Стихотворения
Стихотворения
Йован Стрезовский
(1931)
Пылкость
Эфемерные души предметов летают за краем
обозримой вселенной и к нам не спешат на пороги,
где невечные звёзды, пройдя через небо, сгорают
и для быстроживущих проложены те же дороги.
День в мучениях женских родится и впредь потакает
всем ручьям и фонтанам, потока изгибам округлым.
Ночь на сердце спускается, как полоса дымовая,
сквозь которую светят навечно пленённые угли.
Есть у жизни всего одна тайна. Зачем ей вторая?
Угасанье придёт ко всему, что зажглось и окрепло.
Но пылаем, пока раскалённое сердце пылает,
рассыпаясь над миром созвездием праха и пепла.
Прямой наводкой
Злые воды парчу и бархат
истрепали. Осень пришла ругаться.
Некрасивый аспид
с небес нагоняет страха,
опустошает земные богатства.
Как войска, сходившие из-под палки
за кудыкин кряж для чужой короны,
тополя махнули
на то, что сырые галки
голосят надрывно в изрытых кронах.
Ветры дуют в трубы и гонят стаю
матерящихся и дерущихся скорбных духов,
меркнет солнце,
глаза мои замерзают,
и остывшее озеро стонет в ухо.
И покуда мир надрывает глотку,
упиваясь насмерть хандрой и роком,
одинокий шершень
стреляет прямой наводкой,
поднимая мне веко над третьим оком.
Лесной цветок
В небо выстрелив из ребячества
утро вышло, туман поправ,
на озёрное златоткачество
в бахроме серебристых трав.
Цвет вишнёвый стоит невестою,
пчёлы пьяные шьют наряд
и совместной венчальной песнею
душу сонную бередят.
Солнце праздник свой отмечает и
поздравлений кипит поток,
и в глуши моего отчаянья
оживает лесной цветок.
Петре Андреевский
(1934 – 2006)
Огонь
В небе украденный
сам обречён
рвать, под себя гребя.
Ты пребываешь во всём, что жнёшь,
в том, что пожнёт тебя.
Благодарю,
что лесной пожар
в тигель переобут:
в каждой постели чадит любовь,
в каждом бараке – бунт.
Воду вознёсший
вошёл с водой
разом и в рай, и в ад:
выползок молнии,
двух кресал просверк
и свет лампад
благословенный,
над прахом дня
пропасть раскрыл цветком.
Заледенело
смотрю в тебя,
плачу невесть о ком.
Огонь не знал, зола не знала
(Прощание шахтёра)
Огонь не знал, как станет он золой,
зола не знала жизни до огня,
и лето не знало,
сколько я лет собрал,
которые легки,
которые – пусты.
Огонь не знал, как часто возгорался,
порой от искры, чаще от золы.
Огонь не знал, что он творит,
зола не знала, что утратит.
Я видел, что не быть огню,
кабы нам не встретиться,
кабы разминуться.
Ибо огонь не знал и слова от золы,
зола не знала слова об огне.
Огонь не знал,
как высекся из кремня;
кабы я опоздал родиться,
кабы никогда не родился,
кто бы вывел его из мрака,
сквозь горы и горения,
кто бы вдохнул в него душу и раздул его
(теплота не была бы познана,
радость и горе не найдены).
Огонь не знал, что оставляет золе,
зола не знала, что станется с огнём,
я видел их наследие,
кто от кого и кто без кого.
Огонь не знал поминания без золы,
зола не знала памяти без огня;
кабы мне не потушить его, кабы самому не догореть.
Ибо огонь не знал утраты от себя,
утраты его восполняемы.
Зола не знала жизни без огня,
ни огня ведущего, ни оставленного.
И оба не знали, кто на кого обопрётся,
кто кого перевеличит, кто кого переживёт,
и я свою кончину
в страсти их не видел.
