Всеволие жизни

Всеволие жизни

АЛЬТЕРНЕТ

 

25 декабря 2019 года. В Иерусалиме зима, а снега нет ни на один сугроб. Тут ничего удивительного. Удивительно другое: точное по дате совпадение двух праздников. Христиане справляют Рождество, евреи – Хануку. О чем только не подумаешь при таком совпадении. Впрочем, за мыслью не угонишься, хотя можно и попробовать.

Попробуем? А почему бы и нет? Подключимся к Йосефу и попробуем.

«Мы привыкли к тому, что сюжет развития нашего мира как бы задан свыше и идёт по написанному сценарию, никуда не сворачивая. Основанием для подобных мыслей явились пророчества предков, либо наших современников, вроде Ванги. Ей виделось падение башен-близнецов, и сколько бы история ни вихляла после этих видений, башни рухнули, как по предписанию свыше. Но если мы представим, что провидцам даны для лицезрения видеопрогнозы будущего, а не реальные события, тогда всё разом станет на место. В древние времена, да и в дни сеансов ясновидения Ванги, компьютерная техника  землян, в отличие от современной, не позволяла изображать на экране чуть ли не реальными зловещие прогнозы на будущее. Поэтому Тот, кто над нами, Тот, кто следит, чтобы мы не разрушили планету, и демонстрирует при помощи провидцев катаклизмы, которые грозят человечеству, если… Вот оно главное! представляющее собой всего-навсего коротенькое слово, вводящее нас в условно придаточное предложение. Если…

Ещё в Ветхом завете сказано, что нельзя с безоговорочной точностью предсказывать события, в особенности зловещие, необходимо подчёркивать: это случится, если… В почти неуловимом, как дыхание младенца, «если» – намёк на исправление пророчеств. Стоит в настоящем времени тебе, человеку разумному, задуматься о последствиях сегодняшней деятельности, и ты исправишь будущее: этого наказания не последует. 

Вдумайтесь в это «если», и представьте, что ждёт наш мир, если…  Ведь достаточно, чтобы потепление прибавило всего четыре градуса, чтобы затопило весь мир. Вода в морях и океанах поднимется на 61 метр, и жди новый потоп, если…

Вот и подумайте».

Если ты подумаешь, то остановишься! Красный свет!

И впрямь, светофор на выезде из Иерусалима, словно по уговору с Мирьям, переключился на красный свет, позабыв о жёлтом – предупредительном. Или не позабыл? Не проще ли прикинуть, что за размышлениями вслух ты на какое-то время отключился от реальности, и вот – нб тебе, человек разумный! – оконфузился на глазах у жены. Но лучше так, чем нарываться на штраф.

Лучше так… лучше так, – врубилось в голову и опять непроизвольно вырвалось из мыслей не свободу.

Заговариваешься? – сказала жена. – Говорила тебе. Перестань увлекаться роликами о пришельцах, они тебя…

Пришельцы? Йосеф глубоко затянулся сигаретой и выпростал руку за окно, чтобы стряхнуть пепел.

Ролики лишат ума и приведут в психиатричку.

Брось!

Это ты брось!

А-а, – он махнул рукой и чуть было не задел боковое зеркало присоседившегося почти вплотную «Мерседеса» с тонированными стёклами окон. Оглянулся: кто пожаловал? Олигарх какой? Слишком редко доводилось встречаться на дорогах с таким дорогущим заморским гостем.

«Не иначе, как прокатный, – подумал Йосеф, разглядев на дверце знак фирмы “Хертц”. – Живут же люди».

Опять заговариваешься? – ввернула сзади Мирьям. – Помолчал бы, а то услышат.

И что?

Да ну тебя! Я бы с тобой в разведку не пошла, – пошутила Мирьям и внезапно вскрикнула от испуга. – Ой! Господи! Дети!

Йосеф тревожно посмотрел на жену: лицо белое, глаза – расширены, и дрожь в руке, направленной к трогающемуся с места «Мерсу».

А оттуда:

Мама! Мамочка!

Лиля! Катя! – толчок в плечо. – Гони!

Йосеф и помчал.

Но разве угонишься за «Мерсом»? Междугороднее шоссе – лети, как на сверхзвуковом. Сигналь – не сигналь, не остановится. Больно нужно ему, похитителю детей, срок мотать! Рванёт в два раза быстрей и затеряется в потоке машин. Остаётся идти, как ищейка, по следу до самого его убежища, и уже там поговорить по-мужски, с проверкой зубов на прочность. Впрочем, против лома нет приёма. Глядишь, и пистолет окажется у вражины: Израиль – у каждого второго личное оружие. Не правильнее ли подключить полицию к выяснению отношений? А вот и патрульный «Форд»: дожидается на обочине свиданки с нацеленным на лихачей радаром.

