Журнальный мир

Пролог

Историки спорят: был ли Колумб евреем? Я склонен думать, что не был. Ведь длительное путешествие, благодаря которому он открыл Америку, мало соответствовало еврейскому образу жизни. Как известно, евреи всегда жили вместе, компактно, предпочитая еврейское гетто или еврейские местечки. До сих пор религиозные евреи живут в еврейских кварталах больших городов. Чтобы быть ближе к синагоге, кошерному магазину, соблюдать шабат.

Однажды я был в группе бывших активистов алии из СССР с визитом в Австралии. По истечении двух недель, насыщенных встречами и выступлениями в еврейских школах, клубах и других многочисленных центрах еврейской жизни, нам сказали: «Друзья, вы хорошо поработали, но вы, наверное, устали… от евреев. Мы отправим вас отдохнуть туда, где нет евреев».

И вот, наша группа, летит в Таиланд, экзотическую восточную страну… К вечеру в пятницу прилетаем в Бангкок, и представитель, встречающий нас в аэропорту, говорит: сейчас мы поедем в еврейский клуб встречать шабат.

В СССР, не было еврейских клубов. Даже в городах с многотысячным еврейским населением. Если бы только клубы! Правящий тоталитарный режим, уже с первых лет своего существования начал политику принудительной ассимиляции еврейского населения. Были запрещены национальные организации, ликвидированы системы национального воспитания и образования, евреев лишали доступа к основам культуры еврейского народа. Советские евреи, пережившие Холокост, стали жертвой еще одного – духовного (культурного) геноцида.

Как и любой геноцид, этот его вариант приводил к тому же результату – уничтожению народа, но физически евреи оставались живыми и полезными для государства гражданами. Случай, надо сказать, уникальный в еврейской истории. Тем не менее, исторический прецедент такого рода существует и даже хорошо известен.

Во 2-м веке до н.э. Иудея входила в состав могучей эллини-стической империи Селевкидов, правитель которой стремился превратить евреев в язычников. Под страхом смерти евреям запрещали жить по закону Торы. Жители Иудеи подняли восстание, которое возглавили легендарные братья Маккавеи, и в долгой тяжелой борьбе спасли веру в единого Бога и само существование евреев как народа.

Еврейская традиция сохранила память о тех днях, установив замечательный праздник Ханука, который включает в себя двойное содержание: историческое, как память о восстании Маккавеев, и религиозное – о мистическом «чуде Хануки», которое произошло во время очищения Храма после изгнания язычников. Традиция рассказывает, что храмовый светильник горел восемь дней, пока шли работы в Храме, хотя запаса священного масла имелось только на один день.

Обряд зажигания ханукальных светильников в течение восьми дней праздника придал Хануке смысл праздника Света и Свободы как антитезы тьмы и подавления. История Маккавеев вдохновляла на борьбу и советских евреев, в первую очередь тех, кто не хотел оставаться пассивной жертвой кремлевских ассимиляторов.

В начале 70-х обеспокоенные нарастающим еврейским движением за выезд на «историческую родину», власти начали практиковать отказы на заявления о выезде. В результате появились многочисленные «отказники», которые самоорганизовались в своеобразную еврейскую общину. Такой важнейший институт еврейской жизни был запрещен большевиками еще в начале 20-х.

И вот спустя полвека самопровозглашенная община возникла в стране, где все еврейское было запрещено. Здесь изучали иврит, работали семинары по еврейской культуре, кружки по изучению Торы, издавался еврейский самиздат… Работал также еврейский детский сад.

Разумеется, со стороны КГБ последовали репрессии.

Среди других репрессивных мер пресечения еврейской активности были превентивные аресты и задержания участников публичных протестов. Один из таких случаев особенно памятен мне еще и потому, что он был связан с Ханукой.

Праздник Хануки в московской тюрьме (1971).¹

В конце ноября 1971-го группа московских отказников пришла на Центральный телеграф Москвы и объявила, что они начинают голодовку. Зал Центрального телеграфа был открытым для публики все 24 часа в сутки, что делало его идеальным местом для подобных акций протеста. Их было около 20-ти человек – научные работники, писатели, художники, врачи, преподаватели. Они уселись за одним из длинных столов, где посетители писали свои письма и телеграммы.

