Стихотворения

Стихотворения

***

Липли

усы вакханалий

к плохо

побритой щеке.

Рипли

из фильма «Чужой»

полыхала,

взяв огнемёт

из вещей

мёртвого астронавта.

Членистоногая

смерть

внутрь проникала

с азартом —

долгая-долгая,

как тень вокзала —

надо ж так было суметь…

 

Родина слышит

и знает,

родина знает

и ждёт.

Космос —

он где-то там выше,

там, где заря внеземная

красный

рисует кружок.

Всё, что добыто —

допито,

каплей на скатерти

брют.

В окна

стучится копытом

тот, кто помянут некстати,

если точней —

не к добру.

 

Щупальца

скользки и мерзки.

Титры должны

всех спасти.

К счастью, вот с этого места

фильм и смотрел пассажир,

выйдя из анабиоза.

Сколько же в слове

«The End»

как оказалось, воздуха

после чужих планет…

 

 

***

Абсурдный сурдоперевод,

но суд идёт,

но суд идёт.

Сурдинка судорожно дует,

судьба сама себе сдаёт.

Сыра земля,

сурово дуло.

Абсурд, абсурд…

Иди к отцу —

проси о сердобольной ссуде.

Но суд идёт,

да, суд идёт.

Как поседел судья за год —

дней триста шестьдесят пять в сумме.

 

Суда причалили сюда.

Стыда не ведают стада,

стада, покинувши суда,

что вновь причалили сюда,

давно не ведают стыда.

Ох, суд идёт,

эх, суд идёт.

Абсурден сурдоперевод,

а всё ж таки передаёт

страдания судьбы суконной,

хотя сыта

сыра земля

сынами скорби

станет скоро…

 

Абсурдный сурдоперевод —

так сурикаты

скачут скопом,

пока сюда к ним суд идёт,

как в кочевую степь сарматы,

но степь и тех сумела слопать.

 

 

***

Радио «Пули для Лорки»

прогорклой

пищей злых орков

кормит слепых котят,

а те уже не хотят.

Сварщик Евграф

давно уж не мальчик —

поэтому знает: игра

стоит заказчику

за каждый грамм

траченных свеч

электродных

чьей-то овечьей

почти что свободы…

 

Вспомнил: вчера

он был на рыбалке —

вдруг червячка

стало внезапно жалко,

а леща почему-то нет:

поймал и сварил на обед.

Вот она: русская литература

в миниатюре.

Сегодня на смене

пришлось высоко залезть,

а сверху такая прелесть:

жаль, на рассаду не было семени.

 

Радио «Пули для Лорки»

теряло калории

в беге на тридевять миль.

Евграф руки вымыл

чем-то хозяйственным

и, от Испании переключившись на Азию,

сел доедать леща,

поэзии в нём не ища…

 

 

***

Бьём баклуши,

околачиваем,

тянем резину.

Богу в уши

пытаемся

донести, довести.

Из магазина —

перебежками,

прячась за масками

с опаской

со съестным,

но как можно реже.

 

Жмёмся, прячемся,

за дверями-окнами,

за четырьмя,

шести, восьми

стенами,

мячиком

с отскоком

из угла в угол,

цепляемся за якоря,

чтоб течением не несли,

выходя из круга,

дни за предел вселенной.

 

Тень пала

на пол —

но на этом этапе

и так уже много проекций,

поэтому подними её —

верни за живую дверцу,

где ещё пандемия,

должно быть, пока не объявлена

кем-нибудь главным…

 

 

***

Отдельно лежали вилки,

отдельно лежали ложки,

отдельно ножи,

носочки, платочки,

маечки.

Отдельно лежали люди,

не состоящие в браке,

разлюбленные, не прощённые

или даже ещё не встреченные.

Отдельно лежали тропы,

тротуары, дороги

с «лежачими полицейскими» —

лежачими тоже отдельно.

 

Отдельно лежали слова

и целые предложения,

просящиеся в отдельные главы.

Отдельно лежали голова

и туловище,

руки и ноги.

Но, в то же время,

всё это находилось

как бы в одном неделимом

куске реальности,

который, тем не менее,

тщетно стремились

пристроить

на отдельную полочку.

