миномётов

(Взрывая двор) холодный и жестокий.

Ты в жизни тоже полюбил кого-то,

Но всё равно остался одиноким.

Снег засыпает всё вокруг. В жилище

Им созданном улиткой засыпаешь.

Однажды кто-нибудь тебя отыщет

Как памятник, а может быть, как память.

Вот квинтэссенция уединения,

Точнее, одиночества могила…

Ах да, сегодня был твой день рождения.

Она забыла

… видимо, забыла.