Прошли сутки, их не трогали, но когда о событии начали вещать «вражеские голоса», еврейская голодовка в самом центре Москвы стала важной темой международных новостей. Зал телеграфа заполнился людьми КГБ…

Я, тогда начинающий отказник, был в группе поддержки, которая обеспечивала оперативной информацией о ходе голодовки иностранных журналистов. К голодающим приходили представители власти, которые пытались различными посулами убедить их разойтись по домам. Убедившись в принципиальности евреев, власти прибегли к радикальному средству. На третью ночь голодающих арестовали и дали всем по 15 суток за «нарушение общественного порядка».

Но на этом дело не кончилось. Утром того же дня шесть человек евреев, в том числе и я, пришли на телеграф. Мы отправили телеграмму на имя главы государства о начале голодовки в знак протеста против ареста наших товарищей. В огромном зале мы намеренно расположились в стороне, показывая, что не намерены чем либо мешать нормальной работе учреждения. Но уже через 2-3 часа большая группа милиции вошла в зал и взяла нас в плотное кольцо. Толстый полковник зычным голосом объявил:

– Немедленно покинуть помещение!

Мы не двинулись с места. Тогда он дал знак, и всех нас – по 2-3 милиционера на каждого – вывели из зала во внутренний двор телеграфа. Там ждал автобус, который и доставил всех в отделение милиции. Нам довелось провести ночь в грязной каталажке, абсолютно лишённой каких-либо атрибутов, необходимых для сна. Наутро был «суд»: каждого по очереди выводили к судье, который объявлял: 15 суток за мелкое хулиганство. Через несколько часов в тюремном «воронке» нас привезли в «Матросскую тишину», одну из двух больших московских тюрем.

В камере, куда нас поместили, уже были два задержанных, которых забрали днем раньше на Центральном телеграфе. Оказалось, что вместе с нами в трех соседствующих камерах было 23 участника голодовки на телеграфе. Условия содержания «суточников» были весьма суровы.

В отличие от основного контингента тюрьмы, нам не полагалось ни одеял, ни матрацев. Мы спали на голых металлических нарах, кутаясь в свои пальто или куртки. Но неудобства тюремного быта отступали перед радующим фактом: заключенные нашей камеры в той или иной мере знали иврит, и таким образом в московской тюрьме все 15 суток работал настоящий семинар усовершенствования преподавателей иврита, где менее продвинутые изучали под руководством более опытных структуры глагольных форм, модели построения существительных и много других тонкостей языка. Такой семинар было бы непросто организовать на воле, где люди вечно заняты и никогда нет минуты свободного времени…

Время в камере бежало быстро. Мы разучивали и пели израильские песни, слушали импровизированные лекции. Каждый рассказывал, что знал и как мог, но всё привлекало общий интерес, и часто возникали острые дискуссиям

На время нашей отсидки пришелся большой советский праздник – 5 декабря, День советской Конституции. В свете того, что сам факт нашего пребывания в тюрьме был символичным комментарием к тому, как исполняются многие ее положения о правах граждан, мы отметили этот день, как и полагалось политическим – голодовкой. Когда утром к камере подкатила тележка с баландой, все дружно закричали: «Голодаем! Требуем права на выезд в Израиль!».

Не успели мы «отпраздновать» Конституцию, как приблизился новый праздник – Ханука, праздник Маккавеев! Героическое восстание Маккавеев спасло еврейский народ от тотальной ассимиляции в языческой культуре. Еврейские активисты в СССР также боролись против политики насильственно ассимилировать наш народ. Тема семинара в тюремной камере изменилась, мы теперь обсуждали историю Маккавейских войн и традиции праздника Ханука. Но был и повод для огорчения: Ханука – это праздник Света, и повсюду в еврейских домах зажигаются свечи в честь «великого чуда, которое произошло там в те дни». Нам, в камере тюрьмы, никакого Света Хануки, что называется, не светило…

Был в нашей компании один парень, Валерий. Что называется – народный умелец. Как мог радовал нас в однообразно текущие дни тюремного заточения. Из сырого тюремного хлеба он изготовил шахматные фигурки. Да такие хорошие, что мы всерьез думали подарить их тогдашнему чемпиону мира Бобби Фишеру. А к празднику Ханука из того же хлеба он изготовил дрейдел, ханукальный волчок, которым так любят развлекаться на Хануку дети. На четырех его гранях он выгравировал – как и положено – четыре ивритских буквы, начинающих слова традиционной ханукальной фразы: «Нес гадо́ль хайа́ кан» – «Большое чудо случилось здесь».