Мира! Беги за помощью!

Секундная остановка, и вновь на газ. Но на глазах у полиции не разгонишься, соточка – предел. Другое дело, после поворота на Бейт-Шемеш. Тут вроде бы локаторами небо не занавесили. Можно прибавить. Но и «Мерс» не лох, тоже прибавляет. Километр, другой. И – на тормоза! Вильнул в сторону, завлёк на стоянку к разбросанным там и здесь коттеджам. Мотель? Оно и видно, мотель. Этакий причудливый, деревенского типа. Маленькие особнячки с палисадником, коровка в виде живого памятника природе пасётся на травке, куры подле неё квохчут. Рай земной по определению кибуцников – не хватает только Адама и Евы. Да и древо познания добра и зла не помешало бы украшению библейского ландшафта.

Насчёт добра Йосеф был в настоящий момент не в курсе, а что касается зла…

Хлопнув дверцей, он кинулся за водителем «Мерса» и перехватил его у входа в коттедж. Занёс кулак, развернул лицом к себе. И опешил.

Папа! – девочки встревожено вцепились ему в пиджак. – Папа, не бей папу!

И впрямь. Как бить, когда столкнулся с самим собой. Один к одному: рост, причёска, цвет глаз, родинка на виске. Отличие разве что в костюме: куртка вместо пиджака и брюки в полоску.

Ты – кто?

Девочки:

Спроси у своего папы.

Брат? Близнец?

Девочки:

Спроси у своей мамы.

А мои дети – мои?

Девочки:

У своей жены и спроси.

Детям, судя по всему, не в новинку такая путаница. Давятся от смеха, пальчиками балуют – длинный нос показывают.

Папа дурит папу.

Главное, чтобы не подрались.

Мы не подерёмся, – заверил дочек незнакомец. – Объясню, кто есть кто, и он угомонится. Но прежде в дом.

В домашней обстановке, за чашечкой кофе, проще объясняться. Проще или не проще, но Йосефа как-то отпустило, обдувая ароматизированным холодком кондиционера. И он стал улавливать прежде незаметные различия в тембре голосов девочек. Лопочут складно, по-русски, но это и неудивительно: родились в России. Но почему нет в их словах текучести, привносимой в речь ивритом? Будто в школу не ходили. Или? Ходили. Но не в ту школу. Однако… и это совсем дико… даже не хочется думать.

Не догадался?

Незнакомец щёлкнул пультом, включил телевизор со встроенным интернетом. Прогуглил имя и фамилию гостя.

Зачем тебе это? – спросил Йосеф.

Для сравнения, коллега.

Не понял.

Всему свое время.

И всё же…

На экране появился портрет Йосефа, под ним биографические данные. Родился… учился… работал… репатриировался в Израиль, где совместно с женой сменил имя на еврейский лад, чтобы соответствовать хотя бы в звуковом ряде праотцам. Она из Марии превратилась в Мирьям, он из Иосифа в Йосефа.

Теперь понял?

Причём здесь смена имён?

Притом, что я по-прежнему Иосиф, а жена моя Мария. В этом всё наше различие.

Ты – это я?

Я – это ты. А между нами разделительный забор, проще говоря, право выбора. Божье наследие, между прочим.

Право выбора?

Именно.

Выходит?

Я – это ты, но из параллельного мира. В тот момент, как ты двинул в Израиль, я остался в России, вернее, в параллельном по отношению к тебе миру. Словом, и к той России, из которой ты уехал. Так что я тот, кем в настоящий момент являешься ты, если бы не сменил имя и не уехал в Израиль.

Как же ты оказался здесь?

Жена в больнице. На содержании. А детишек взял на променад, чтобы отошли от переживаний. Одна требует братика, а другая сестричку.

Подожди со своими проблемами. Я спрашивал: как ты оказался здесь?

Это несложно. У нас продвинутые технологии. Всего одна флешка, и путешествуй без всякого.

А таможня?

Между мирами нет таможни.

Мне к вам тоже можно?

Сейчас только глазком. По альтернету. И не только к нам, а ко всем своим единокровным альтернятам. Потом… – немного замялся, но преодолел смущение и сказал: – Посмотрим на твое поведение. Если без свиха, то научу, как путешествовать по разным мирам. И увидишь себя, ненаглядного: кем сегодня являешься в иной реадьности, если бы…

Условно придаточное?

Оно самое. Да, впрочем, и вся наша жизнь условная. А на добавку и придаточная к условной реальности.

Что-то сложно для понимания.

А понимать и не требуется. Требуется действовать.

Это как?

Так! Вот тебе пульт, и нажимай кнопки. Шлёпай по цифиркам, раз, два, три, и в дамках. Но на забронированную для меня нулёвку красного цвета не нажимай. Выключишься.

