Стихи
Стихи
В обществе
Есть плохие люди, есть хорошие.
Есть такие, что ни то ни се.
Есть совсем плохие — нехорошие.
И такие, что вмещают все.
Есть друзья, с которыми здороваешься
за руку и крепко жмешь ладонь.
Есть друзья, с которыми ни слова еще
не сказал, не попросил огонь.
Есть и просто общие знакомые.
Встретившись, ты можешь им кивнуть.
В их тусовке все мы насекомые.
Встретишься еще когда-нибудь.
Трудно только с теми, кто, оказывается,
любит сам за вами наблюдать.
Как шнурки, которые развязываются,
если их на бантик завязать.
* * *
Наверно, двадцать километров
я одолел за семь часов,
без эха блеклых голосов
и непредвиденных аспектов
в немом блуждании по лесу.
Неплохо, да? Я исходил
так много тропок, столько сил
вложил в мою грибную мессу,
что напряжение в глазах
сравнимо разве что с молитвой.
А сколько же минут в часах
я занят был духовной битвой
с осенней пестрою листвой,
похожей на грибные шляпки?
А сколько раз мой нож складной
служил по ходу вроде тяпки?
Не счесть подъемов мне и спусков.
Зато я насладился всем —
от хомо луденс до моллюсков —
мышлением, а между тем,
так и не понял, для чего нам
искать в увядшей красоте
какие-то грибы по склонам,
в ущерб прямой своей мечте.
Огнетушитель
В огне погиб Огнетушитель.
С такой фамилией герой —
пожарник, петербургский житель,
с огнем вступил в священный бой.
Читал он в детстве Михалкова
и Самуила Маршака,
и к подвигу была готова
его душа наверняка.
Сгорел он на своей работе,
что называется, в прямом,
буквальном смысле. Вы найдете
лишь память некую о нем.
Зато фамилия смешная
в быту останется навек,
как Перевозная, Сенная,
где нет ни сена, ни телег.
* * *
Нависла над лесной, песчаной
дорогой с правой стороны
осины кисть с листвой багряной.
Такие осенью видны
издалека. Еще в защитном
комбинезоне преет лес.
И зубы сквозь шипит он: «Шит вам,
а не расчудо из чудес!»
Кипят зеленые чаинки
на ветках, словно на ветру
журнал «Веселые картинки»,
расхристанный, летит в дыру.
На лужах плавает, желтея,
нежаркий, дымчатый мазок.
И лето бабье — Пистимея –
сдирает кирзовый сапог
и обнажает на лодыжке
не затянувшийся рубец
от стоптанной в пылу интрижки,
а яркий болдинский багрец.
* * *
Ж.-П. Бельмондо
Защитник справедливости, свободы,
трансформер в политической игре,
твой Жос Бомон не умер в сентябре,
как ты, что не сразил ударом в челюсть годы.
В нокауте мой мир — и он не может
еще очухаться… Такая связь
с твоим уходом вдруг оборвалась,
что не могу принять я, как тот чернокожий,
смерть настоящую, без каскадерства,
без шуток и актерской мишуры
(чем отличался стиль твоей игры).
«Нашел ты в мужестве наивного притворства
какую-то особенность, при этом
улыбку, вздох, походку, жест и взгляд,
что и вне звука словно говорят
о добром голосе и сердце, не задетом
телячьими проблемами инструкций,
предательскими правилами дня
текущего, где злая ребятня
толкует о правах и силах конституций,
сумел ты воплотить в достойный образ,
понятный многим — русский иль француз».
А мне-то что? Меня волнует вкус
и недоступная для нашей мысли область.
Как будто ты, чья смерть меня задела,
поэт недюжинный, а не актер –
красавец телом, мимикой, боксер,
но не сразил ты смерть. И жизнь осиротела.
* * *
Здравомыслие нас не оставит.
За мечтой устремляемся мы,
потому как не вправе, не вправе
оставлять молодые умы
без поддержки. На этой цезуре
я задумался. Дальше-то что?
и в цензуре, и в самоцензуре
толку мало. А все же, ЛитО
как свободная форма общенья
(хоть и в масках) за общим столом,
предваряет порой посещенье
той богини, что Музой зовем.
Иногда она — слишком стрекозка:
суетлива, легка, весела,
лепит мысли из мертвого воска,
создавая земные тела.
Но бывает иначе, иначе…
С этой верой последний из нас
входит тихо, садится — и прячет
тайну вечной души, про запас.