Встать под русской звездой

Встать под русской звездой

* * *

И свет звезды в теснине междуречья,

Где вывихи эпохи да увечья

Сквозь узорочье памяти прошли,

В ушко игольное втянулись нитью плотной,

Прихватывая следом дух болотный,

То рядом различаешь, то вдали.

 

Чей будешь ты? – да тот, кто годы прожил,

Кто помыслы рассеянные множил,

Сомненьями да вымыслами сыт

Настолько, что куда теперь скитаться! –

Ах, только бы с покоем не расстаться,

А воля пусть о прошлом голосит.

 

Утешит ли всё то, что оживляло

Слова твои – и в горе прославляло

То радость мирозданья, то любовь, –

Твоё неизъяснимое, родное,

Привыкшее держаться стороною,

Таившееся, влившееся в кровь?

 

Не время ли, как в детстве, оглядеться,

Озябнув – отдышаться, обогреться,

Привыкнув – научиться отвыкать

От бремени обыденного, – чтобы

Прожить и впредь вне зависти и злобы? –

Попробуй-ка такого поискать!

* * *

Каждой твари – пара в подлунном мире

На ковчеге том, где стол, и ложе, –

Не своими ль в доску, себя транжиря,

На чужом пиру мы стареем всё же?

 

По ранжиру каждый, пожалуй, может,

Перекличке вняв, у стены застынуть, –

Но какая, друже, обида гложет,

Если кто-то хочет ряды покинуть!

 

Нет покоя, брат, и в помине даже –

Из неволи мы, из тоски да боли,

Запоздали мы, – потому-то, враже,

Ты рассыплешь вдосталь хрустящей соли.

 

То ли дело свет, что в себе хранили,

То ли дело дух, что несли с собою, –

Хоронили всех – а потом ценили,

Укоряли всех, кто в ладах с судьбою.

 

У эпохи было лицо рябое,

По приказу шла от неё зараза –

Но куда бы нас ни вели гурьбою,

У неё на всех не хватало сглаза.

 

Слово раб изгнал я из всех законов,

Что в пути своём на ветрах воспринял –

И знавал я столько ночей бессонных,

Что покров над всем, что живёт, раскинул.

 

Слово царь я тем на земле прославил,

Что на царство, может быть, венчан речью –

Потому-то всё, что воспел, оставил

На степной окраине, – там, за Сечью.

 

Не касайся, враже, того, что свято, –

Исцеляйся, друже, всем тем, что скрыто

В стороне от смут, у черты заката,

Где от кривды есть у тебя защита.

* * *

Пространства укор и упрямства урок,

Азы злополучные яви,

Которой разруха, наверно, не впрок, –

И спорить мы, видимо, вправе.

 

И вновь на Восток потянулись мосты,

В степях зазвенели оковы –

Но древние реки давно не чисты,

Моря до сих пор нездоровы.

 

И негде, пожалуй, коней напоить

Безумцам, что жаждут упорно

Громаду страны на куски раскроить

И распрей раскаливать горны.

 

Отрава и травля, разъевшие кровь,

Солей отложенья густые,

Наветы и страхи, не вхожие в новь,

При нас – да и мы не святые.

 

И мы в этой гуще всеобщей росли.

В клетях этих жили и норах,

И спали вполглаза мы – так, чтоб вдали

Малейший почувствовать шорох.

 

Мы ткани единой частицы, увы,

Мы груды песчаной крупицы –

И рыбу эпохи нам есть с головы

Непросто, – и где причаститься

 

К желанному свету? – и долго ли ждать

Спасительной сени покрова,

Небесной защиты? – и где благодать,

И с верою – Божие Слово?

 

И снова – на юг, в киммерийскую тишь,

Где дышится глубже, вольнее,

Где пристальней, может, сквозь годы глядишь

И чувствуешь время вернее.

* * *

Этот вклад в разрушенье теорий,

В послушанье тишайших нагорий

Вносит вечер – хвала ему днесь! –

Потаённая осени книга

Помнит веянье каждого мига,

Промелькнувшего некогда здесь.

