Стихи
Стихи
***
А берёза — кости вся и кожа —
на из гроба вставшую похожа:
Лазарь, манекенщица, скелет,
Бухенвальд, блокада — на просвет,
по краям лишь только золотая —
там, где плоть воскресшая, святая:
так воскреснет каждый куст и пень.
Так и я воскресну в Судный день.
***
…А кота звали попросту Понтий,
но, конечно, совсем неспроста:
я в то лето жила не у Понта,
а за пазухой у Христа.
Я не знала ни счастья, ни горя,
знала только одни лишь труды,
и хоть рядом и не было моря,
было соли полно и воды.
С неба падала манка и гречка,
сам собою слагался сюжет,
день за днём протекал словно речка,
у которой названия нет.
Приезжали то Коля, то Саша,
привозили то хлеб, то вина,
и была моя жизнь словно чаша:
хоть упейся — всё будет полна.
Что и делала я: упивалась,
так что лыка связать не могла,
а оно вдруг взяло и связалось —
даже крепче морского узла…
АХМАТОВА В ФОНТАННОМ ДОМЕ
Дворца и коммуналки помесь —
Фонтанный Дом
(и нет печальнее, чем повесть
о доме том!):
так вот откуда этот царский —
до гроба! —
вид.
Здесь быт кромешный,
пролетарский,
но что ей быт?
И что ей время за стеною
её дворца:
не страшно в нём с ТАКОЙ страною
быть до конца.
И не к мужчинам возвращаться —
там счастья нет.
Одно лишь есть на свете счастье —
в окошке свет.
Придёт Параша Жемчугова,
родная тень,
и будет день, и будет слово,
и снова день.
И улыбаться перестанешь,
и мýка — сын,
и много всяческих пристанищ,
а дом — один.
И даже из того предела
лишь дома жаль.
И повторяет контур тела
на кресле шаль.
***
Суженый, путь мой сужен,
мне ведь никто не нужен:
Бог меня создал целым —
дал мне не просто много —
всё.
Возропщу ль на Бога,
давшего только счастье
тем, кого создал частью?..
***
Что сказать тебе, любимый мой,
чтоб сказать такое напоследок?
Что была несчастлива с тобой
(волос долог, ум у женщин редок)?
Что не знала радости ни дня?
Что не знала ни на миг покоя?
Так и ты ведь видел от меня
лишь меня.
И нас, выходит, двое.
***
Как говорит соседка моя баб Люся:
«Я с каждым днём счастливее
становлюся…»
(Хоть ни кола, ни двора у ней,
ни скотины —
только и есть одна у ней гильотина,
что от всего отсекает дурные части,
преображая любое несчастье в счастье).
***
Как на рассвете светится,
как на закате жжётся,
любится, да не терпится,
плакать бы — ан смеётся.
Нету печали радостней
этой, почти хрустальной.
Кто это нынче рядом с ней?
Пусть остаётся тайной!
Кто там спустился с горочки,
вижу я по походке —
сладкое это с горечью
в самой своей серёдке.
Невыносимо лёгкое —
и с каждым днём всё легче —
парусом,
чайкой,
лодкою,
бармами — на оплечье.
Не соловей за рощею
мне насвистел такое:
время всегда хорошее,
даже когда плохое.
***
До того ль мне, что творится в мире
и по чьей воюет он вине,
если даже в собственной квартире,
если дома я —
как на войне.
Ни родства,
ни близости,
ни братства,
ни кола,
ни дыма,
ни огня,
ни двора —
с соседкою обняться,
ни собаки —
облизать меня.
Тили-тили —
все вдруг разлюбили
и ушли,
перчатки позабыв.
Трали-вали —
все повырастали:
называлась книжка так — «Обрыв».
У матросов не было вопросов,
вот и я решила:
не решай.
…Мой любимый Фёдоров,
философ,
ты, смотри, меня не воскрешай!