Стихотворения

Стихотворения

* * *
О сотах времени, об озере вне веса,
О полом тростнике в созвездии Орла,
Покуда Альтаир шатается повесой
По собственным следам в самой основе леса, –
Ещё договоримся добела.

(…А были голодны растянутые вязы
В квадрате слюдяном и жались по углам.
Структуры воздуха обрушивались разом –
Тогда кололся он, как иглы дикобраза
С опасной крошкой пополам).

Всё это днём, а в ночь луна была готова
Зеркальную листву пропеть за полчаса.
В листве цвели глаза и отражались совы,
Но приходил рассвет стозевно и свинцово
И в крошку бил те зрячие леса.

Но что ж? Он отцарил, и те же держит ноты
На том же голосе раскрытая луна.
О том, что время нам насобирало в соты,
О том, как озеро текло в свои высоты –
Ещё договоримся дочерна…

 

Лето

Я осознал, что лето непохоже
На кромлеха воздушную руину,
Тем более на водяные знаки.

Вдоль изгороди тянется прохожий.
Он виден и сейчас наполовину,
А скоро вовсе скроется во мраке.

Сычи перекликаются полого.
Не потому ли так велик в охвате
Отвесный сруб среди ежей и вётел?

Соседние миры в обводе стога
Едва ли стоит в этом виноватить.
Но вы, кто в сычьих окликах живёте, –

Вам нужен лай собачий наизнанку.
Мне – долгий дом у млечного откоса
С дроздами и свечением рябины.

Вам – тусклый мел ночного полустанка,
Мне – лунный взрыв на выбоинах тёса,
Открытого едва до середины.

 

Ночь

О собственном дожде зачем поёт вода?
Зачем прозрачных птиц проходит череда
Сквозь срезы времени и лунные проливы?
Зачем сады зеркал в их световых порывах
Так опрометчиво карабкаются вверх?
Зачем так ветрено в зеркальных тех садах?
И кто их взращивал настолько кропотливо?
Зачем так холодно в садах двояких тех?

С поверхности воды не сводится лицо.
И катится в полях великое кольцо,
Кварталы дальних трав бросая в зуд созвездий.
Стоит внезапный лес на дальнем переезде,
И маревно от крыл полуночных чтецов.
Они читают нас раскатисто и страшно.
Они читают всё – леса, луга и пашни.
Они читают свет, они читают мрак.
Их голос – это плоть мерцающих собак
У тёмного гриба водонапорной башни,
Где осень вывесила многомерный стяг.

 

* * *
Сколько новых племён в облаках…
Там достанет на всех сквозняка.
Нам теперь суждено эту овидь,
Сквозняковый и долгий проём,
Нами намертво взятый внаём,
Птичьей алгеброй обустроить.

Нам даны траектории птиц:
Вот – неровные петли синиц,
Ястребиное злое кружало,
Лебединый пологий разлёт,
Белой чайки стремительный лот,
Что вонзается в море, как жало.

Голубиные вспорхи, шажки,
Неприметные совьи стежки,
Синусоиды рваные уток,
Хлопотливые дёрги ворон –
Это всё, что теперь нам дано,
Чтобы в рай обратить промежуток.

Да, из птичьих воздушных письмен
Возведём и округлости стен,
И ажурные острые крыши.
И в подвалах еще до зари
Зашевелятся нетопыри,
Заскребутся прозрачные мыши.

 

Памяти Олега Юрьева

Стоит на городах огромная прохлада.
По устиям Луны мы выплываем вверх.
На ясене цветёт оконтуренный стерх:
Всё это – явственно, и света мне не надо.

Что там царапалось? Кто это вопрошал?
А продолжение понятно – «там боролось»…
На горизонте ждёт зарнистый мегаполис,
И в травы ветреные сходит Мандельштам.

Он в чешуе огня, он в сланце и труде.
Ночь вепрем семенит к зауженной звезде
И пьёт из млечного распахнутого горла.

Всё то, что было мной, тобой, а также им,
Крылами подметет подземный херувим,
И кто еще поймёт, что отраженье стерло…

 

* * *
На световых ветрах смеются зеркала.
Стоит ночная речь на обмороках совьих.
Полночная полынь пересекает кровли
Домов, бесцветных догола.

Как будто бы ещё усилия нужны,
Чтобы довоплотить придуманные стены,
Но только посмотри, как плещет плоть растений
В приречьях затяжных.

И вот еще одно – как нитевидна та,
Что нежно здешние промолвила места,
Как в лебединый створ вытягивалось тело.

А то, что есть ещё фасеточная глушь
И дробная луна в сетчатке дряблых луж, –
Она сама ведь этого хотела…

 

* * *
Под обомшелым кровельным теплом
Растёт в пространстве обоюдоглазом
Размеренный и осторожный дом
И смотрит корневым своим углом
На все четыре опромети разом.

На все четыре времени, на все
Двенадцать лун в сухом остатке злака.
И даже бег тринадцатого знака
Узрит в зодиакальном колесе.

Динамика ему обнажена.
Лесничий вхож в его густые недра.
И ждут они, когда верхушки кедра
Коснётся его пятая стена.

 

* * *
Медвежьи отсветы на таинстве ствола.
В озёрные ходы стекается смола.
В пчелиных зеркалах – раздробленные птицы.
Лесничий поднялся в свой духовитый скит.
Лесничий поднялся – но скоро облетит
Всей мыслящей листвой в созвездие грибницы.

От кедра, где вершит свой оборот сова,
До воскликов рогоза на болоте –
Везде молчат пласты отговорившей плоти.
И поднимаются усопшие слова
К своей недооконченной работе.

А нам ещё впадать в пустые тростники.
А нам ещё держать святые костяки
Вещей сгибающихся, сонных и животных.

Чтобы ещё войти в предсердие весны,
Мы копим имена в укрывищах лесных
И если держим речь – то жилисто и плотно.

 

* * *
И этот лес горчит. И эта тишина
Слита в один большой и отстранённый камень,
Который ты берёшь забытыми руками,
Как прошлая луна.

На этих контурах всё выцвело насквозь.
Плывёт сплошной кристалл задебренного леса.
И рассуждаем мы за листвяной завесой –
Откуда что взялось.

Поёт сознание о сходах ивняка.
Поодаль отстоят сосновые рассветы.
Не говори, где мы. Тогда мы будем где-то,
Пока ещё рука. Пока ещё пока…

 

* * *
Промеренные выходы руин
Горят в открытой оболочке знака.
Деревья ждут. И странно одинаков
Распахнутый костяк их сердцевин.

Я в этой чаще выхвачен один.
Я лишь обломок лунного рассвета.
Теку по кромке, где река воздета,
В отсрочку зрячих глин.

Земля опять глазаста и сыра.
На чём стоит слоёная игра
Ветвей, стволов и лунного подлеска?

И добела отточенный сквозняк
С вещей снимает их минутный лак,
И знак растёт отрывисто и резко.

 

* * *
Я это время помню добела.
Колёса шли в доипостасном небе.
Свет голубя лежал на обнажённом хлебе.
Текли водой его крыла.

Вдвойне нелепо слово «испокон».
Прозрачная механика начала
Любым событиям так близко отвечала,
Да и теперь недалеко.

Дожди впадали в плоть первообразных трав.
Обворожительно своё дороги пели.
И вот ещё – светились гроздья хмеля
Окрест остроугольного костра.

И, помню, мягкой вмятине луны
И осыпям сосны на охристом подзоле
Мы отводили роль той самой, главной, соли,
Которую открыть ещё должны.