Но в самый день Хануки Валера заболел, с утра жаловался на боли в животе, стонал, просил позвать доктора. Мы стали стучать в дверь, кричать. Охранник открыл кормушку:

– Чого тебе?

Валера со стоном проговорил:

– Плохо мне! Врача скорей позови!..

Через несколько минут в камеру явился тюремный доктор в белом халате. Валера продолжал стонать.

– Доктор! Помогите! Замучил меня геморрой… свечи… пожалуйста, дайте.

Через десять минут в камеру передали геморроидальную свечку.

Остальное, как говорится, было делом техники. Спички в камере полагались, наравне с махоркой. Свечку мы растопили в алюминиевой ложке. Из ниток, которые надергали из камерных тряпок, скрутили фитиль, и Валера своими умелыми руками слепил из парафина геморроидальной свечи настоящую свечу с фитилем.

В тот вечер праздника Ханука в 5732 году от сотворения мира (1971) случилось еще одно ханукальное чудо: в камере московской тюрьмы зажегся свет Хануки. Как у всех евреев во всем мире. Восемь евреев стояли вокруг стола, произнося по памяти слова ханукальных благословений:

Эти свечи мы зажигаем в память о чуде, которое Ты явил предкам нашим, в память об избавлении, которые Ты сделал для наших отцов в те дни, в это время, посредством храбрых служителей твоих – Маккавеев.

Наша свеча горела недолго, но мы не расходились по нарам.

Запертые в тюремной камере, мы все переживали высокие чувства сопричастности с героическими предками, осознавая, что, как и «в те дни, в это время», мы тоже живем в судьбоносное время, когда решается судьба нашего народа.

С того времени прошло много лет.

Я много раз отмечал Хануку в торжественной обстановке, с красивыми ханукальными подсвечниками и с праздничной трапезой… Но самой памятной для меня остается та, вот уже почти полвека тому назад, Ханука в московской тюрьме «Матросская тишина».

Ханука на полюсе холода (1977)

Мой арест в марте 1977 года был одним из проявлений начатой тогда политики подавления еврейского движения. Замечу, что в том же месяце был арестован Натан Щаранский, с тяжелым обвинением в шпионаже. Поводом для моего ареста стало обвинение, что я «уклонялся от общественно-полезного труда». Суд не признал преподавание иврита «полезной» трудовой деятельностью и осудил меня на два года ссылки. Сравнительно легкое наказание по тем временам, но отбывать его меня отправили на Колыму.

Путь из Москвы на Колыму можно совершить за 11 часов на самолете или за 5-6 суток на скором поезде Транссибирской ж/д. Мой этап продолжался два с половиной месяца, за время которого я побывал в одиннадцати пересыльных тюрьмах, отличающихся от обычных только тем, что они намного отвратительнее. Этап заключенных описан в лагерной литературе как наиболее тяжкое испытание для заключенного. Дневной рацион питания – пайка хлеба и селедка. Грязь, жажда, отсутствие самых элементарных человеческих условий. Два-три дня такой поездки, и камера пересыльной тюрьмы кажется этапнику номером-люкс. Из магаданской тюрьмы меня перевезли на прииск в 650-ти километрах от Магадана. Был конец августа, но в нашем «воронке» охрана топила «буржуйку» – снаружи уже шёл снег.

На Колыме шутят: у нас двенадцать месяцев зима, остальное – лето. Всего в двухстах километрах (по прямой) от места, где я жил, располагался полюс холода (!). Это ощущалось, в частности, тем, что температура на прииске в ту зиму достигала минус 65 градусов Цельсия. Существовал порядок, что при температурах ниже 50-ти градусах наружные работы прекращались. Этот гигантский район вечной мерзлоты, включающий Чукотский край, Якутию и Магаданскую область, имел территорию, равную всей Западной Европе.

