Журнальный мир

Перемены

Начинается всё хорошо.
Начиняется тоже неплохо.
И не то чтобы поезд ушёл,
А цвета поменяла эпоха.

Облетает с плакучих листва,
С облаков – вертолёты Ми-8.
Невозможные прежде слова
Мы с высоких трибун произносим.

Возвращаясь на круги своя,
Горе горькое ходит по кругу.
Заклинают судьбу сыновья,
В ахиллесову прячась кольчугу.

И любой неожиданный жест,
Невзирая на время и место,
Вызывает скорее протест,
Чем желанье ответного жеста.

Начинается всё хорошо.
И – ручьями становятся реки…
Лишь фонарь, угодивший в стишок,
Сеет свет всё у той же аптеки.

Несбыточное лето

Был месяц март… Хорошее начало.
Но было так: свирепствовал июнь.
Не громыхало. Только припекало.
Разогревало бронзу и латунь.

Но страсти не замешкались на старте.
Пылали щёки. Капало со лба.
Обида жгла: ну почему не в марте?
А потому. Всё схвачено. Судьба.

Июнь. Июль. Поспевшая черника.
Поэтому и губы так черны.
Нелепый сон: в какой-то чаще дикой
Какой-то стол; какие-то блины…

«Всё та же слякоть», – напиши, и баста.
И станет ясно, что июль, июнь –
Несбыточны… Сны снятся, но нечасто.
Скажи: я счастлив. Постучи и сплюнь.

В городе

Внезапным ветром поднятая пыль.
Кружащаяся в воздухе газета.
Проездом из мечты автомобиль
Какого-то торжественного цвета.

Породистый и рядом – бородач.
Один – свиреп. Неможется другому
В ошейнике. Фотогеничный грач
Позирует зеваке записному.

Глазастая на пылких каблучках.
И вновь она, целуемая в щёку.
Какое-то движенье в облаках.
Какая-то возня неподалёку.

И взявшийся откуда-то испуг.
И – словно тень от этого испуга –
Напоминанье, что очерчен круг,
И тем труднее вырваться из круга.

Раскинув крылья, полыхает бант
На голове поклонницы качелей.
И жмётся исхудалый музыкант
К фигуристой своей виолончели.

Маргинал

Ничейный пёс с обиженным лицом
на мир глядит. Вчера он стал отцом,
но никогда об этом не узнает;
зато без промедления облает
добротной кожей пахнущий штиблет,
поскольку у него такого нет.

Забот немало: задирать ворон;
собачиться с такими же, как он;
крутить недолговечные романы;
затем скулить, зализывая раны…

А кто-то в охраняемом дворе
живёт себе в уютной конуре.
Чужой судьбы всегда милее запах…
Но стоит ли ходить на задних лапах
или валять цепного дурака,
коль жизнь и так короче поводка?

Уж лучше флиртануть с дворнягой встречной,
облаять всех от полноты сердечной…
И утешаться тем, вкушая кость,
что каждый в этом мире только гость.

Инородец

Поэт всегда немножечко еврей.
Ворона белая, всеобщий раздражитель.
Что б ни носил он: тогу или китель.
Кого б ни пас: гусей или друзей.

Он сердцеед и капельку злодей.
В раю ему заказана обитель.
Он будет ада постоянный житель,
Когда отставку даст ему Орфей.

Шалун до гроба. Вздохов прародитель.
Воспетых лун заведомо бледней,
Бельмо в глазу румяных королей.

Но не борец он. Не народный мститель.
Он яркий мухомор среди груздей.
Невольных дум нечаянный даритель.

Тайна

Не думающий расставаться с клёном,
Желтеть не собирающийся лист
Недолго будет щеголять в зелёном
И вдруг поймёт, что путь листа тернист…

Любимец муз непоправимо грустным
Предстанет; увяданью хризантем
Воздаст инструментарием искусным,
Как воздавал цветенью перед тем.

Такая вот, листающая рощу
Громоздкая частица бытия,
Постичь пытаюсь, действуя на ощупь,
Каким задуман кажущийся я?

Воспоминание

Я был любим.
И ты была любима.
И все напасти проносились мимо:
Не жалил быт,
Не блеяла нужда,
Не проникали в сердце холода…

Был каждый день
Предвосхищеньем ночи.
И плод запретный
Был всё так же сочен.
Душа не знала, что такое мрак…

На самом деле было всё не так.

Собеседники

Безлюдно и сухо.
………..Задумчиво падает лист.
Прыгучая вновь
……….заставляет собой любоваться.
Воистину в ней
……….цирковой умирает артист:
За этим зверьком
……….нелегко даже глазу угнаться.

То мышь прошуршит,
……….землеройную тайну храня,
То прямо у ног
……….длиннохвостая скачет пичуга…
Гляжу на деревья.
……….Деревья глядят на меня.
И кажется, мы
……….хорошо понимаем друг друга.

Путь

Мягко учишься стлать –
лгать себе самому,
потому что судьбу не обманешь;
потому что никак не даётся уму
бесконечность,
в которую канешь.

Как ни прячь
безответные мысли в тетрадь,
как ни пробуй
поверить пророкам –
ты один на один
с невозможностью знать,
с пеленой,
что спадёт ненароком.

Всполохи

О, этот миг меж первой и второй,
Когда ещё внимательны и пылки!
Но пир уже, как водится, горой:
Теряют равновесие бутылки,
Уже слова не лепятся к словам,
И трогательно тянет к недотрогам…

Когда ж по уготованным углам,
Убого обустроенным берлогам
Нас гулкие развозят поезда, –
Не верится, что карта будет бита,
И не смутит ни падшая звезда,
Ни мчащаяся в небе Маргарита.

Прогулка

Сквозь облака прицельно бьют лучи,
Но день уже непоправимо зыбок.
Шаги замедлив, бережно молчим,
Довольствуясь оттенками улыбок.

Тончайший луч напрягся – и погас.
И день погаснет – и вчерашним станет…
И новый день напишет свой рассказ.
И вновь обворожит или обманет.

Эволюция

На макушке погасшего клёна
Полыхает последний герой.
Перелёт совершает ворона,
Подавая сигнал звуковой…

И когда-нибудь всё повторится:
Некой осенью некий статист
Потревожит вальяжную птицу,
Заглядится на пламенный лист;

Но в глазах у него отразится
Совершенно иная печаль;
И, быть может, дремучая птица
Будет молча таращиться вдаль,

Не пугаясь бескрылого клона…
Иль нештатный аукнется вред,
И у клёна окрасится крона
В ядовитый какой-нибудь цвет;

И каким-нибудь грустным поэтом
Будет клён необычный воспет,
И прибавлено будет при этом,
Что высокое сходит на нет…

Или вдруг от скандалов шпионских
Содрогнётся невидимый фронт;
Всё смешается в доме Облонских,
Невзирая на евроремонт;

Потускнеет задвинутый глянец,
И среди возрождённых святынь
Заиграет чугунный румянец
На чугунных щеках героинь.

Перезагрузка

Беседую о том, чего не ведал.
Любуюсь тем, чего не замечал.
И тот пейзаж, что мне созвучий не дал,
Сам по себе иначе зазвучал.

Одно и то же – с каждым днём дороже.
От мест привычных – глаз не оторвать.
Привычны вороватые вельможи:
Других, похоже, неоткуда взять…

О чём бы ни молчали ежечасно,
И чем бы ни поддерживался дух –
Всё больше понимаешь: жизнь прекрасна.
Всё меньше – говоришь об этом вслух.