Стихи
Стихи
Летний ливень
Это счастье – уметь сочинять по ночам,
если сон невозможен, как снежная буря в июле.
Жаркий ливень хлестнул по лицу сгоряча,
проплясал гопака на крыльце и – пошёл бедокурить
по засохшим окраинам, спекшимся глинам родным,
по поместьям души, не желающей грамот охранных,
не клянущей судьбу за горящий как уголь нарыв,
а желающей только с дождём пробежаться на равных.
Потому-то ей ливень глухой темнотой объяснит
до конца эту боль, что она большинству не знакома.
К хиромантам плетущимся, чтобы судьбе отомстить,
толкователям снов и любителям Фрейда и Фромма.
Ей не надо не света, ни лёгкости, о, подождёт
и она - избавленья!
Ей лишь на минуту, секунду забыться!
Потому-то изнанка листвы так чиста под дождём,
что она показать себя миру совсем не стыдится.
Всё-таки жизнь
«когда б вы знали, из какого сора…»
А.Ахматова
…терпенья терапия. Крен ремонта.
Электросети местной слабый свет.
Настойка валерианы, и в Торонто,
поскольку визы нет, не купленный билет.
Мне некого любить. Любовь – литература,
а жизнь – она есть быт, и грязи с пылью микс.
Мне некуда спешить, ямщик, напейся сдуру,
и лошади твои, и сам ты – только текст.
Зелёной вазы крик неслышный, красным розам
в цвет красный стул, июльской полумглой
отполированный. В тяжёлых летних грозах
забрезжил выход, мне подсказанный метлой.
К чему любить? Ведь сколько не старайся
по-человечьи жить, убьют, а не дадут.
Мети метла, лети, перо. Смиряйся
с осколками часов, с песчинками минут.
А всё-таки есть жизнь в последствиях ремонта,
коль, мимикрируя под разный пёстрый хлам,
под высохший цветок, под сумрак заоконный
являются стихи, пусть с горем пополам.
Бывшему спецназовцу
Виски и травы - в тусклом серебре
(и где былая их зеленокудрость?).
Как поживаешь, милый, в сентябре?
Не слишком жмёт тебе твоя премудрость?
Тасующий людские судьбы, ты,
сам претерпевший от перетасовки,
притёрся к аксиоме пустоты
и к суете финансовой тусовки.
Так притерпелся, стёрся, как дензнак
глухой доперестроечной эпохи…
А, кстати, не приходят ли во снах,
гуртом и порознь обманутые лохи?
За ними те, чьи слишком велики
счета к оплате творческих потенций,
предъявленных от - милый мой, беги! -
дежурных жён и брошенных младенцев.
Они своего не взыщут никогда
и потому настойчивей стучатся
по осени. Слезами их вода
в реке осенней будет прибавляться.
И чьей-то кровью листья багроветь,
и запекаться ягоды рябины,
поскольку память не вместит и треть
убитых по приказу и во имя…
Последние - безмолвнее всего.
Тот свет не страшен мёртвому народу -
как переезд из города в село:
на отдых, на покой и на природу.
Виски седеют. Травы всё серей,
всё неразборчивей и глуше их сплетенье.
Ненужный никому, как мавзолей,
твой дом застыл в немом оцепененье
Из цикла «Ты»
Сброшенные тобой вещи
продолжают жить твоей жизнью.
Они хранят очертания тела, жесты и даже образ твоих мыслей.
Оставленная тобой комната
помнит каждый миг твоего присутствия
и воспроизводит тебя в разных точках времени и пространства.
Ожидающая тебя женщина
уже не просто женщина,
а часть твоей жизни.
Она меняет привычки, жесты, черты лица, кожу,
даже состав крови.
Но она не вещь и не комната.
Она человек.
она и есть жизнь, с тобою вдвоем.
А жизнь всегда одна.
пусть даже в одном воплощении.
***
Что ты делаешь, милый, постой,
воскрешая хаос первобытный,
серый, мятый, аморфный простой,
будто жизни всеобщей - в избытке.
Будто время ещё у нас есть
разобраться с собою и с веком…
Пред дорогою можно присесть.
Хоть со мною побудь человеком!
Челом века, челом на века,
а не только на самую малость…
Мне глаголят уже облака,
чтобы я на чуть-чуть задержалась.