 

Эта книга недаром хранится

Там, где жаждет степная криница

Напоить нас живою водой,

Если верите древнему слову,

Если в час испытаний готовы

Встать, как прежде, под русской звездой.

 

Кличет вещая птица над нами,

Поднимается давнее знамя,

На котором начертаны вновь

Письмена драгоценные наши –

И звенят величальные чаши,

А собравшимся – мир да любовь.

 

Кто вернулся, кто встречи дождался,

Кто в минувшем за всех нарыдался,

Будет верой и правдой служить

Этой речи, которой мы живы,

Чьи устои верны, а не лживы,

Чьей судьбой мы должны дорожить.

* * *

Вернуться в дом, – и тем бесценней

Немалый этот труд – прийти,

Былых своих пристрастий тени

Оставив где-то на пути.

 

Вернуться в дом, – и тем достойней

Отважный этот шаг вперёд,

Чем будущее беспокойней,

Чем резче новый поворот.

 

Вернуться в дом, – и тем привычней

Спокойный этот взгляд назад,

Чем символ веры безграничней,

О коем всуе говорят.

 

Вернуться в дом, – и тем прекрасней

Для настоящего приют,

Чем отрешенье безопасней,

Когда мгновенно узнают –

 

И, чуя каждое движенье

Души, знававшей, что к чему,

Стиха приветствуют рожденье

И доверяются ему

 

Деревья с полною луною,

И в тайной музыке ветвей –

Сердцебиение сквозное,

Ночная птица – соловей.

* * *

Славен лад полудня золотого! –

Мятного побольше бы вдохнуть

Сладкого, медвяного, и – в путь,

В глубь степную, – что же в ней такого?

Чем она притягивает так,

Что не подождать, не удержаться?

Как устам для песни не разжаться?

Крепкая порука, добрый знак.

 

Леностная, вязкая закваска

Выжившей, не выжженной красы, –

Невозможно долгие часы,

Где извне – события завязка,

Где внутри – развязка стольких драм,

Этой дрёмы тягостная смолка,

Эта смесь шершавости и шёлка,

Толк ершистый, загрубелый шрам.

 

Роковая, гиблая, благая

Горечь до заката разлита, –

Пыльная, щелястая плита, –

Холодок, по сердцу пробегая,

Позвоночник тронет, ускользнёт

Вон туда, где скалы терпеливы,

Где реки расплёснуты извивы, –

Кто бывал здесь, тот лишь всё поймёт.

* * *

Дождём умытые листы,

Сиянье из-за окоёма,

Из-за расплавленной черты,

Благая, пряная истома.

 

Какой-то, видно, есть резон

Стоять под струями прямыми,

Чтоб, отдышавшись, как сквозь сон,

Своё тебе промолвить имя.

 

И я мгновенно узнаю

Друзей возвышенных давнишних,

Преображавших жизнь мою,

В усталых яблонях и вишнях.

 

Как изменились вы, друзья,

Как постарели ваши лица! –

Но будут ваши жития

На клеймах памяти светиться.

 

В природе – свой извечный чин,

Как в храме – для иконостаса,

И предостаточно причин

Для слова, образа и гласа.

 

И лучше выразить, как есть,

Единство времени и доли,

Чем лавры в будущем обресть

И не избавиться от боли.

* * *

Сумел тебя я ныне навестить,

Река моя, – и радуюсь при встрече,

Как в те года, которым – так и быть! –

Стеной стоять за преданностью речи.

 

Сумел бы я и нынче наверстать

Затерянное в роздыхе удачи –

Да ей страницы легче пролистать,

А быть неизъяснимою – тем паче.

 

Но что же выжило – и в памяти звенит

Занозой – песней комариной?

Ужель и впрямь избавит от обид?

Се – глас твой слышен над долиной.

 

Молва над мальвами жужжала, как пчела,

И в брюхе полночи ворочались младенцы,

Чтоб ты в степи к скитальцам снизошла,

Связала засветло кузнечиков коленца,

 

Созрела замыслом у полудня в мозгу,

Смелей разбрасывала водорослей лохмы, –

И, в наваждении зажмурясь, не могу

Я уловить ни хитрости, ни догмы.