А ты?

Пойду девочек укладывать. Умаялись в дороге, пора отдохнуть.

Неопределенность – странное чувство: вроде предоставлен сам себе, на столе пульт, и жми на кнопки. Но ведь умом не постичь, куда выведёт та или иная кнопка. Легко сказать, когда ты специалист: «нажимай». Это все равно, что предложить броситься в омут.

Эх, где наше не пропадало!?

Кнопка податливо ушла в панель, и на телеэкране возникла панорама Дамаска: кривые улочки, базар, железные ворота в подземное сооружение. Что это? Напоминает командный пункт. Чужие лица, чужая речь, чужая военная форма. Дальше – больше. Среди офицеров чужой армии Йосеф различил себя самого, и тоже с погонами на плечах. «Какого я звания? Ага, майор! Но чего вдруг? А-а… после универа предложили идти по военной стезе. Помнится, я тогда отказался. Выходит, не откажись, ходил бы сегодня в советниках у сирийцев и командовал… Да, а чем я командую?».

Йосеф прибавил громкости и услышал собственный приказ: «Пуск!»

Огненные всполохи. Металлическая сигара, оставляя за хвостом шлейф дыма, ушла в небо.

Сквозь помехи послышалось: «Запуск успешно завершён. Ракета легла за заданный курс».

Подумалось: «Заданный… Какой это, заданный? Куда заданный? Не на Израиль ли? Чёрт! Такая альтернатива нужна только моим врагам».

Йосефа передёрнуло. И чтобы избавиться от наваждения, он надавил на следующую кнопку.

О, здесь восхитительная немота интима. Поцелуи, объятия, обнажёнка. С кем это он? Не иначе, как с Алёнкой. Эх, Алёнка, Алёнка, родная душа! Вместе учились, вместе собирались обустроить жизнь. Но… когда зашёл разговор об Израиле, пришлось расстаться.

«Родину не выбирают!», сказала она.

И если бы он пошёл на поводу у Алёнки, то сегодня…

Йосеф задумчиво смотрел на свою первую любовь, испытывая чарующее томление. Казалось бы, захоти, и переметнёшься в запредельную нирвану, в мир, полный любви и исполнения желаний. Но вдруг краем глаза приметил на стоянке полицейскую машину.

«Мирьям!» – ахнуло в нём. И инстинктивно, чтобы жена не застала его за просмотром сцен реальной измены с давней соперницей, выключил видик, нажав на кнопку с красной нулёвкой. «Попробуй объясни ей, что это не по-настоящему», – вспыхнуло в мозгу. А когда погасло, он обнаружил себя в незнакомой больнице, в палате рожениц, у кровати своей жены.

Но нет, её звали не Мирьям. Её звали Мария, как до репатриации в Израиль. Она бережно прижимала к груди посапывающего младенца и, счастливо улыбаясь, говорила безумолку.

Оставили на сохранение. А его, – поцеловала ребенка в лобик, – потянуло на свет. Что ему медицинские предписания? Захотел родиться, вот и родился.

Мальчик, Мария?

Мальчик, Иосиф! После двух девочек в самый кайф.

А как назовём?

Тут и думать нечего, если мы не в Израиле. Не зря же Андрей Белый написал: «Россия, Россия, Россия – Мессия грядущего дня».

 

СКРЫТОЕ ЛИЦО РАДОСТИ

 

Что такое старость? Это когда не перед кем уже похвастаться своими успехами.

Так размышлял Ром, понимая, что хвастаться ему не перед кем, хотя старости не чувствовал. Да и какая старость, если ноги по-прежнему носят, в кармане не дыра размером в кулак, а пластиковая «Виза» с материальным обеспечением на пять тысяч шекелей.

И все же, почему старость? По той основной причине: не перед кем похвастаться своими успехами. Новый репатриант! Ни друзей, ни родственников! А то, что по еврейской кодировке бабушка в наличии, так и её в живых тьму лет не видел. Последний раз виделись на свадьбе. Не бабушкиной, разумеется. На собственной. Но потом не заладилось. Не с бабушкой, понятно, уехала в Израиль сразу, как открылась дорога. С женой не заладилось. Она тоже настроилась на Израиль. И  развод, слёзы, вспышки ярости: «У тебя такой шанс, а сидишь здесь, хорошей погоды ждёшь! Дождёшься, когда метлой погонят. Помяни моё слово, сразу после Московской олимпиады сделают от ворот поворот!»

Однако пропустить «домашнюю» олимпиаду, ему, спортивному журналисту, притом «невыездному», ну никак невозможно. Нужно быть сумасшедшим, чтобы кинуться в Израиль, который отказался от участия в играх, когда здесь, в Питере, наклёвывается командировка в Москву, и пиши – не тушуйся, преодолевай шторма конкурентной борьбы за оперативность.

