Журнальный мир

НЕ ПОМНЮ

был карандаш. ещё тетрадь была

в забытом доме на краю села,

где опускались облака на крышу,

а я писал про дом и облака,

и возвращалась на круги строка,

и выходил из круга шишел-мышел.

была ноль пять из местного сельпо,

ещё трещал будильник ночью, по

которому я выходил на воздух.

там ветер целил мне в лицо и грудь,

и на ладонь садился отдохнуть,

и исчезал в непостижимых звёздах.

была кровать и шаткий табурет,

по мостовой шагал парад планет,

ведро гремело, вечность грохотала,

но стоило привстать из-за стола –

незавершённость сущего и мгла

терялись в разветвлениях фрактала.

бренчал амбивалентный карнавал,

под этот звон я напрочь забывал,

что надо забежать ещё в сельпо мне.

гудели так тревожно провода…

была ли рядом женщина тогда –

не помню.

ТОПОЛИНЫЙ ПУХ

Когда неуёмная вита совсем не дольче,

В какие одежды её ты ни облачай,

Когда ты решился немедленно с ней покончить,

Но только способен рассыпать на кухне чай,

Когда беззастенчиво суетный мир кружится

Вокруг ускакавшей от всадника головы,

Тогда ты, с похмелья напившийся из копытца,

Ревёшь троекратным: «Увы мне, увы, увы…»

И вот, у судьбы заблудившийся под ногами,

Ты смотришь наверх, на источник твоих обид…

А небо с овчинку. И валится шерсть клоками

С паршивой овцы. И не тает.

Летит. Летит.

К СЕВЕРУ И ЮГУ

В десять-одиннадцать лет я считал ворон,

Слыл недотёпой и часто бывал смешон.

Как-то из книги один озорной барон

Выстрелил косточкой мне в молодую грудь.

Семя раскрылось, мешало порой уснуть,

Щерилось в сны, навевало сплошную жуть.

С этого времени грудь не болела, но

Я подрастал, и со мною росло оно –

То ли зерно, то ли дьявольское пятно.

Выползли ветви, а корни полезли вниз,

К северу тянется ясень, а к югу – тис,

В ветках – прыгучая белка, орёл и лис.

Так что теперь, с облаков вытирая пыль,

Сквозь миллионы лун, миллионы миль

Тянется к вечности дерево Иггдрасиль.

ЗA VA?

нам говорят, что жизнь игра,

трава, дрова среди двора,

умрямый чёт, пугливый нечет,

жизнь удивительно мудра,

пока не бьёт и не калечит.

до середины их днепра,

физкульт, как водится, ура,

плывут джеромы ка джеромы,

жизнь отвратительно щедра

и не скупится на обломы.

а мы лежим, в дрова трезвы,

среди рыжеющей травы,

бодлер, спасибо за эпитет,

плакун-разрыв-прострел-братвы

не знает чёрт и бог не видит.

невыносима синева,

москва, тува, литва, нева,

смотри, любуйся, человече,

а жизнь кончается – зa va?

и чёрт возьми, а лучше – нйчерт.

И ГОВОРИШЬ, И ДУМАЕШЬ, И ЗНАЕШЬ

и говоришь, что, в общем-то, не злой,

что виноват текущий кайнозой,

колки, что не подтянуты на нервах,

и кое-кто с веслом/ведром/шестом

тебя сожрал не морщась на шестом

и отрыгнул на улицу на первом.

и думаешь упорно об одном,

что всё вокруг не может быть не сном,

но это не оправдывает яви,

ведь жизнь уже чернеет вдалеке,

и что бы ни было на языке,

но с бодуна во рту песок и гравий.

и знаешь, что причин особых нет

молчать на весь окрестный белый свет,

но тянешься не к слову, а к пробелу,

и слышно до шестого этажа,

как очень нестерильная душа

тревожит одноразовое тело.

ЖИ ШИ

мои жи ши круче других жи ши,

они сбегут в шумные камыши,

всего часок листьями пошурши,

а там – котовский.

но как ни злись, шашкой быльё круша,

а только я помню, моя душа,

о том, что ты ангельски хороша,

почти чертовски.

ты снишься мне, этакому хлыщу,

живёшь тайком в чащах моих чу щу,

и я о том чаще всего грущу

чернильным соком,

что столько лет криво бредут дела,

с тех пор как ты, радостна и мила,

тогда в мою глупую жизнь вошла

и вышла боком.

СЛОВА И ЧИСЛА

сегодня сыро, я совсем продрог,

налей мне, овен, полный козерог,

зови тельца и выпьем для сугреву,

среди миров, в мерцании светил,

я никогда с созвездием не пил,

давай за деву.

вокруг меня стоят одни слова,

они мне начисляют год за два,

стрелец и лев, держите оборону,

иначе до утра писать свою

галиматью – пока я с вами пью,

меня не тронут.

исхода нет, слова мертвы, увы,

следят глаза с горгоньей головы,

спокойно, не свистите, раки, ибо

пока я здесь не сдох и не воскрес,

не лучше ль, глядя сквозь стекло небес,

молчать как рыбы.

ОДИССЕЯ

пришёл одиссей у ворот жена

собака корова мул

жена предложила ему вина

он выпил упал уснул

и снится герою в густом дыму

циклоп в дорогом пальто

ты кто говорит полифем ему

герой говорит никто

и видит опять одиссей во сне

калипсо в эстетском ню

да что это снится о боги мне

двенадцатый раз на дню

и вот одиссей открывает глаз

в чертаново у пивной

а там с арсеналом стоит аякс

и шепчет пора домой