Журнальный мир

Ни на традиционной, перед началом нового учебного года, перекличке, ни в сам День знаний выпускница Катя Либядова не появилась.

— Константин Викторович, зайдите ко мне, — сказала на следующий день директор школы Валентина Николаевна учителю истории Незнамову. Ему, несмотря на то, что он только с этого года начинал наматывать клубок педагогического стажа, одиннадцатый «А» всучили без разговоров.

В директорском кабинете начинающего классного руководителя поджидала и замдиректора по воспитательной работе Вилена Гегемоновна, сухонькая аскетичная дама малых форм и древних лет, которой были нипочем никакие политические «катаклизьмы». Она стойко стояла исключительно на позициях «марксизьма-ленинизьма», всячески отметая и развенчивая тлетворные происки буржуазного «схематизьма и догматизьма», отыскивая таковые с редкостным рвением.

«Изьмы», постоянно звучащие из уст Вилены Гегемоновны, — ее «фишка». Потому за спиной главного школьного воспитателя прозвали Политизьмой. В школе вообще редко кто без прозвища. Незнамов, как новенький, пока именовался по инициалам — КВН. Так вот, старшее поколение, — Незнамов давно, еще будучи школяром-студентом, это заметил, — старшее поколение, в подавляющем своем большинстве, по-другому и не выражалось. Создавалось впечатление, что «изьмы» — обязательная форма русского языка. Широко употребляемая в годы первых пятилеток, хрущевской «оттепели», да и в брежневскую пору, она выжила даже с наступлением «демократизьма» и «либерализьма», которые до сих пор стараются снести все совковое на свалку истории или хотя бы незаметно сбросить в кювет столбовой дороги посткоммунистической России, несущейся… Ну — дальше по Гоголю Н. В., отвлекаться не будем.

— Константин Викторович, — сурово начала Вилена Гегемоновна, — хотелось бы понять вашу озабоченность обстановкой во вверенном вам классе.

— А что случилось? — недоуменно спросил Незнамов. Весь вчерашний день он со своими подопечными практически не расставался, а нынче только первый урок закончился.

— Поражаюсь вашей беспечности, — Политизьма скорбно поджала губы. — Класс выпускной, а вы игнорируете такие трюизьмы…

— Речь о Либядовой, — поспешила развеять недоумение классного руководителя директриса. — Она и сегодня не появилась.

— Может, приболела? — робко предположил Незнамов. — Лишь второй день учебы…

— М-да уж… — скрипнула Политизьма, сверля возмущенным взглядом Незнамова.

Директриса протянула учителю тощую картонную папочку.

— Ознакомьтесь, Константин Викторович, с личным делом Либядовой. Не ахти какой подарок. Хроническая троечница. Десятый с одной четверкой закончила, да и та — по физкультуре. Вон, гляньте сводный табель успеваемости…

«Табель — она», — чуть было не брякнул Незнамов. Горе от ума… горе. Ляпнешь вот так — и враг народа навсегда. С начальством не умничают.

— Выясните, пожалуйста, причину непосещаемости. И безотлагательно, — приказала директриса. — Выпускники у нас — на особом контроле.

— И дойти нужно до каждого, — назидательно провозгласила Политизьма. — Индивидуализьм подхода к ученику — главный метод в работе воспитателя. — Она продолжала смотреть на Незнамова с нескрываемым подозрением. «Космополитизьмом попахивает…», — читалось на ее мумифицированном личике.

Прозвенел звонок на второй урок. Незнамов кивнул, возвратил директору личное дело ученицы и поспешил в класс.

После уроков классный руководитель отправился к Либядовым. Жили они на границе микрорайона-новостройки, который победно теснил частный сектор — еще несколько оставшихся улочек деревянных домишек. «Городской атавизьм» — подумал, вляпавшись в грязь, Незнамов и сплюнул. Он повертел головой в поисках табличек с номерами домов. Оные отсутствовали.

— Чаво, милок, выглядывашь?

Из-за невысокого забора за Незнамовым зорко наблюдала, опираясь на грабли, маленькая старушка в меховой душегрейке.

— Здравствуйте! Не подскажите, как найти дом Либядовых?

— Он-оно как!.. — Бабуля стиснула грабли в сухоньких кулачках. — И какого лешего тебе у Либядовых понадобилось?

— Да, это вам неинтересно, — отмахнулся, улыбаясь, учитель. — Так где они проживают?

— Нам все интересно! — веско заявила старушка и, перехватив грабли поудобнее, придвинулась к заборчику. — По Катькину душу заявился, али как?

— Так и есть! — Ситуация Незнамова забавляла все больше.

— Он-оно как… — уже не так грозно сказала «грабительница», положительно реагируя на улыбку молодого учителя. — Но ежели так, то чеши, солдатик, вона туда, до заулка. — Бабка ткнула черенком граблей влево. — А тама, в заулочном тупичке, и будет ихний дом.