 

 

***

Гуляй, абитуриенты!

Обито и это

кресло кожей

лакированной пустоты

и пылится в прихожей,

где все ответы просты,

если при входе разуться.

Садимся, два.

А откуда-то с улицы

кричат, что взошла трава.

 

Ворон учёный,

кричи — не кричи.

Жив Алексей Кручёных,

красны в стене кирпичи,

и вся эта алгебра

интуитивно — заумь,

у которой имеется алиби —

занималась подсчётом сумм.

 

 

***

И потому на память обо мне…

Николай Рубцов

 

Мы будем долго гнать велосипед.

Мы будем долго гнать весь этот бред.

Мы будем долго-долго или нет.

В глухих лугах или в углах глуши

мы остановим, остановят нас.

Мелисса с кофе, с бастурмою квас.

Не Мефистофель Фаусту указ,

когда слуга слагает скарб души.

 

Нарвём цветов или наврём в цветах.

Нарвал китам неровня, не овца.

Во рву — венок, у рва — стена цела,

но слышен хруст, фонетика трещит.

О наших встречах позабыли мы.

Окрашен вечер в сизые дымы.

Где раньше свечи — нынче свет взаймы,

всю ночь в окне горит рекламный щит.

 

И мы пройдём, не поднимая глаз.

И сны про то, что тьма — вода и газ.

И мир — наш дом, но удивляет нас.

Не улыбнувшись даже… Ну и пусть.

Возьмём вот эти скромные цветы.

Назло стилетам скоро снимут швы.

Озон планеты — чистый, как листы,

хоть здесь туман сгущается и грусть…

 

 

***

Падает яблоко —

бум-бум, тук-тук —

будто с облака

из божьих рук.

Лопухи дремучие

спрячут плод,

чтобы с общей кучей

не слёг в компот.

 

Сад-огород обнесён

забором: бац-бац.

Дым из трубы — змеёй,

или копчёных колбас

кольцами поднимается.

Экая пастораль.

С краю у леса заяц —

знамение, не стреляй.

 

Падает яблоко.

Ветка не удалась,

не удержала за руку —

чадо шлёпнулось в грязь.

Дождь по стеклу —

динь-динь, дон-дон.

Этому ль пустяку

всюду готовили дно.

 

Рядышком с яблоней —

за поговоркой балл.

Пальцами дряблыми

кто-то нас перебрал.

Ножиком кожицу —

голое, а не боясь стыда.

Впрочем, тут всё уже —

сад продаёт Адам…

 

 

***

Пожалуйста,

не прислоняйтесь к стеклу —

поезд едет во тьму,

и выпасть сквозь ржавые

блики заката

в бездну открывшихся

вдруг дверей

на полупустой платформе —

это эквивалент растраты

данного свыше

поверх рублей,

что на счетах априори…

 

Громыхает

старая электричка —

внутри и постаментам бы

не устоять.

Поручни кое-как

привинчены,

но в нужный момент

выдерживают, местами

глухо кряхтя.

Молю, молю тя:

не отпускай,

не отпускай

из рук, как дитя.

 

 

***

Голова лошади,

нога судьбы.

Нет бы попроще,

для красоты,

для антуража,

под цвет и тон,

и так в продаже

опять не то.

 

Но нет же — узлами

затянут смысл:

огни вокзала,

как компромисс

с железом станций.

Подлунный вой

не стал цепляться

за хвост трубой.

 

Впрочем, а стали бы

петь-плясать

дети костлявые

под горн опять,

если б на площади

не взбили пыль

голова лошади,

нога судьбы.

 

 

***

Амурский тигр —

закладка меж страниц —

колючих, хвойных.

Рыжее в полоску

тугое тело в один прыткий миг

достигло места, где срослись

тропинки, что нащупывал охотник,

как фитильки в оплавившемся воске…

 

Тигриное рычание извне

похоже на порывы ветра,

блуждающего в поисках себя,

но находящего лишь застоялый воздух

в повисшей простыне

меж двух столбов шаблонного ответа,

хоть смыслы ждали горсти серебра,

а не вот этой ткани плоской.