Журнальный мир

* * *

В войнушку во дворе и в детсаду

Играли мы, лютуя от мороза.

Но я возненавидела вражду —

Хлебнув ее шального передоза.

Ни к тем, ни к этим больше не примкну,

Прошу для тех и этих — примиренья.

Но двор очередной идет ко дну,

И тут, и там сплошные наводненья.

На что же ты рассержен, мой дружок?

Чем подпитал гордыню и обиду?

Ко мне в ответ летит-свистит снежок,

Прицельный, ледяной, веселый с виду.

Сожму ответный в маленькой горсти

И выдавлю на землю. Излечили.

Ты тех и этих, Господи, прости:

Их без тебя любить и не учили.

Простит. И месяц на небо всплывет,

И подустанет вся ватага наша,

И «ужинааать!» — из форточки взревет

С работы прилетевшая мамаша.

Грех

Максиму Амелину

— Помнишь эту женщину? — Ту святую?

— Нет, простую, строки слагает в столбцы, как бревна

В гулкий колодец… — Секунду, свечу задую…

— Нет, не гаси, посидим, поговорим подробно.

— Дай мне твои ладони, полны вопросов,

Полированы временем, они источают блики.

— Время и есть рубанок, — любил Иосиф

Нам повторять, шлифуя меж досок стыки.

Вон гляди, та женщина, я говорила.

Холодно ей, балконная дверь гуляет.

Кофе в стакане с утра еще заварила,

Смерти боится, снадобья принимает.

— Воздух ворует, мама, как говорится.

Думает, что она первоцарица,

Что создает миры, управляет светом,

В блочном живет, в согретом.

— Платье шила во вторник: иголкой — в палец.

В голос кричала в банное полотенце.

Что ты с нее затребовал, мой страдалец,

Если в ней боль гуляет, как во младенце?

— Бремя творца: хотела — возьми отведай.

Невелика расплата — пыхтя и тужась,

Мир исторгать из чрева, а за победой

Претерпевать всю боль за него и ужас.

— Сын у нее. А ты неподъемным давишь,

Стала она молчалива, почти немая.

Руки мои к губам своим прижимая,

Пообещай мне: ты ее не оставишь.

— Стружку сниму, как платье снимают с девы,

Проведу через все шлифовки и все огранки,

Заблестит бедром самоварным, новей, чем у Евы,

Станет душа твоей самозванки.

Но помилуй, мати, смертному не пристало

Быть подобием конца и начала.

И Мария, вставая, молвила: — Удила

Придержи, Создатель. Ибо я тебя родила.

* * *

Скворец поет зарю. Светает.

И голубь сонный вылетает

С технического этажа.

За ним летит четвертый, пятый,

И вот уже секстет крылатый

Звучит, от свежести дрожа.

А этому скворцу на крыше,

Что пел всю ночь, как на афише

Нам и обещано весной —

Уж вторит дальний трелью хлестко,

Где светофор у перекрестка

И дачник первый записной.

Дразнилка, баловень оваций,

Что на манер сигнализаций

Ты возвещаешь мне не в срок?

Страстная пятница свершилась,

Дверь монолитная открылась,

И Дант границу пересек.

* * *

Говорила им: мировой порядок

Нарушать — что плевать против ветра.

Говорила им: дым отечества сладок,

Но пожарище скверно.

Говорила: в пылу звериных своих миграций

За чужими женами и за хлебом с солью,

Вы прошли через ряд мутаций

И наделены любовью.

Говорила им: неужели же непонятно,

Можно и целибат, но

Если кровь бурлит, плодитесь и размножайтесь.

Говорила им: только не вырождайтесь,

Не открывайте городские ворота.

Пойдет другая порода.

Говорила им: не разрывайте гробницы.

Говорила им: не пересматривайте границы,

Не залезайте в черные норы пытливым оком,

Не залезайте в черные дыры, ударит током.

Говорила им: истуканы, что в лоб, что по лбу.

Говорила им: поплюйте в колбу,

Пригодится воды напиться.

Яйцеклетке пора делиться.

Говорила им: не судите, пожнете

От креста, на котором распнете.

Говорила, стращала, плакала, мать честная…

Наступала Страстная.

Останавливались войны, смолкала пляска.

Ничего веселей не праздновалось, чем Пасха.

* * *

Нежности? Сколько вынесешь — вся твоя.

Каждый фазан растит в себе соловья.

Каждый тарзан, нет-нет, и подозревает,

Что нежность его для кого-то в нем созревает.

Страхи твои: проснулся, а ты — один.

Вот и мечешься в поисках до седин,

Метишь свою добычу, закапываешь в саду,

Шепчешь: настанет нежность, и я приду.

В лунные ночи ты ощутишь прилив

Нежности. А был бы ты прозорлив,

Ни одной любви своей не предал бы,

Чтобы не схлопотать разрушенья дамбы.

Жизнь моя проливается через край.

Если увидишь меня, беги-убегай.

Я научить могу одиночеству и тому,

Как убивает нежность, не нужная никому.

* * *

Привкус во рту от эпохи металла,

Жесткой воды предвоенных времен.

Не зарекайся, что все испытала:

Хитрый смотрящий навесит вдогон.

Как ты сказала? С тобою свершилось,

Все, что возможно? Чего уж дрожать?

Вот тебе снова проверка на вшивость,

Возраст дожития, способ дожать.

Пламенем синим горит проблесковый

Без звукового сигнала маяк.

Движется мир отвратительно новый

Под запретительный знак.

Где-то в испарине стонет светило,

Край простыни зажимая в горсти.

Нам и того, что досталось, хватило,

Господи, взгляд свой к другим обрати.

Не обращает. Чего тебе надо?

Снова больничною койкой скрипеть?

Как возродиться в процессе распада?

Нянька дебелая шепчет терпеть.

Катит каталку в конец коридора,

Рьяно катая в приливе слюней

Слово «терпи», словно диск валидола,

Словно последнее слово за ней.