Стихотворения

Стихотворения

Тексты стихов Осипова приводятся по рукописи,
хранящейся
в архиве Ольги Постниковой.

 

Кобыла

Может, не было. А может, было…
Но, порою удивляюсь сам –
Тощая, дотошная кобыла
Вытянула морду к небесам.

Может быть, земное надоело…
Только изменила лебеде.
Не твое, кобыла, это дело –
Провожать глазами лебедей.

День идет. Задумываться рано,
Каждое копыто на виду.
А кобыла просто умирала,
Крупом оседая в лебеду.

 

Июль в Мирополье

Закатила зрачки голубые
В поднебесье беглянка-река,
Тесно сгрудились ивы седые,
Зацепились за них облака.

Но живет серебро переката,
И в июльскую сонную тишь
Безмятежно, как белая хата,
Ты с высокого края глядишь.

Все горит в исступлении полдня,
Изнывает в бессилии сил,
Не ища, не желая, не помня
Милосердней, чем эта, красы.

Тихо-тихо в ботве огородной,
И, бездонный зенит голубя,
Одуряющий дух плодорода
За собой увлекает тебя.

День томится, чадит, изнывает,
Лепехой и полынью горчит.
На церковных развалинах аист
Деревянную песню стучит.

Жизнь моя, что творится со мною,
Отчего, забывая слова,
В пустоту украинского зноя,
Как подсолнух, глядит голова?

 

Мы

Мы есть одно – как пахарь и земля,
Как зерна ржи, как пьяный запах мая,
Когда, сплетаясь в завязь, ты и я
Один закон творим и понимаем.

Нас не избыть ни знаком, ни числом:
Гудит спина, огнем горят мозоли,
Вода хрипит и стонет под веслом,
И только мы – причина этой боли.

Мы – сколько было нас и сколько есть, –
Сложив в одно случайности и части,
Являем жизнь – единственную честь,
Самих себя обязываем счастьем.

И смена дня, и повторенье тьмы,
И ком земли в глухую крышку гроба –
Все это мы, единственные мы,
В один закон поверившие оба.

И, пережив июльскую грозу,
Перекалечив, измочалив сучья,
Мы наполняем радугой слезу
И никогда не ведаем о лучшем.

И ты, и я… Как пахота и плуг,
Вонзаясь – я, а ты – сопротивляясь,
Мы вместе – то, что на сто лет вокруг
Природа есть, свобода есть, судьба есть.

Не утаи ни злобы, ни вины,
Не обособься в жалобу и зависть!
Заботы наши не разделены,
Единой справедливостью связались.

 

Берёза

Николаю Панченко

На голой поляне берёза стоит,
В суглинок – корнями, ветвями – в зенит.
Свобода качаний, стихия листвы,
Слепая, истошная жажда повтора.
Брожение плоти, дрожание горла
На самом пределе своей немоты.

Берёза, берёза! Мы оба больны
В своем нескончаемо сладостном стрессе –
Предчувствием слова, томленьем вины,
Наитием центра, чутьём равновесий.

В движении соков своих заплутав,
Запутавшись в собственном сердцебиенье,
Мы вдруг понимаем паденье листа,
Как чистое чувство закона паденья.

Мы вдруг отвергаем, как пошлый завет,
Дремучую заповедь неги и лени.
И солнце находим словами молений,
И лето – отчетливой цепью примет.

Чтоб в белых снегах, настигающих нас,
Ночлега далёкий огонь не погас.
Чтоб в дрёме, в неволе плакучих обид,
Трескучем, слепом исступленье мороза
Все так же легко находила берёза
Суглинок – корнями, ветвями – зенит.

И чтоб, продолжаясь, как ветвь от ствола,
В своей, продуваемой ветром щепоти,
Отчаянность духа, нечаянность плоти
К обещанным срокам рука берегла.

 

* * *
Как я блуждал в лесу! Спасала ли усталость,
Или стихия сил добрей, чем знаем мы?
Где потерялся я, что от меня осталось
У света на краю и на границе тьмы?

Но я и доси там – то солнечный, то черный,
Под яростью дождей, под жгучей синевой,
Доверчивый всегда и вечно обреченный,
Отпето мертвый и отчаянно живой.

Я просто ноги нес, я просто маял тело
Незнаньем – умереть и неуменьем – знать,
Зачем упала тень и хвоя запотела,
Зачем сгребать листву и в нору заползать,

Зачем искать лицом нечаянную встречу,
Ломиться сквозь кусты, аукать через гать
И косною своей, непонятою речью
Ответное “ау” внезапно испугать…

Нет, я не виноват, что вытоптан, что выжжен,
Что неуёмно пью из каждого ручья,
Что сил не исходил, непоправимо выжил,
О чем-то навсегда уже перемолчал…

 

Кукушка

Упал декабрь, как свежая подушка,
Я в эту полночь снова убегу
Туда, где полоумная кукушка
Будильником колотится в снегу.

А ночь чиста, а жалоба проста.
И ноты, наливаясь высотою,
Срываются, и просто простота
Становится святою простотою.

Так баба, закусивши одеяло,
Рыдает через вату, через мат
За все за то, что недокуковала,
За невозможность перекуковать.

