В двух шагах от рая

В двух шагах от рая

* * *

Жизнь от лунного света бледна,

И её не объять, не измерить.

Она – словно простора княжна,

Ну а я – её крепкая челядь.

И она показала мне вновь

Расставаньем отточенный ноготь,

Мне её в этот раз не растрогать:

Всё не так, сколько ни многословь,

И слова мои – стынущий дёготь.

 

Знаю я, что закончился вар,

И от старой прикрытой дегтярни

В звёздный сумрак берёзовый пар

Вновь уходит, как в армию парни.

И от шпал, от колёс и сапог

Тянет запахом бережной смазки,

И глядит без всевышней подсказки

Поседевший дегтярь, словно Бог,

На солдатские сумки и каски.

58-АЯ…

Сохранил меня Христос,

Вышел я из БУРа,

В маму чёрен да раскос,

Жгучая натура.

 

Льдом покрылся мой бушлат,

Ноет поясница,

Руки вымыл, как Пилат.

Воля только снится,

 

Ах, барак ты мой, барак…

Сердце – рваный парус,

Тьма окутала ГУЛАГ,

Мой четвёртый ярус.

 

Суки, урки… наплевать,

Завалюсь на нары,

Выше воровская рать,

Износились шкары.

 

Долго мне ещё сидеть –

Пятьдесят восьмая…

Заболотистая мреть

В двух шагах от рая.

* * *

Им хочется холодного пивка

После парной, после последней бани,

И, подождав разливщицы кивка, –

Подходят, озираясь, каторжане.

 

Два лагерных не старых старика,

Чья верность скреплена рабочей пайкой,

Свобода им уже не дорога,

Полжизни скрыто сроком под фуфайкой.

 

Им всё равно, кто прав, а кто неправ,

Им не вернуть десяток лет на киче,

Отснился им буран и ледостав,

И вой зверья, и россказни мужичьи.

 

У каждого – фанерный чемодан,

Чахотка, актировка и кликуха.

Их жизнь – не жизнь, а так – самообман,

Им смерть – жена, соседка, потаскуха.

РОД

Четыре прадеда моих

Живей живых.

Четыре прадеда моих

В снах дождевых.

Четыре прадеда моих

В лучах дневных.

Четыре прадеда моих

В словах мирских.

Четыре прадеда моих

В цветах степных.

Четыре прадеда моих

В лесах глухих.

Четыре прадеда моих

В делах земных.

Четыре прадеда моих

В крестах резных.

Четыре прадеда моих

В мирах иных.

Четыре прадеда моих

Среди былых.

Четыре прадеда моих –

Я возле них.

Четыре прадеда моих

Живей живых.

* * *

Проплыло солнце вдоль калитки,

Но не зайдут на чай ко мне

Ни дед, вернувшийся с отсидки,

Ни прадед, павший на войне.

 

Я выпью, закурю спросонок,

Перекрещусь на купола,

Пойду к одной из разведёнок,

Искать прощального тепла.

 

И будут пристально и колко

Смотреть два берега реки,

И в тихий омут втянет Волга

Измены, сплетни, и долги.

 

И, прочитав юдолям строчки,

Найду в безбожный век возврат,

Где в детских снах приходит к дочке

Пропавший без вести солдат.

* * *

Настойка, чёрный хлеб, свекольник.

Чего ещё желать к столу?

И разговор ведёт юдольник

Вдогонку летнему теплу.

 

За лето много что бывало,

Не перечесть сейчас уже,

И мне рассказ провинциала

В дожди пришёлся по душе.

 

Мы с ним в беседах коротали

Холодный вечер октября,

И листья в кровяной опале

На лужи падали, горя.

 

Я попросил ещё добавки

В печи остывшего борща,

А за окном скулили шавки,

На след острожый клевеща.

ЗАБОЙ СКОТА

Животными был полон предубойник,

И слышался вокруг страдальный рёв,

И каждый был заведомо покойник

И был принять свою судьбу готов.

Их долго мыли под холодным душем,

Должна быть жизнь пред финишем чиста,

Но подступала горлом тошнота,

И ветер показался всем удушьем.

Что впереди? Сквознёт электроток,

Или дыханье сдавят смеси газа?

Мелькнёт во тьме ухмылка зверопаса,

Подвесят туши, подведут итог.

 

И на просушку переправят шкуры,

И отбурлит кровавая река,

И будут пересчитаны купюры

За вырезку и жирные бока.

И будет всё распродано вчистую,

И счастье испытает мясоруб,

Его жена отварит с мясом суп,

Поджарит мужу с кровью отбивную.

Наступит вечер, в мир прибудут сны,

Они нырнут и в темень скотобоен,

Где воздух так панически разбоен,

И запахи, и помыслы страшны.

БОГАЧКА

При ней без спроса не взлетает муха,

Ко всем она всегда была строга.

А что ей скажешь? Бабка-добытуха

Любому даст отхожего пинка.

 

Не привыкать ей, первой из торговок,

Всем, что попало, торговать с утра,

Она эксперт клеймён и маркировок

И на ответ, как лезвие, остра.

 

Она живёт одна, всегда в достатке,

Считает важно сальные хрусты.

Священник ходит к ней, соседские солдатки

Взаймы берут из горькой нищеты.

 

Заёмщики не ведают отказа,

Не требует она с беды оплат,

Пусть у неё и не хватает глаза,

И круг лица давно одутловат

 

Она дитя войны и раскулачки,

Ей снятся опера и немчура.

И к ней одной, уродливой богачке,

Идут всё так же в поисках добра.

г. Москва