Вода-водейка
Вода – всему голова,
а застряла в стремнине,
отморозила змеиные ноженьки,
пока кормила траву, барышня-служанка,
вода, избегающая воды…
Вода-магистраль под небом и нёбом,
приваженная живность в кувшине и чаше,
пугливая любовница, чуткая неженка,
наикрасивейшая на смотринах,
вода, водящаяся с водою…
Вода-эликсир и пойло для скота,
прямодушна и лукава, холодна и строптива,
от истока до устья ласкаешь кольца и браслеты,
бахромишь облака, кучевые и тучные,
вода, пришедшая с воды…
Вода-крот и его лабиринт, жидкого жемчуга нитка,
верёвка на шее и вервие епитрахили,
вычёсываешь и прядёшь, ткёшь еженощно,
жнёшь, сеешь, неусыпная, неустанная,
вода, познаваемая в воде…
Вода-помрачение, сверху и снизу,
в канаве и яме, в море до небес,
обильная и обильнейшая, подземное сверло,
возлюбившее корень и лемех,
взмыленная мордень с оборванными поводьями,
капля, нарекающая всё, обо что бьётся,
вода, просимая у воды…
Одолела собственную влажность,
избегая заточения – расточилась туманом,
стянулась в снежинки и снегопады,
рисуешь айсберги и торосы
синими иглами на стёклах,
вода, крещённая вольной водою,
вода, ступающая по воде…
Помилуй, как же мне пить тебя с жаркого похмела,
вода-водейка застольных песен
с мягким акцентом умирающей речи;
направь, принимающий и принятый
рот мой к твоим переменчивым губам,
вода упования, вода утоления,
вода спасения, вода вразумления…
Пятое письмо
Искал тебя в инкунабулах, искал тебя сквозь века
богослужений ветра и аскезы зимы,
в приступах стыда перед лицом заходящего солнца,
в приступах вожделения и сигаретах,
разминаемых и осыпающихся в пальцах,
в излишнем свете слепых и мёртвых,
в равновесии дней минувшего и ночей грядущего,
в робости души перед небоскрёбами из стекла.
Искал тебя в говоре незнакомом
вечера, присевшего на постель посреди поля,
в бутоне уха, ошарашенного шмелями новостей,
в пунктуации речи всхлипывающего ребёнка.
Ищу тебя в отчаянном шансе сплочения
моего разрозненного народа,
во вкусе щавеля, в неприкарманенном воздухе,
который бесит и дразнит соседские сёла,
на краю пышущей наковальни и в женском зените
меж яблонь на сносях,
в игле, из тени в свет перелетающей.
Ищу тебя, вслушиваясь в подземную пульсацию,
словно в биение сердца спящей жницы.
Ищу тебя за небосводом, в облачных коридорах,
в неснятом электросчётчике погасшего светляка,
в кровной вражде между моими друзьями,
в непримиримом существовании сторон света,
прозябающих в радостной прокрастинации.
Ищу тебя в ужасе падающей звезды,
которой не за что ухватиться в пространстве.
Искал тебя, ищу тебя, во всём и вся,
вижу твои черты в собственном поиске,
и не различаю тебя, не различаю тебя.
Влада Урошевич
(1934)
Ребёнок, разбуженный авианалётом
Блеск на ресницах: болен, оставлен всеми.
Вопль истошный – единственная защита.
Крылья пепельных бабочек, заполонивших время,
бьются так сильно, что всё размыто.
Город во мраке высвечивается частями.
Глазища домов фосфоресцируют горем.
Титанический монстр железными челюстями
наклонился над выщербленным простором.
Мальчика переворачивает, накрывает, тащит
через живые трещины брошенных многоэтажек.
Он разевает рот, навсегда молчащий,
забитый побелкой, тоской и сажей.
Человек уязвим без одежды, стекла, бетона.
От кошмара заслона не сочинила природа.
Если бы стать головастиком, устрицею, тритоном,
рыбой, нырнувшей в околоплодные воды.
Разлетелись осколки его молений.
Воздух пропорот трассирующими смертями.
Он свернулся в углу, голова-колени,
эмбрион слепой со скрюченными когтями.
Планета паники
1. Неукротимая планета
Заплесневелые горы. Скисшие облака.
Мохнатые озёра. Сдувшиеся ветра.
Красочные пауки. Бесцветные бабочки.
Голые деревья. Полые плоды.
Пепельное небо. Гниющее море.
Дома из соломы. Дождь из камней.
2. Пределы безмолвия
Города из чёрной бумаги и ниток, забывшие имена ветра.
Поезда, заглохшие в озёрах дёгтя.
Аэродромы, затянутые паутиной.
Мох, разъедающий крыши автомобилей.
Дома, в которые вложены большие каменные статуи,
спелёнутые, как младенцы.
Облака, входящие через двери,
выходящие через окна.
Закаты, длящиеся веками.
3. Мнимые пейзажи
У птицы вместо крыльев – листья.
У горы вместо снега – мех.
У вулкана вместо лавы – кровь.
У грозы вместо молний – судороги.
У яблока вместо семян – глаза.
У острова вместо лесов – облака.
У ночи вместо месяца – порез.
У озера вместо глубины – амальгама.
У храма вместо столпов – руки.
У человека вместо дома – сон.
4. Пределы напряжённости
Репетиция глухонемых актёров в огромном аквариуме.
Небритые балерины на сочащихся мёдом подмостках.
