Журнальный мир

ФЕОФАН

феофан брёл по дороге пока не увидел камень
камень был самый обычный с надписью на иврите
направо пойдёшь по дороге ведущей к храму
налево пойдёшь там встретится обольститель
он расскажет про землю текущую молоком и мёдом
он расскажет про небеса в алмазных копях
про то что ты избран повелевать народом
живущим то ли в азии то ли в европе

читал феофан обрастая мыслями как репейник
и звуки флейты играли от камня слева
чередуя ритмы пройденных поколений
с нелинейной функцией подогрева
справа от камня роились немые птицы
тишина обрастала пепельными ушами
проступали воспоминания чтобы свиться
и клубком перекатываться за чудесами

и о чем он думал какое принял решенье
непонятно было тому кто стоял за камнем
феофан же пришёл чтобы нести на шее
и приводить в порядок рисунок давний
впрочем и это тоже сущая ересь
ну какой из феофана пророк скажите
если он давно живёт как медведь в пещере
и не понимает написанного на иврите

МОРСКОЕ

Горизонт вцепился в рыбий плавник,
окаянна хватка его.
Ты трусливо думаешь, что – кирдык!
Неразумное существо!

А направо – крик, и налево – стон.
Здесь хороших не жди вестей.
Не щадят ликующий Посейдон
и встречающий Моисей.

Колобродит море, грубит и рвёт,
а потом вдруг сдаёт назад.
Оно словно бросает канат за борт,
и спасает тебя канат.

НА РАЗ-ДВА-ТРИ

на чёрные веки последних стихов
из печки садится зола.
она пробуждает слепых стариков,
чья повесть, как сажа бела.

шатаясь и шаркая выйдут на свет,
где шамкая и не стыдясь
читают про небо, которого нет,
про землю, которая грязь.

читают про смерть в окаянные дни,
про бедность и каторжный труд,
про то, что с рожденья не помнят они,
зачем их по строчке ведут.

про то, что на людях господь нелюдим,
не ходит на исповедь в дом,
про то, что забыты по старости им
стоящие там – за постом.

про то, что устали писать по воде,
предчувствуя выход в тираж,
из века прошедшего в нынешний, где
отчётливей: «отче, ты – наш».

лениво вращает вода жернова,
на старцев ворчит колесо.
собака не лает – ушёл караван.
стихи догорают – и всё.

ТАРАБАРСКИЙ ЯЗЫК

я изучаю на спор тарабарский язык,
нёбо болит, и за небо подвешен кадык,
прошлое время уныло свисает с ушей,
я выгоняю себя на свободу взашей.

я прорастаю в поля, словно чахлый бурьян,
втоптанный шагом за славой спешащих славян;
голод за тёткой, за старою бабкой с клюкой,
тянется ветром, который уснёт за рекой.

мирный будильник часами минутами спит,
чтобы его не будили за вспоротый стыд,
чтобы коровы чесали бифштексaм бока
из-за незнания чётких основ языка.

я провожаю молитвами выжатый день
и поднимаюсь на новую в споре ступень,
руки по локоть в свободе свисают плетьми –
я изучаю язык, позабытый людьми.

КОГДА ТЕСНЕЕ ТЬМА

родные машут нам из тьмы

Глаша Кошенбек

когда сомкнёт теснее тьма

ряды в последний час

и станет целый мир тюрьма

сан-квентин

алькатрас

когда тоска сожрёт всю соль

и сахар и треску

и с голодухи сдохнет моль

впряжённая в строку

когда тревога словно лёд

холодная как сталь

в дугу безжалостно согнёт

народную печаль

когда кричат тебе постой

не надо не следи

следы за чёртовой верстой

и пропасть впереди

но ты не держишься следов

когда теснее тьма

пусть горек привкус старых слов

и горе от ума

ты шепчешь господи спаси

по тексту или без

свет зажигается артист

хабенский

де фюнес

ИЗ ПАМЯТИ

из памяти черпаю что-то совсем по крупицам
родных узнавая забытых за новым героем
и хочется снова по пыльным чуланам возиться
искать и делиться замерзшим от времени горем
завязывать петли узлы заплетать мимоходом
неправильный прикус скрывая духовною скрепой
и чувствовать частью себя подменяя народом
волшебно смешно безрассудно безумно нелепо

ABOUT LOVE

не ропщем мы на ветхую обитель –

час не ровён, остался только час.

в стране слепых написано: смотрите.

и мы глядим, как кто-то смотрит нас.

бывает, горю не протянешь руки

на помощь и наотмашь – от души.

не помогают выдумки и трюки –

и хоть ты кол на голове теши.

мы связаны и ждём, когда приплюснет

печатью с гравировкой «навсегда»,

нам склёвывает время с лёгкой грустью

по камешку ушедшие года.

не ведаем, куда что проникает.

однако из бессмертия – насквозь –

летит любовь в наивности нагая

и сердце на лету сгребает в горсть.

АГИТЭ НАХТ

на горизонте снова война и снова несносен
иннокентий в небе крылатый змей
не поёт о койфт же койфт же папиросн^*

милостынею обижая добрых людей

добрые люди распускают хвосты ракетам
из забывчивости не смотрят по сторонам
а старик у длинного парапета
просыпается и говорит нам

посыпает пеплом дорогу в гору
на ребро поставив тяжёлый груз
выжимает вечное до упора
пока не спасает еврейская грусть

старый дом на пригорке без крыши люден
и перекрывая руками страх
старик повторяет теплее будет
теплее агитэ нахт^**