Рванул в Москву, сверкнул в двух-трёх репортажах, но собкором в «Советский спорт» не взяли, хотя предварительно обещали, а затем всё поутихло, шторма прошли стороной, вслед за удачей, которая мелькала на горизонте. Мелькала, мелькала и погасла, наделив сердце горечью, а душу какой-то гнетущей пустотой.

Что это? Умом не воспринять! Впрочем, ум и душа – понятия несоединимые. Другое дело, ум и жизненный уклад, душа и любовь. Другое дело, да, другое… 

Задумаешься тут. Дело другое, а дела на самом деле никакого нет и не предвидится. Новый репатриант пенсионной неопределённости! Ни детей, ни жены – развёлся и со второй. Ходи на  курсы иврита, гуляй по улицам, можешь заглянуть и в ресторан – карман позволяет. Но смешно сказать карман позволяет, а настроение артачится: какой к чёрту ресторан, если там не пьют под оркестр, а лишь кормятся от пуза, как в заводской столовке.

Гримасы Израиля? Они самые. Анфас и в профиль. Соблазнишься вывеской, зайдёшь. «Вам что подать?» А посмотришь кругом: на столах тарелки, за тарелками чавкуны – ам-ам, вкусно нам! – и ни одной бутылки водки, ни одного пьяного, выясняющего отношения с напарником по чревоугодию. Скукота, а ещё ресторан. А ещё с вывеской «Ган эдем», «Райский сад» в переводе.

Но к чему перевод? И без лексических упражнений ясно: здесь просто перевод денег, без всякого размаха, и пусть сто раз – ам-ам, вкусно нам! – сознаёшь: самые блистательные шедевры кулинарии переводишь всего-навсего на фекальную массу. Противно и поучительно. Но в полном соответствии с жизненным предназначением. Разве не так? Представь себе, мнилось, какой ты замечательный журналист, что ни статья – шедевр. А со временем доходит и до тебя невосприимчивая прежде зловредная шутка старых коллег-борзописцев: утром в газете, вечером в клозете. Бр-р-р! Хошь – не хошь, а напьёшься для облегчения. И здоровье пойдёт на поправку, и больше здравого смысла появится в жизни. А то крутится – вертится, крутится – вертится, и всё – замкнутый круг. Ни начала, ни конца. Проще говоря, начала не помнишь, а конец? Спасибочки, о нём и думать не хочется. Лучше шажок туда, шажок сюда, и впритык к Русскому подворью обнаружишь входную дверь, за ней питейное заведение. Глядишь – вот тебе витрина разномастных бутылок, вот тебе стойка, а вот и смешливый бармен с моноклем в глазу, глянцевым котелком пушкинского фасона на голове и с наводящим вопросом во рту.

Русит?

Из Питера.

Водки?

До краев.

Нервы?

Депрессия.

У новичков, наоборот, эйфория.

С какого это пригляда я новичок?

Иначе были бы давно знакомы.

Познакомиться не поздно и сейчас.

Грошик.

Ром.

Это в честь пиратского застолья?

Чего-чего?

Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.

Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.

Споём в унисон?

Да ну тебя, лучше приткнусь куда в закуток, посижу, подумаю.

Водку не забудь, в самый раз для подпитки мысли.

А что? Ничего! За столиком довольно уютно. Рюмку опрокинул. Поднесли вторую, а на закуску мясца и салатик. Вилочку подложили слева от тарелки, ножичек справа – культурные, будто из Питера! – и вдобавок сказали: «Спасибо, что зашли. Приятного аппетита!». Чудеса, да и только. Денег не попросили, о платежноспособности не справились, а говорят «спасибо». И кто? Девчушка лет двадцати, не больше, если не меньше. Вроде бы израильтянка, но говорит по-русски, правда, с акцентом.

Русит?

Родилась в Израиле.

А говоришь…

Все говорят, и я говорю. Без разговора на софа русит – русском языке – Грошик на работу не берет.

Посетители… все на подбор русит?

Тут же водка прямиком из России. Тебе нальёшь, мне нальёшь, и сразу все ахим – братья.

Пьёшь?

Даже не пробую.

Чего же водку нахваливаешь?

Пирсом – реклама в переводе с иврита. Ты в первый раз, значит, нужно увлечь, и будешь у нас завсегдатаем. Так правильно сказать по-русски?

У тебя всё правильно. Ты чисто бальзам на душу.

Рижский бальзам?

Нет, это я к слову.

А я подумала. Ты ищешь компанию, потому меня и назвал под свое имя. У тебя алкогольное – Ром. И мне дал алкогольное – Бальзам. Шми – моё имя, на самом деле, Галит.

Галя?