В терминологии местных жителей, остальная часть земли называлась «материк», они говорили: приехал с материка, еду на материк… как будто жили па острове. И действительно, моя оторванность здесь от всего духовно близкого мне была тотальной.

Я чувствовал себя очень одиноким в этой дали за десять тысяч километров от дорогого мне мира. Но вскоре по прибытии на ссылку начал получать много писем. Письма приходили от евреев США и Голландии, Канады и Франции…

Из Израиля приходили письма не только от друзей по борьбе, но иногда в толстом конверте было 20-30 писем от учеников одного класса…

Преимущество ссыльного, не лишенного свободы, давало мне возможность не только получать всю эту отрадную корреспонденцию, но и отправлять письма в «высокие» международные адреса типа ООН или известным деятелям культуры.

Одно из таких писем я адресовал министру культуры Израиля в связи с присуждением мне премии Иерусалима за развитие еврейской культуры в диаспоре. В письме я охарактеризовал положение евреев в СССР, которые живут в условиях национально-культурного геноцида. Другое имело своим адресом журнал ЮНЕСКО. Этот культурологический журнал издавался на восьми языках, среди которых был иврит(!). В письме содержался вопрос к редакции об их отношении к тому, что «в СССР запрещен язык, на котором они издают свой журнал». Ответа я не получил, что было предсказуемо.

Пропаганда в СССР убеждала всех и вся в «расцвете культур» малых советских народов, и в доказательство называли известных национальных писателей, которые много говорили и писали о значении языка своего народа, призывали беречь и развивать его. Еще в этапе к месту ссылки, на которую меня осудили за выступления против запрета изучения еврейского языка, я начал обдумывать открытое письмо национальным писателям, в котором просил выступить в защиту иврита, языка классической еврейской литературы. Знаменитые «письменники» из республик и краев (Армении, Дагестана, Чукотки), к которым я обратился персонально, стыдливо промолчали, что тоже было ожидаемо.²

Приближался праздник Ханука.

В этих северных широтах, где зима была особенно темной и долгой, свет, который дает надежду был особо символичен. И я, пусть в пределах административного района этого края вечной мерзлоты, был свободным человеком. Я ждал праздника с особым чувством, ведь находясь под стражей, я долгое время был лишен еврейских праздников. Но теперь смогу, наконец, отметить наш замечательный праздник, зажечь ханукальную свечу.

Свет Хануки – свет свободы и надежды.

Я пошёл в столярку, где сколотил некую конструкцию, наподобие ханукального подсвечника, вбил восемь гвоздей, на которых держались свечи. В положенное время зажег первую свечу, прочел благословение:

– Благословен Бог, Царь вселенной, за то, что мы дожили, досуществовали, и достигли этих дней.

Благословен Господь, который сделал чудеса нашим отцам в те дни, в это время.

У меня не было никого, с кем я мог бы разделить свои чувства. Но, в эти минуты я испытал высокое чувство сопричастности.

Брошенный в эту невообразимую холодную даль, оторванный от близкого мне мира евреев, друзей, Израиля, я ещё сильнее осознавал, что мы, евреи, – один народ. И что я не забыт здесь, на краю мира, что обо мне знают, они со мной и я с ними…

На следующий день я отправил письма друзьям, в которых не без гордости писал, что зажёг «самую северо-восточную» ханукальную свечу. На самом полюсе холода!

Эпилог

Чудо Хануки, напоминавшее о славных страницах нашей истории – борьбе и победах Маккавеев, – освещало долгий путь многих поколений евреев в борьбе с «сильными и многочисленными врагами», поддерживало надежду, давало силы, укрепляло веру в грядущую победу. Сотни тысяч «русских» израильтян в еврейской стране – новейшее «чудо» еврейской истории, и оно также не пришло само собой, но стало результатом борьбы за алию и национальное возрождение русского еврейства.

Автор – отказник,

участник еврейского движения в СССР,

узник Сиона.