Слепая публика, ощупывающая музыкантов во время игры.
Бутафорские книги, которые невозможно перелистать.
Статуи, тающие под дождём.
Фортепиано, высеченные из гранита.
Потёмкинские пропасти, занавешенные
романтическими пейзажами.
5. Жестокие пейзажи
Совокупление локомотивов и бульдозеров
перед дошкольниками.
Публичная порка мёртвых птиц.
Обработка хлоркой под языком моря.
Эвтаназия зелёных холмов в присутствии гор.
Выпас танков на земляничных полях.
Побивание камнями гипсовых статуй на стадионах.
Освещение смятых простыней прожекторами.
Движение ледников по лестницам новостроек ночью.
6. Пределы беспощадности
Ониксовые черепахи на оловянном плоскогорье.
Эмалевые улитки на фарфоровых сопках.
Перламутровые рыбы в солевых пустынях.
Металлическая саранча в сталагмитовых лесах.
Хрустальные личинки в известковых коконах.
Каменные яйца, согреваемые самками бульдозеров.
Насекомые люди в траве перед млекопитающими вертолётами.
7. Пределы сомнений
Горы тошнит от высоты.
Озёра стесняются облаков.
Камни изнежены ничегонеделаньем.
Птицы ползут кротовыми норами.
Кусты сближаются,
здания отдаляются друг от друга.
Огромные летучие мыши
гоняют по равнине одинокое дерево.
Реки больше не хотят достигать устья.
Болота всасывают тени прохожих.
Леса рассекают ночь на мягких бархатных крыльях.
Созвездия постепенно мигрируют в другие края.
8. Планета паники
Высокие терриконы, охрана которых кормит кротов.
Пожарные машины, вожделенно сигающие в жерла вулканов.
Поезда без дверей и окон, перевозящие слепых пассажиров.
Отстрел звёзд-мигрантов, производимый из федеральных обсерваторий.
Запертые в клетки озёра, наблюдаемые с воздуха.
Продавщицы фарфора, обвинённые в землетрясениях.
Горы, медленно, но верно стекающие на города.
Морские приливы и отливы, заходящиеся кашлем.
Паника перед экранами, по которым расползается увеличенный
в миллион раз бутон розы.
9. Планета войны
Целые континенты объявлены никогда не существовавшими.
(Эхо пошлых романсов в подземных бетонных коридорах).
Острова, откуда больше не долетают вести.
(Одинаково пустые пляжи на мониторах).
Города, над которыми стоят радиоактивные дожди.
(Игры чумазых детей и статуй в заброшенных музеях).
Моря, контролируемые облаками-перехватчиками.
(Двуспальные субмарины, в которых занимаются любовью, не
снимая скафандров).
10. Пластмассовая планета
Синтетические деревья в рукотворном ландшафте.
Полуостров, затянутый в полиэтилен.
Типография, выпускающая бумажных бабочек.
Рыба, привыкающая жить в машинном масле.
Птицы, для которых запрещено сочинять песни.
Реабилитированные континенты, подвергнутые дезинфекции.
11. Мёртвая планета
Только йодистые болота в асбестовой степи.
Только ледяные звёзды с ядовитыми шипами.
Тщетно: эрекция вулканов на мумии равнин.
Тщетно: молитва пещеры о материнстве.
Тщетно: мышиный писк минералов в ночи.
Тщетно: молнии, высиживающие алые яйца на вершинах.
Только магнитные бури в коррозийных горах.
Только пепельные цветы на окаменевших стеблях.
Только позвонки городов, торчащие из песка.
12. Планета под заселение
Три луны – излучение двух вредоносно.
Семь времён года – шесть холодны невыносимо.
Девять сортов пшеницы – восемь ядовиты смертельно.
Двенадцать ветров – одиннадцать несут песчаные бури.
Шестнадцать континентов – пятнадцать для жизни непригодны.
Двадцать четыре часа – каждый кажет в три ряда зубы.
За пределами лета
Этот синий июль упакуй в короба из соломы,
в бастион из песка, в захмелевшего ветра обхваты,
в облетевшие маки и грохот зелёных солонок,
проложи каждый день папиросной бумагой и ватой.
Только крышку неплотно прижми, и однажды зимою
он раскроется сам неожиданным благоуханьем
жизни, прожитой где-то не здесь и не мною,
исцеляющим сном, появившимся новым дыханьем.
Примечание:
Сергей Ивкин – поэт, художник, редактор. Автор 11 книг стихотворений. Лауреат конкурса переводчиков «Военный дневник» (2020) и турнира поэтов на кубок Ирины Евсы (2021). Живёт в Екатеринбурге.