Можно и так. Всё одно в переводе на иврит – волна, как поймут обычные израильтяне. А ты Ром, в честь пиратского алкоголя?

Полное имя – Роман. Но в Израиле, мне сказали, не стоит им пользоваться. Потому что Рома – это Рим на иврите, и напоминает о римском владычестве.

Выходит, ты историк?

Журналист.

И я журналист.

Где? Здесь, за стойкой?

И здесь. Как не догадываешься, тут самый живой материал забегает.

Набегает!

Принимаю редакторскую поправку, набегает. Подчас и в нетрезвом виде. Но всё равно разговорчивый.

Как я?

И ты разговорчивый.

У меня депрессия.

А у меня экзамены на носу. Нужно сдать для зачёта в универ материал о новом репатрианте с давними корнями в Израиле. У тебя есть корни?

Были. Но давно обрублены.

Холокост?

И Холокост, и… Бабушка Мария пережила Холокост в гетто, а потом, как появилась возможность, уехала в Израиль. Здесь и похоронена.

У нас в Иерусалиме?

У вас, у вас, но не нашёл могилки. Ходил-ходил, сплошь иврит на надгробьях, а где русский язык, и там не нашёл имени Мария.

Не спрашивал у смотрителей?

У них тоже в голове иврит, а в записях – смотрели в кладбищенскую книгу! – и… смотришь в книгу, видишь фигу, без всякого намёка на имя моей бабушки.

Оно и понятно, Мария!

Яснее нельзя?

Чего яснее! Тут у нас каждого переписывают на еврейский лад. По желанию, конечно. Мария на иврите Мирьям. Могу предположить, что твоей бабушке вручили тедаут зеут – удостоверение личности – на имя Мирьям. Так, если не перевирать историю, звали по-настоящему и маму Иисуса Христа.

Скажешь…

Скажу и добавлю: моя машина под боком, садись и поехали. Ты найдёшь бабушку, я материал для зачёта по журналистике.

А Грошик?

Грошик найдёт постоянного клиента. Я правильно говорю по-русски?

Правильно.

Чудо чудное, диво дивное, но, как оказывается, ключик к решению загадки лежит в области элементарного незнания местных условий жизни. Хуже, когда такое незнание доводит до неба в клеточку. Впрочем, пока что небо смотрится отлично, ни в клеточку, ни в линеечку: солнышко светит, асфальт покладисто ложится под колёса. Раз – два – три, и выезд из города, поворот налево, чуть дальше направо, и стоп машина – приехали: кладбище, служебная конторка, светящийся экран компьютера и вопрошатель-очкарик, матёрый знаток местной географии.

Имя-фамилия?

Мария Гольд.

Иврит, рак (только) иврит.

Ани оле хадаш. Я новый репатриант.

Ми иторген? Кто переведет?

Галит.

Бвакаша. Пожалуйста.

Мой старший друг ищет место захоронения своей бабушки Марии Гольд, по-израильски Мирьям Захав.

Да, великое дело – иврит! Пару слов, и кладбищенский лабиринт уже не «терра инкогнита», а исхоженная вдоль и поперёк земля с путевыми указателями, ведущими на участок восьмидесятых годов. Теперь и без провожатых несложно добраться до искомой могилки.

Каменное надгробье. На нём слова памяти и любви.

Галит! Что тут написано?

Дорогая Мирьям! Ты остаёшься жить в наших сердцах. Мишпаха – семья Коль. Хава, Михаль, Галит.

Постой, постой! Откуда здесь твоё имя?

Здесь и мамино имя Михаль.

А оно откуда?

Это надо спросить у бабушки.

Какой бабушки?

Бабушки Хавы, по-русски Евы.

Которая Коль? Мою первую жену звали Ева, но фамилия у неё была моя Кольман.

Укоротили и перевели на иврит. Коль – это голос по-нашему.

Так это же…

Сюрприз? Так правильно говорят по-русски?

Скорее, чудеса Земли обетованной!

Да, чудеса, не иначе. Не думала – не гадала, что иврит и до дедушки доведёт.

А я и не знал, что Ева беременна.

Лучше позже, чем никогда, дедушка! Как я рада, что ты живой!

 

ТАРЫ-БАРЫ

 

Представляешь? Он на один сантиметр ниже меня, но это не помешало ему подняться выше.

О ком это ты?

О ком, о ком? О Сталине! Метр шестьдесят два, а гляди же, махнул!

Может, не в размерах суть? Подумай.

Я подумаю.

Но не клади трубку.

И не подумаю.

А с Тютчевым тебя ничего не роднит? У него тоже метр шестьдесят два.

Кроме роста?

Кроме.

Стихи.

Как я не догадался?

Без иронии! Факт есть факт. Он писал: «Я встретил вас». У меня: «А я тебя не встретила еще».

Конкурент…

Кто?