…Что я делаю, милый, постой,
что ты делаешь, милый, опомнись,
не толкай меня в столб соляной,
если помнишь содомскую повесть.
***
У тебя нет прошлого ничуть,
у меня нет будущего, милый,
если ты из дьявольских причуд
сам соорудишь любви - могилу.
Не транжирь меня, не суесловь,
не играй ни жизнью, ни любовью.
Вот увидишь, возвратится вновь
свет в ночи, таинственный и ровный.
***
Из той страны в мою страну
ни поездов, ни самолётов.
Я выживу, я не струхну
в камнедробильне оборотов.
И пусть ты оборотень, пусть
ты в жизнь играл, и вечно - мимо,
я затвердила наизусть
то, что в тебе неколебимо.
И это - никому, никак,
ни при каких, ни за какие -
я не отдам. И этот знак,
наш знак не вытравят другие.
_________________________
Осенние стихи
Она ложится мне на душу
жёлтым кленовым листом.
Я глохну, зато начинаю лучше видеть –
ведь она разговаривает пейзажами,
безлюдными , левитановскими.
Наверное, потому что ни в одном из них
нет тебя,
и до самого ноября не будет.
До того дня, когда расстояние сожмется в точку
и превратится в ничто,
до той минуты, когда нам покажется,
что мы так и не расставались.
Мы не заметим,
что лето выглядит вполне по-зимнему.
***
Я глохну в этой тишине , но зренье
утраиваясь, ловит измененья.
Я мёрзну, кутаюсь, я дёргаю плечами,
чтоб олицетворение печали -
стряхнуть – сухой кленовый лист. Он давит
всей тяжестью весенних соков. Плавит
июльским зноем раскалённой стороной,
игрой воображенья – злой иглой -
укалывает, впрочем, я стряхнула
весь этот вздор и я могу глазеть
на лес, его цыганские пестроты,
что подлежат – законами природы –
замене на торжественный глазет.
И я могу пройтись по табору осинок,
глотая кислород и думая вполсилы
о том, о сём, но Боже упаси! –
не про цыплят, от века на Руси
считаемых по осени, цепляя
за строчку строчку. Так по небу стая,
стараясь не отстать, летит за вожаком,
растягиваясь чёрным кушаком.
Блудная дочь
И за то, что я, блудная дочка, Отцу не внимала,
и за то, что влюблялась чёрт знает в кого за момент,
на все сто отдаваясь мужчине, любовь вполнакала
и с наценкой измены всегда получала взамен.
И бросали мня у черты, за чертогами рая,
без копейки, без сил, ну как есть, в каноническом «г»,
отползая с повинной к супружнице, к ней припадая,
Как к Содружеству лидеры стран СНГ.
И очнувшись под сорок почти, в оскудевшей отчизне,
окончательно трезвой и грустной и немолодой,
я пойму, что дано мне одно – своё сердце прочистить
русской речью, да и восвояси убраться – сиречь на покой.
Я усвоила чётко: от труса подмоги не жди, хоть издохни,
а предательство – это ка примесь лавсана ко льну
простыни, пропитали волокна чьи стоны и вздохи…
(Ах, висками к ладоням его я уже не прильну).
В общем так. Очутившись у речки и не окочурившись чудом-
Юдом, с которым и свёл мя возлюбленный мой напослед,
на исходе судьбы, на окраине августа, в лютом
погребном одиночестве я обнаружила свет
близких звёзд, что и было заложено в смету.
И, нанюхавшись астр, вошла потихоньку в астрал
то есть в чувства огромность к незримому белому свету
Отчей вотчины: грядкам небесным, деревьям, кустам.
***
Не купленной, воскресшей - что за дело
до власти? – я уже не продалась.
И если власть имущих я задела,
прошу прощения, имеющие власть!
Уборщицей, укладчицею шпал,
бродягою, шоссе энтузиасткой,
хромой, босой, состарившейся, в маске
морщин (зато в отсутствие зеркал).
Хромой, босой, шершавые ступени
вслепую изучая наизусть,
как бабочка – границы светотени
и как глагол – пещеру сжатых уст, -
я буду жить.
Так тихо, как портниха,
с иголками-булавками в зубах.
А пошумлю – так только как шутиха,
сорящая вокруг веселый прах.
Я буду жить, изжившей все обиды,
и не одну – переигравшей смерть.
…а в царствие теней я буду гидом
тем, кому выйти из него дано посметь.