Стихи

Стихи

Летний ливень

 

Это счастье – уметь сочинять по ночам,

если сон невозможен, как снежная буря в июле.

Жаркий ливень хлестнул по лицу сгоряча,

проплясал гопака на крыльце и – пошёл бедокурить

по засохшим окраинам, спекшимся глинам родным,

по поместьям души, не желающей грамот охранных,

не клянущей судьбу за горящий как уголь нарыв,

а желающей только с дождём пробежаться на равных.

Потому-то ей ливень глухой темнотой объяснит

до конца эту боль, что она большинству не знакома.

К хиромантам плетущимся, чтобы судьбе отомстить,

толкователям снов и любителям Фрейда и Фромма.

Ей не надо не света, ни лёгкости, о, подождёт

и она - избавленья!

Ей лишь на минуту, секунду забыться!

Потому-то изнанка листвы так чиста под дождём,

что она показать себя миру совсем не стыдится.

 

 

Всё-таки жизнь

«когда б вы знали, из какого сора…»

А.Ахматова

 

терпенья терапия. Крен ремонта.

Электросети местной слабый свет.

Настойка валерианы, и в Торонто,

поскольку визы нет, не купленный билет.

Мне некого любить. Любовь – литература,

а жизнь – она есть быт, и грязи с пылью микс.

Мне некуда спешить, ямщик, напейся сдуру,

и лошади твои, и сам ты – только текст.

Зелёной вазы крик неслышный, красным розам

в цвет красный стул, июльской полумглой

отполированный. В тяжёлых летних грозах

забрезжил выход, мне подсказанный метлой.

К чему любить? Ведь сколько не старайся

по-человечьи жить, убьют, а не дадут.

Мети метла, лети, перо. Смиряйся

с осколками часов, с песчинками минут.

А всё-таки есть жизнь в последствиях ремонта,

коль, мимикрируя под разный пёстрый хлам,

под высохший цветок, под сумрак заоконный

являются стихи, пусть с горем пополам.

 

 

Бывшему спецназовцу

 

Виски и травы - в тусклом серебре

(и где былая их зеленокудрость?).

Как поживаешь, милый, в сентябре?

Не слишком жмёт тебе твоя премудрость?

Тасующий людские судьбы, ты,

сам претерпевший от перетасовки,

притёрся к аксиоме пустоты

и к суете финансовой тусовки.

Так притерпелся, стёрся, как дензнак

глухой доперестроечной эпохи…

А, кстати, не приходят ли во снах,

гуртом и порознь обманутые лохи?

За ними те, чьи слишком велики

счета к оплате творческих потенций,

предъявленных от - милый мой, беги! -

дежурных жён и брошенных младенцев.

Они своего не взыщут никогда

и потому настойчивей стучатся

по осени. Слезами их вода

в реке осенней будет прибавляться.

И чьей-то кровью листья багроветь,

и запекаться ягоды рябины,

поскольку память не вместит и треть

убитых по приказу и во имя…

Последние - безмолвнее всего.

Тот свет не страшен мёртвому народу -

как переезд из города в село:

на отдых, на покой и на природу.

Виски седеют. Травы всё серей,

всё неразборчивей и глуше их сплетенье.

Ненужный никому, как мавзолей,

твой дом застыл в немом оцепененье

 

 

Из цикла «Ты»

 

Сброшенные тобой вещи

продолжают жить твоей жизнью.

Они хранят очертания тела, жесты и даже образ твоих мыслей.

Оставленная тобой комната

помнит каждый миг твоего присутствия

и воспроизводит тебя в разных точках времени и пространства.

Ожидающая тебя женщина

уже не просто женщина,

а часть твоей жизни.

Она меняет привычки, жесты, черты лица, кожу,

даже состав крови.

Но она не вещь и не комната.

Она человек.

она и есть жизнь, с тобою вдвоем.

А жизнь всегда одна.

пусть даже в одном воплощении.

 

 

***

 

Что ты делаешь, милый, постой,

воскрешая хаос первобытный,

серый, мятый, аморфный простой,

будто жизни всеобщей - в избытке.

Будто время ещё у нас есть

разобраться с собою и с веком…

Пред дорогою можно присесть.

Хоть со мною побудь человеком!

Челом века, челом на века,

а не только на самую малость…

Мне глаголят уже облака,

чтобы я на чуть-чуть задержалась.

…Что я делаю, милый, постой,

что ты делаешь, милый, опомнись,

не толкай меня в столб соляной,

если помнишь содомскую повесть.