Тютчев.

Я и не догадывалась.

Он тоже. Но не тебе конкурент. Сталину!

Не врешь?

Зацени! У Тютчева: «И жаворонки в небе уж подняли трезвон». У Сталина, по молодости лет: «Пел жаворонок в синеве, взлетая выше облаков».

Во времена репрессий не обратили внимания?

Его жаворонок был уже не актуален в связи со смертью поэта. А вот в 1921 году обратили внимание на другого жаворонка, народившегося в стихах Николая Гумилева. «Ты жаворонок в горной высоте», писал он, обращаясь к Марии Левберг.

И?

Такое внимание дорогого стоит. Иногда и жизни.

Но ведь не за жаворонка?

Приписали антибольшевистский заговор. Но потом, через семьдесят лет, когда рассекретили архивы, оказалось, что дело полностью сфабриковано сотрудниками НКВД.

Реабилитировали?

Поэта реабилитировали.

Но жизнь… жизнь дважды не дается.

А дежавю?

Это не о прежних жизнях. Просто психическое состояние, будто это уже видел.

Иногда и пережил.

Допустим, если не предрассудки. Но где реальные примеры, неопровержимые, как дважды два четыре?

Сходи на прием к Ричарду Вертеру, там и получишь доказательства.

Кто он, не секрет?

Знаменитый врач-гинеколог.

Понятно!

Ничего тебе не понятно! Поэтому я чуть-чуть исказил фамилию, а то и впрямь соблазнишься.

Тогда дай понятие.

Помогает пациентам вспомнить о прежних жизнях. Как? На основе событий и травм, которые путем инкарнации проявляют себя сейчас в виде спонтанных воспоминаний. Теперь понятно?

Ага! Врач-гинеколог. Обрабатывает женскую клиентуру с травмированной психикой. На основе потерянной девственности в прошлой жизни. Будто в этой не потеряют.

Мужики тоже готовы пройти у него обработку.

Само собой, если на предварительном осмотре им деликатно намекнули, что раньше они были женщинами.

Глупости! Я сам у него побывал.

Результат?

Выведал о прежней реинкарнации.

Да ну?

Гну! И никаких проблем!

Поддубным был, что ли?

Не Иваном Максимовичем, но цирковым борцом точно!

Значит, мне рассчитывать на тушй, когда встретимся?

На лопатки я тебя уложу и без цирковых приемов.

Лучше продолжим словесную дуэль. А то у меня принципы в отношении борцовских захватов.

Тогда вспомни, кем ты представлялась сама себе, когда в раннем детстве смотрела в зеркало.

Трудно сказать – кем? Мужчиной в шляпе.

Выходит, дело в шляпе и мы на верном пути?

О верном пути не скажу, но… Однажды малолеткой я надела папину шляпу и посмотрела в зеркало, чтобы покрасоваться. Честно сказать, увидела не себя, а другого человека, но с моими глазами, лет сорока. Засело это в моей памяти, и надо было такому случиться, что после прочтения книги Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» мне попала в руки книга Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби».

Кстати, именно ему принадлежит крылатая фраза: «Жизнь – это коллекция несчастных случаев».

Знаю. Но тогда не знала, отправляясь в библиотеку. И что? Видел бы ты мое изумление, когда я раскрыла его книгу с портретом. С внутренней стороны обложки на меня смотрел тот самый человек в шляпе! Тот самый! Тот, кого я видела в зеркале, когда мне едва исполнилось семь лет.

Семь лет – самый благодатный возраст, чтобы вспомнить, кем был прежде.

Откуда тебе это известно?

Из практики. У меня тоже вышел такой фокус. Нашел в старом сундуке с двойным дном желтеющие от времени фотки. Предки спрятали, должно быть, еще при Сталине, да забыли о них. На одной – это был богатырски сложенный мужчина в борцовском трико – я внезапно признал самого себя. Бабушке показал, а она сказала: это ее папа. Как это ее папа, когда это я? Как? Да никак! Я, и никаких гвоздей, как сказал бы Маяковский по такому случаю! Но кому докажешь?

Только самому себе.

Себе и доказывать нечего. Мне всё доказали обычные сны.

Прадед явился во сне?

Не то, чтобы явился. Явились какие-то люди с винтовками, арестовали. Потом снился суд. Доказывали, будто я чей-то шпион. Что да почему, мне не по мозгам – пацаненок! Но из идиотских доказательств выходило, что если я на цирковом чемпионате мира боролся с какими-то иностранцами, то автоматически превращался в агента вражеской разведки.

Расстреляли?

Это мне не снилось. Бабушка говорила, что после ареста папу больше не видела. Хотела бы узнать подробности, но…

А ты не рассказывал о своих видениях?

