Воспоминания и жизнь

Воспоминания и жизнь

(рассказ матери, Голубенко Веры Федоровны)

 

 

Состояние ужасное. Я думала, что мы с мамой видимся в последний раз. Ты знаешь, я не помню, вернули нам потом корову или не вернули. Просто это ощущение, что маму я вижу в последний раз, затмило все, а вернут, не вернут корову, — мне уже вообще было не важно.

Иногда думаю: как же давно я живу! Столько всего было…

Я помню, как зверствовали эсэсовцы. Их боялись. В соседней деревне двух десятиклассниц расстреляли, потому что кто-то донес, что те комсомолки. Девочки пытались спрятаться, когда узнали, что за ними идут. Там дом был старый, а вокруг него новый дом строился. И вот они между стенами спрятались. Но их нашли, ноги увидели. И расстреляли.

Правда, нам повезло: в нашей деревне немцы не зверствовали. В нашем доме они тоже стояли. Мы жили в чулане вчетвером, а в доме немцы были. Так вот, они нас кормили. Что у них оставалось, нам отдавали. Недалеко от нашего дома их полевая кухня размещалась. У нас-то вообще ничего не было. Я помню, еще у нас в деревне маленькие совсем дети были. Была Клава, красивая такая женщина, с тремя детьми, совсем маленькими. Так немцы ей одежду детскую давали. Они, видать, писали там своим женам, и жены им посылки присылали, туда и одежду клали.

Я очень четко это помню. К нам немцы относились хорошо. Эти — нормальные были люди, тоже от войны страдали. Война нужна только власти. А простые люди от нее страдают, и с той и с другой стороны…

Правда, в соседней деревне директора школы сожгли со всей семьей. У них двое маленьких детей было — их всех в доме заперли и сожгли.

Немцы, когда отступали, стали угонять людей в Германию. Я старшая была, пятнадцать лет, братья маленькие. Сказали, что и меня погонят. Я так не хотела уходить.

У нас часы были немецкие, отец привез их из плена, из Германии, когда вернулся с Первой Мировой войны. Помню, я маме говорю: «Мама, я не хочу идти, отдай ты им эти часы». Мама говорит: «Доченька, да зачем им эти часы?». И плачет…

 

Голубенко В. Ф. Конец пятидесятых

 

Потом нас погнали в Неметчину… то есть в Германию. Нас пешком гнали, это в марте было, в 1943 году. Я помню снег, помню хорошо март этот, уже снег сходил там, солнышко… Уже в Белоруссии мы сбежали, отбились от этой колонны. Прятались на поле, в стогу. Было очень страшно. Мы слышали немецкую речь на самом поле, где стояли копны ржи. Это были эсэсовцы, они нас искали. Мы знали, что в соседней деревне они зверствовали, и боялись. Но мы даже еще не знали, что они подходили к этим копнам — и вилами… Так искали сбежавших. Мы-то это не знали, просто слышали речь. А, оказывается, смерть вообще была рядом… поддели бы вилами.

 

В пятнадцать лет мою маму угоняли в Германию отступающие фашисты. Шли пешком в колонне. В Белоруссии ей и еще паре ребят удалось бежать из колонны. Несколько суток они укрывались в копнах сена и под крутым берегом реки. Потом долгие месяцы батрачили, зарабатывая на пропитание, набираясь сил на обратный путь, и так же пешком возвращались домой по выжженной земле.

Мама никогда не смотрела фильмы про войну. Она всегда говорила: «Если снова начнется война, я со своими детьми хочу умереть в первый же день».