 

 

***

 

У тебя нет прошлого ничуть,

у меня нет будущего, милый,

если ты из дьявольских причуд

сам соорудишь любви - могилу.

Не транжирь меня, не суесловь,

не играй ни жизнью, ни любовью.

Вот увидишь, возвратится вновь

свет в ночи, таинственный и ровный.

 

 

***

 

Из той страны в мою страну

ни поездов, ни самолётов.

Я выживу, я не струхну

в камнедробильне оборотов.

И пусть ты оборотень, пусть

ты в жизнь играл, и вечно - мимо,

я затвердила наизусть

то, что в тебе неколебимо.

И это - никому, никак,

ни при каких, ни за какие -

я не отдам. И этот знак,

наш знак не вытравят другие.

_________________________

 

 

Осенние стихи

 

Она ложится мне на душу

жёлтым кленовым листом.

Я глохну, зато начинаю лучше видеть –

ведь она разговаривает пейзажами,

безлюдными , левитановскими.

Наверное, потому что ни в одном из них

нет тебя,

и до самого ноября не будет.

До того дня, когда расстояние сожмется в точку

и превратится в ничто,

до той минуты, когда нам покажется,

что мы так и не расставались.

Мы не заметим,

что лето выглядит вполне по-зимнему.

 

 

***

 

Я глохну в этой тишине , но зренье

утраиваясь, ловит измененья.

Я мёрзну, кутаюсь, я дёргаю плечами,

чтоб олицетворение печали -

стряхнуть – сухой кленовый лист. Он давит

всей тяжестью весенних соков. Плавит

июльским зноем раскалённой стороной,

игрой воображенья – злой иглой -

укалывает, впрочем, я стряхнула

весь этот вздор и я могу глазеть

на лес, его цыганские пестроты,

что подлежат – законами природы –

замене на торжественный глазет.

И я могу пройтись по табору осинок,

глотая кислород и думая вполсилы

о том, о сём, но Боже упаси! –

не про цыплят, от века на Руси

считаемых по осени, цепляя

за строчку строчку. Так по небу стая,

стараясь не отстать, летит за вожаком,

растягиваясь чёрным кушаком.

 

 

Блудная дочь

 

И за то, что я, блудная дочка, Отцу не внимала,

и за то, что влюблялась чёрт знает в кого за момент,

на все сто отдаваясь мужчине, любовь вполнакала

и с наценкой измены всегда получала взамен.

И бросали мня у черты, за чертогами рая,

без копейки, без сил, ну как есть, в каноническом «г»,

отползая с повинной к супружнице, к ней припадая,

Как к Содружеству лидеры стран СНГ.

И очнувшись под сорок почти, в оскудевшей отчизне,

окончательно трезвой и грустной и немолодой,

я пойму, что дано мне одно – своё сердце прочистить

русской речью, да и восвояси убраться – сиречь на покой.

Я усвоила чётко: от труса подмоги не жди, хоть издохни,

а предательство – это ка примесь лавсана ко льну

простыни, пропитали волокна чьи стоны и вздохи…

(Ах, висками к ладоням его я уже не прильну).

В общем так. Очутившись у речки и не окочурившись чудом-

Юдом, с которым и свёл мя возлюбленный мой напослед,

на исходе судьбы, на окраине августа, в лютом

погребном одиночестве я обнаружила свет

близких звёзд, что и было заложено в смету.

И, нанюхавшись астр, вошла потихоньку в астрал

то есть в чувства огромность к незримому белому свету

Отчей вотчины: грядкам небесным, деревьям, кустам.

 

 

***

 

Не купленной, воскресшей - что за дело

до власти? – я уже не продалась.

И если власть имущих я задела,

прошу прощения, имеющие власть!

Уборщицей, укладчицею шпал,

бродягою, шоссе энтузиасткой,

хромой, босой, состарившейся, в маске

морщин (зато в отсутствие зеркал).

Хромой, босой, шершавые ступени

вслепую изучая наизусть,

как бабочка – границы светотени

и как глагол – пещеру сжатых уст, -

я буду жить.

Так тихо, как портниха,

с иголками-булавками в зубах.

А пошумлю – так только как шутиха,

сорящая вокруг веселый прах.

Я буду жить, изжившей все обиды,

и не одну – переигравшей смерть.

а в царствие теней я буду гидом

тем, кому выйти из него дано посметь.