Рассказывал. Но она плакала, пока я рассказывал. И… вот странность, через одну-две ночи прекратились эти сны. Словно папа ее не захотел больше расстраивать дочку. Ведь старенькая уже была, вдруг сердце не выдержит?

Отомстить не хотелось?

Кому?

Доносчику, например.

Чтобы жить по-сталински?

Поясни.

Насладиться неотвратимостью мщенья, а затем пойти отдыхать.

Его слова?

Слова его, а музыка…

Только не говори – народная.

Я и не говорю. Но под эту музыку все плясали. Да и попробуй не спляши – шахсей-вахсей! В годы Большого террора, да будет тебе известно, расстреляно свыше миллиона человек, а в ГУЛАГ брошено сорок миллионов.

Цифры не с кондачка?

Так писали при Хрущеве в газетах, видел в подшивке. А нет, так спроси у своего прадеда. Он тоже на лесоповале не прохлаждался. И до отказа прочувствовал вкус сталинской фразы: «Лес рубят – щепки летят».

Не встречались ли наши прадеды на пересылке?

Кто знает?

Кто знает, тот теперь не скажет. Время и его не пощадило. Но ты узнать можешь.

Каким же образом?

Сновидческим.

Мне такие сны больше не снятся.

Это до нашего разговора. А после… считай, время пришло.

Так что…

Утро вечера мудренее.

Тогда до завтра.

 

Доброе утро!

И тебе того же.

Ну как? Выспался?

Еще зеваю.

Брось! Займись полезным делом. Вспомни, что приснилось.

Разумеется, ты.

Меня интересует реинкарнация.

В допотопной жизни мы были семейной парой.

Глупости! Я за тебя не вышла бы и в допотопной жизни!

Не ерунди! В начале времен не требовалось твое согласие.

А равные права?

Какие права, если я был из породы нефелим?

Кого? Кого?

Нефелим. Это небожители, ангелы-наблюдатели, они спустились на землю к местным красавицам и брали их в жены.

Без спросу?

Ангелы!

На ангелов и управы нет?

Управа на них Бог! Он и устроил потоп, чтобы избавиться от греховных ангелов.

А женщины? Тоже пострадали?

Ну, даешь, красавица! Когда ты в последний раз заглядывала в Библию?

Не те я учила алфавиты, если перефразировать Андрея Вознесенского.

Тогда позаимствуй парочку букв из моих.

Только без намека на нецензурное слово!

Хо-хо и ни ку-ку! Итак, буквы А и Ж. Ангелы-нефелим. Спустились на землю. Женщины бросились им навстречу. Возлюбили друг друга. И народили гигантов.

И мы с тобой?

Что мы, рыжие? Народили!

Но почему гигантов?

Догадка проста. Ангелы прибыли с планеты размером с Юпитер. Там очень мощная гравитация. Не особенно-то вырастешь. А вот их потомки на матушке-Земле, заряженные с рождения мощной энергией роста для преодоления гравитации, вымахнули на наших просторах в великанов.

Ага! Теперь понятно. За рост и были наказаны. Как мамонты и древние ящеры. А то много жрали и объедали голодающих землян.

Напомню тебе опять, не в размерах суть.

Зачем же потоп?

Пути Господни неисповедимы. Но одно ясно, эти гиганты уже своим появлением на белый свет попутали Божьи планы в отношении развития человечества.

И он всех утопил?

Кроме Ноя и его семьи.

И наших детей из доисторических времен?

Не плачь понапрасну, наши спаслись.

Ну да?

Да, и поселились на острове Сардиния.

Врешь!

Чтоб мне с места не сойти!

Чем докажешь?

Доказательства на острове. Там в музее выставлены каменные скульптуры спасшихся гигантов. Высокие, статные.

А лица?

Вполне человеческие. И узнаваемые.

Не темни!

Обещай, что не упадешь в обморок.

Нужно мне это!

Тогда слушай. У двоих, из тех, кто выставлен в музее, полная схожесть с тобой, и родинка над верхней губой справа.

Иди ты!

Сейчас и пойду.

Куда это ты собрался?

В турагенство. Закажу два билета на остров Сардинию. Летим?

А не обманешь?

Разве обманешь материнское сердце?

Гиганты – это точно мои дети?

На месте и проведем проверку на ДНК.

Но они ведь каменные!

Однако твое сердце не каменное. Оно и подскажет.

Ладно, уговорил. Материнское сердце не обманет.

 

ВСЕВОЛИЕ ЖИЗНИ

 

1

Смерть нелепо сгорбилась и отступила назад, в прошлое, туда, где ткань времени разрывали автоматные очереди, крики ужаса, и лилась кровь. Смотреть в лицо настоящего у нее не было сил, да и желания, наверное.

Ты меня любишь?

А ты?

Дальше смерть не стала слушать. Впрочем, и ее не стало. 