— Большое спасибо! — снова улыбнулся Незнамов и зашагал в указанном направлении. Краем глаза засек, как бабуля повисла на заборчике, уставившись ему вслед.

Спустя пару минут уже стучался в серую калитку. Стукнула дверь, и кто-то невидимый крикнул:

— Отперто! Заходите!

Голос женский, грубый, сердитый. Веселость у Незнамова пропала, калитку толкнул с настороженностью.

На крыльце, подбоченясь, стояла женщина лет сорока пяти.

— Добрый вечер! — вежливо сказал Незнамов.

— Чего надо? — зло ответствовала женщина.

— Либядовы здесь проживают?

— И что? Ну, я Либядова.

— Вы, наверное, мама Кати?

— Ага… Явился! Ну, проходи, гость дорогой! — Либядова ненавидяще глянула на Незнамова и по-мужичьи широко шагнула в сени. Недоумевая, с опаской, он последовал за хозяйкой. Из сеней через распахнутую дверь они вошли на кухню.

Прямо напротив двери стоял круглый стол, застеленный пестрой клеенкой. На столе громоздилась вымытая посуда, а за столом, лицом к дверям, сидела остроносая девчонка и перетирала полотенцем тарелки. Незнамов ее сразу узнал. Оригинал совпал с фотографией в личном деле.

— Здравствуй, Катя!

Девчонка в молчаливом испуге уставилась на вошедшего.

— Ага! Значит, «здравствуй, Катя»? — повторила Либядова-старшая и, снова подперев руками крутые бедра, обернулась к дочери. — Он? Я кого спрашиваю? Он?!

Девчонка отрицательно мотнула головой и, опустив лицо, заплакала. «Опадали с дуба листья ясеня. Ничего себе, ничего себе…» — ни к месту мелькнуло у Незнамова в голове. Куда попал? Чего тут?..

— Та-ак… — Либядова-старшая повернулась всей массой к гостю. — И кто ж ты таков? Тоже дембель?

— Я — классный руководитель одиннадцатого «А». Кати нет в школе, и мне поручили…

— Ага! Заботливый? Тут один уже, ага, позаботился! Катька! Встань!! — скомандовала дурным ором Либядова-старшая. — Встань, я кому сказала!!!

Девчонка медленно поднялась.

— Еще вопросы будут?! — прокричала маман в лицо Незнамову.

Какие вопросы!.. Катькин живот красноречиво разъяснял ситуацию и отношение к ее возникновению со стороны упомянутого матерью неизвестного «дембеля».

— Извините, — Незнамов отступил в сени.

— Во-во! — кричала вдогонку будущая бабушка. — Кончил в тело и гуляй смело! Дембеля!! И ты недалеко ушел, ишь, бакенбарды развел! Интел-ли-гент! Классный руководитель! Знаем, ага, где вы ручонками водите пакостными своими! Кастрировать вас всех надо!..

Остальное Незнамов уже не слышал — хоть в этом облегчение. Громко переводя дух, он скорыми шагами покинул кошмарное место.

— Чево-то быстро ты, солдатик, ослободился!.. — Старая «грабительница» так и висела на заборчике. — Прогнали?

— Прогнали, — вздохнул Незнамов.

— Оне такие… Либядиха воопче людев не перевариват. От и Катька твоя от нее настрадалась, а теперича и вовсе… — Словоохотливая старушка оставила забор, шустро проковыляла к калитке. Вышла наружу и уселась на вкопанную в землю у покосившихся ворот табуретку. — Он оно как в жизни-то быват… Катьку-то по-хорошему забрать бы отсель куды-нибудь, а? — Бабуля просительно заглянула Незнамову в глаза.

Помедлила и, оттянув уголок глаза сухоньким пальцем, пристально вгляделась в учителя.

— Ан не тот ты, солдатик, не тот… Тот светленький был, Катькин кавалер… Тоже солдатик… Смешливый такой хлопчик, вертлявый…

— Я — учитель из школы, — почему-то почувствовал потребность хоть как-то оправдаться Незнамов.

— Он-оно как… То-то я и смотрю… — протяжно и разочарованно сказала старушка. — Дык, кака ж Катьке нынче учеба-то… Ея теперя на мамку учиться надобно, э-хо-хо…

— Да уж… — только и вымолвила директриса, придавливая классного руководителя плитой свинцового взгляда. Сидящая сбоку, как прописанная в директорском кабинете, Политизьма взгромоздила сверху еще одну. Колыхающаяся тяжелой желейной массой, совершенно необъяснимая вина принялась медленно, но неотвратимо заполнять КВН-новские душевные фибры.

— Я пойду, Валентина Николаевна?

— Да уж, конечно… Информация исчерпывающая… Причина… хм… уважительная…Чего уж теперь… Идите… — разрешила директриса, но взгляд ее оставался свинцовым.

«Дочь — студентка», — вспомнил Незнамов и попятился к дверям.