И полночь раскаляется жаровней,
И с куполов в смирении мирском
На этот вопль слетаются вороны
И застывают, словно над куском.

И умереть, и выжить не хватает
Ни слабых сил, ни выстраданных нот.
А свод молчит, а снег под ней не тает,
И утро никогда не настаёт.

Я обойду декабрьские опушки,
Банально отбывая бытиё,
В котором лет хватает без кукушки
И только нет истошности её.

 

* * *
Зачем январский день так откровенно бел?
Зачем, за купола закатываясь, солнце
Так помнится, так отражается в тебе,
Как будто никогда на небо не вернется?

Зачем бескрайна даль с заснеженной горы?
Зачем лиловый лес вдали как будто снится?
Так мягко оттенил долины и бугры,
Как будто никогда уже не повторится?

Зачем перехватил и туго горло сжал
Искрящийся мороз, осевший на ушанку?
Зачем на пустыре сиреневый пожар
С сухою лебедой и сердцем наизнанку?

 

* * *
О чем же ты скажешь, нагретая полуднем тишь,
Набитое брюхо, созревшая ярь-земляника?
Сосновый дурман, в оловянном застое камыш -
Великая сила в своем отрешенье великом…

Во всем растворилась, до капли себя отдала,
Устала, откинулась, меряя выцветшим взглядом
Конец суеты, отпустившие душу дела,
Прозрачный покой уходящего в яблоки сада…

Какая немая свалила меня благодать,
Какое слепое, какое глухое блаженство!
Как странно стараться, естественно как умирать,
Когда не осталось ни слова в запасе, ни жеста!

Я тщетно хитрю. За окном проливные дожди.
И сжаться б душе от такого простого ответа,
Когда спохватиться и вдруг зарыдать без нужды –
Почти всё-равно, что дождями окончиться лету.

 

Гусь

Он поплыл за облака,
Как покинутая лодка.
Тихо хлюпало в боках.
У него была чахотка.

Ни железо, ни трава
От полета не спасали,
И висела голова,
И заплечия плясали,

И земля была мала
Для конца, а для начала -
Слишком жадно зазвучали
Обреченные крыла.

Он летел, пока летел,
Перегружено для птицы.
В наступавшей темноте
Было некуда садиться.

 

* * *
Время тихое… Провал?
Или истинное время?
Словно сброшенное бремя,
Что к судьбе отревновал.

Все безбрежно, словно ночь,
Словно день без лишней тени.
Ни желаний, ни хотений
Тихим вздохом не порочь…

Не заучивать себя,
Неумело повторяя,
А – теряя и теряя,
В стеклах воду разводя…

Будет древнее – эфир,
Первобытное – пустыня…
Не ослепнет, не остынет,
Не оставит этот мир.

В самом центре сохранен,
Непонятно, беспричинно.
Не по сану, не по чину –
По подобью сотворен…

 


* * *
Моя дорогая. Моя дорогая!.
Не этим ли шепотом губы пугаю?
Не этой ли страстью ответы гублю?
Не эти ли страхи безумно люблю?

Моя дорогая – совсем не дороже
Задумчивой позы, светящейся кожи,
Подтянутых к самым ключицам колен…
Ах, не было б этой печальной задачи,
В которой итог ничего не означит
И жизнь ничего не предложит взамен…

Моя дорогая, на том расстоянье
Блуждающей жалости, полужеланья,
В неровной оранжевой мгле ночника,
Когда обещание смутно и зыбко,
Когда о себе забывает улыбка
И ласке отдаться не смеет рука…

 

* * *

О.П.

Давай умрём, давай умрём,
Давай напишем стих.
Найдём свои уёмы в нём
И оправданье в них.

Давай возьмём на душу грех,
Всерьёз договорясь, –
Оставим всё, забудем всех,
Рискнем в какой-то раз.

Кому – причуда из причуд,
Кому – последний шанс
Доверить истинности чувств,
Не обмануться в нас.

Туда отсюда перейти
И оглянуться – сметь…
Прости, что будет на пути
Неотвратимой смерть.

Не дань, не вымученный груз,
Не горе на горбу.
Прости, что загодя боюсь
И запоздно люблю,

Что стих оттуда написать –
Не самая беда,
Прости, что будем воскресать,
Как в высылку – сюда.

Давай умрём, давай умрём,
Без споров, на дому…
Но ради Господа – вдвоём,

1991

 

* * *
Опали листья – голая страна
Перед глазами горькими предстала,
И золото осеннего руна
Последнее нагуливает сало.

Безжизненны, закручены плеча,
Под тонкою корою не согреться,
И сучья трехметровые торчат
Вблизи ослабевающего сердца…

 

Последний лист

Придет пора, и оборвет
Последний лист осенний ветер.
О, этот лист! Один на свете
Играет золотом, живет!

Все лето долгое страдал,
Роптал и в силе, и в бессилье –
Зачем восторженности крыльев
Создатель дереву не дал?

О, этот лист! За всех, за всё
Он чистым золотом отплатит.
Слезою горло перехватит,
Ознобом поздним сотрясет,

Чтоб с очевидностью тщеты
И в неутешном сожаленье
В земле запутались коренья
И ствол простыл до немоты,

Замкнув еще одно звено
Цепи годов, цены страданья,
Когда в упрек и в увяданье
Природе золото дано.