Журнальный мир

ДРЕВО ГОСУДАРСТВА МОСКОВСКОГО

Зограф Пимен, зовомый Симон Ушаков,

поместил на иконе цветущее древо

государства Московского. Справа и слева

всё цари и святители — до облаков.

Рядом образ Владимирской. Светлый покров

над властями ль простёрт, Богородица Дево?

Убоятся ли, грешные, Божьего гнева —

от князей окаянных до большевиков?

Розовый Кремль внизу. Белоснежье собора.

Лики над куполами и листья узора.

Мономаховы шапки круглы, как плоды,

тяжелы — прогибаются ветви устало.

Только если обломятся, ждите беды —

смуты, Гришки Отрёпьева, ревтрибунала.

ТАРАНТАС

Продаётся ТАРАНТАС подержанный,

но красивый, у Пречистенских ворот,

против аптеки, в доме Штольц.

Прибавление к «Московским ведомостям».

21 июня 1849

Сбивает с толку день вчерашний нас,

а я шутя блуждаю в нём, счастливый,

прочтя, что продаётся тарантас,

подержанный хотя, зато красивый.

Означен адрес: у Пречистинки. Я рад

пойти полюбоваться тарантасом,

что куплен с лишком лет сто шестьдесят

тому купчихой или ловеласом.

Аптека немца вечного цела,

набитая микстурами от смерти.

А церкви нет, что рядышком была,

где эскалатор тащит вниз, как черти,

наверх едва вползая, тормозя,

как вдруг мне показалось, торопыге.

Нет, выскочить из времени нельзя,

но глаз не оторвать от старой книги…

Не улицу мы спутали, а век,

и у каретника — столпотворенье

читателей, в пыли библиотек

наткнувшихся на это объявленье.

БИОГРАФИЯ

Памяти С. С. Лесневского

1

Все биографии слишком кратки —

не хватает любви и слов.

Умерла, проверяя тетрадки

беспощадных учеников,

соседка… Когда-то хотел на сцене,

где величественен сюжет

и слоняются вечные тени,

умереть безумный поэт.

Сбудется всё, дожидайтесь срока.

Мир — театр, драматург — добряк.

Лучших убил. Поступил жестоко.

Жизнь всегда поступает так.

2

Времена, вкус изысканный, спесь ли,

но таких читательниц не найдёте,

что листают в вольтеровском кресле

весною Шиллера, осенью Гёте

год за годом, словно Четьи Минеи.

Коварство и Любовь, Фауст или

Страдания Вертера… Ахинеи,

что наши Байроны настрочили,

не брала в руки прабабушка Блока,

та заковыристая старуха,

а в апреле воспаряла высоко,

и в октябре не теряла духа.

Ценя описания путешествий,

исторические сочиненья,

отмечала череду происшествий —

выход замуж, потом дни рожденья

четырех дочек. Чепец в оборках,

табакерка на золотой цепочке,

монокль… А муж плутал на задворках

империи, покуда росли дочки.

Там он и сгинул, ботаник, зоолог,

Григорий Силыч, скиталец вечный.

Что ж, каждый путь и одинок, и долог.

Вчера красоткой цвела беспечной!

Но из Оренбурга, рванув карьером,

до Петербурга домчали кони,

чтобы её языкам и манерам

в благородных девиц пансионе

обучили. Не пожелать иного,

высокосветское воспитанье!

Училась у Греча и у Плетнёва.

А Дельвиг ей сочинил посланье…

Да кресел уютное вольтерьянство

и гётеанская чертовщина.

Но правнук — последний поэт дворянства —

на сцене гибнет не беспричинно.

3

Никого нельзя судить…

Александр Блок

Александр Блок работает в ЧСК

под началом честнейшего адвоката.

Приводят растерянного старика

Штюрмера, выглядящего плутовато,

к следователю, за судейским столом

ждавшего преступников, а обретшего

только плаксу Вырубову с костылём,

Протопопова полусумасшедшего…

Срывается революционный суд,

несчастные грешники не виноваты.

Безумцы поэты, а не адвокаты

их и оправдают, и отпоют.

РАЗВЕДЧИКИ

В пристрелянные прусские лески

заброшены на подвиг по приказу,

тот у болота, этот у реки

они легли. Их вспомнили не сразу.

Не каждому достался обелиск.

Кому-то — ни могилы, ни медали.

Но вечного забвенья страшный риск

они тогда в расчёт не принимали.

***

В дому навеки опустелом найдя письмо, прочесть посмей…

«Прошу, похороните в белом. И рядом с мамою моей.

Отпойте тайно. Благодарен тебе за счастье…»

Да, темна

судьба, и долгий век подарен ему, а умерла жена.

Но то больничное посланье среди тускнеющих бумаг

чуть высветило мирозданье, его сырой безлюбый мрак.