Ночь медленно оседала с неба на землю, пропуская сквозь себя, как сито, звездные искорки.

Вдруг одна звезда скользнула вниз и по касательной устремилась к земле. 

Сгорит? 

Спорим, что не сгорит!

Где же она? 

В моем сердце. Потрогай.

Он взял ее руку и прижал к груди. 

Ой!

Чувствуешь?

Горячо!

Значит, будем жить.

Они и живут. В том реальном мире, фундамент которого погребен под истлевшими останками двадцатого века. Живут на кладбище и не осознают этого. Впрочем, как все…

 

2

Начнем с того, что не все убиты. Некоторые вопреки внесудебному приговору выжили. Но не это поразительно, такое бывало и прежде. Поразительно другое: этим людям не жить, если бы их не вырвали с насиженных мест и не кинули в гибельный маршрут, прямиком проложенный на тот свет. Парадокс жизни и смерти – спасло именно то, что должно было погубить. Как такое возможно?

Что ж, закроем глаза, и представим былое.

Представили? Нет?

Ах, нужны ориентиры во времени и пространстве.

Вот один из них. Рига, 14 июня 1941 года.

Теперь представляете? Да-да, накануне войны с фашистами. За полмесяца до оккупации Риги и начала уничтожения еврейского населения. Первая акция – 4 июля 1941 года – сожжение большой хоральной синагоги вместе с находившимися там беженцами из Литвы и латвийскими евреями.

Итак?

Но нет, поедем не в Ригу кануна войны и не Сибирь, куда 14 июня 1941 года погнали эшелоны с высланными жителями Латвии, а в Иерусалим.

Откроем глаза и увидим.

 

3

На Соломоновых прудах в полночь появилась блестящая по всем внешним признакам пара – мужчина и женщина.

Волосы вразлет, сердце – наружу, душа в разворот Земного шара.

А вокруг – голоса. Живые, с каким-то потаенным смыслом. Но слова…

Слова неразличимы. И осознаешь: они просто нужны для фона, оттеняющего главное.

Ты меня любишь? спросил мужчина.

Да, ответила женщина.

Смерть нелепо сгорбилась и отступила назад, в прошлое, туда, где ткань времени разрывали автоматные очереди, крики ужаса, и лилась кровь. Смотреть в лицо настоящего у нее не было сил, да и желания, наверное.

Ты меня будешь любить и потом? Когда меня не станет?

Да, как и ты меня, – ответила женщина.

Тогда пойдем со мной.

И они пошли. Не по траве, не по асфальтированной дорожке. По воде.

Фантастика? Какая вода, если Соломоновы пруды уже тысячу лет назад высохли?

Согласен, пруды высохли, но вода была. Живая вода, которая натекает в древние бассейны всего раз в столетие, чтобы вернуть к жизни влюбленных былых времен, разлученных, как Ромео и Джульетта, по воле неподвластных им обстоятельств.

Ты меня любишь? повторил мужчина.

Да, повторила женщина.

Не будем им мешать. Пусть идут по живой воде и думают, что они еще живы, и все еще впереди.

 

4

Кладбище себе не выбирают. Как и родину.

Мое кладбище не знает пределов. Бескрайнее, раскинулось оно от горизонта до горизонта. По лесам, полям, городам и селам. Везде, где жили евреи.

Оно в Испании и Германии.

В России и Украине.

В США и Латвии.

В древнем и современном Израиле.

Мое вечное кладбище строилось из века в век – по единому, замышленному в неизбывном прошлом проекту. Кем? Это мне неведомо. Но зачастую стараниями тех людей, для которых комплекс кладбищенской архитектуры представляет собой одну безымянную могилу.

Мое вечное кладбище хранит не только выбеленные временем кости предков, но и воспоминания каждого из них – раввина и ремесленника, поэта, артиста, художника, музыканта. Оно подарило мне восприятие жизни и времени, осознание собственного «я», понимание счастья, любви, предназначения.

Мое вечное кладбище не мертво.

Путешествуя по нему, как по времени, я вижу не привидения – людей, предков моих, и себя прежнего, ступающего по заметенной аллейке ко мне нынешнему – к своему, так сказать, будущему, ступающего с некоторой опаской и недоумением: неужели этот, едва проглядывающий в туманной полумгле, седобородый человек – он?

Грядущее в потемках. Не то, что прошлое: оно всегда освещено, хотя подсветка постоянно меняется. Поэтому былое воспринимается каждый раз по-иному. И дело не столько в возрасте, сколько в неуловимо-изменчивой точке зрения, вроде бы каждый раз незыблемой и верной.

Выстрой ныне все эти точки зрения по ранжиру, выйдет многозначительное многоточие, иначе говоря – недосказанность.

Доскажем ли? Я попробую…