 

А по кустарникам, как бисерная сыпь,

Росы дрожит желаемая влага,

Чтоб луг-изгой от жажды не погиб, –

И ты к нему не сделаешь и шага.

 

Бери-ка под руки и берега холмы,

И скалы, плоские, как выпитые фляги, –

Ещё попомним скифской кутерьмы

Набеги в помыслах о благе.

 

Ещё поцарствуем на равных – не робей! –

Потешимся поочерёдно,

Полётом пепельным ленивцев-голубей

Ещё надышимся свободно.

 

Пускай смущение, настигнуто зрачком,

Пушинкою захолонуло,

Язык сковало сахарным ледком,

Волной нахлынуло, начальное вернуло, –

 

Пусти к минувшему! – с ним всё-таки теплей –

Там вхожи мы в туманные покои,

Покуда ветер, веющий с полей,

Наполнит наши кубки над рекою.

* * *

Я вернуться хочу туда,

Где окно в темноте горит,

Где журчит в тишине вода

И неведомый мир открыт.

 

Я вернуться туда хочу,

Где свечу иногда зажгут,

Где и ночью тепло плечу

И сомнений слабеет жгут.

 

Я вернуться туда бы рад,

Потому что и ключ, и речь,

И рачительный свет, и лад

Смогут душу мою сберечь.

 

Я вернуться бы рад туда,

Потому что и клич, и плач

Будут рядом со мной всегда,

Будет голос мой жгуч и зряч.

 

Будет слух тяготеть к лучу,

Будет крепнуть с минувшим связь,

Где к луне до сих пор лечу,

А над нею звезда зажглась.

 

Подожди меня, рай, поверь,

Что с тобою давно светло, –

Потому и могу теперь

Поднимать над бедой крыло.

* * *

Так в марте здесь, как в Скифии – в апреле:

Рулады птичьи, почки на ветрах,

Произрастанья запаха и цвели,

С восторгом вместе – неизжитый страх,

Неловкая оглядка на былое,

На то, что душу выстудить могло,

В ночах пылая чёрною смолою,

Выкручивая хрупкое крыло.

 

Подумать только – всё же миновало

Удушье – и в затишье мне тепло –

Бог миловал, чтоб снова оживало

Всё то, что встарь сквозь наледь проросло,

Чтоб нелюди не шастали, вполглаза

Приглядывая, где я побывал,

Чтоб сгинула имперская зараза,

Как хмарь, что вновь ушла за перевал.

 

Не так я жил, как некогда мечталось,

Да что с того! – какое дело вам

До строк моих, чья вешняя усталость

Сродни стряхнувшим зиму деревам?

Их свет ещё расплещется с листвою

В пространстве Киммерии, – а пока,

Седеющей качая головою,

Сквозящие встречаю облака.

* * *

Отшельничая сызнова в глуши,

Со временем своим играя в прятки,

Всё то, что сможешь, разом разреши,

Из мглы забвенья встань – и соверши,

Но мыслей не разбрасывай в тиши –

Пути твои минувшие не гладки.

 

 

В затворничестве по сердцу пришлась

Не сгинувшая невидаль наитья –

Измаялась, но лета дождалась

И с песнею моей переплелась –

И с осенью осознанная связь

Из непогоди вызовет открытья.

 

Коснувшиеся краешком чутья

Событий всех, упрямятся мгновенья,

Которым вряд ли не дали житья,

Не налили горчащего питья, –

Прибавившие сердцу колотья,

Но вынесшие к свету откровенья.

* * *

Не в стогу, видать, находить иглу,

Не во мгле отнюдь продевая нить,

Чтоб комар-мизгирь цепенел в углу,

Чтоб одних жалеть, а других винить.

 

И не то, чтоб шёлк расстилался здесь,

До ворот Востока раскинув путь,

Но пичужий щёлк приживался весь,

Эту ткань пространства успев кольнуть.

 

Не пыли, дорога, у днешних стен,

Не коли, игла, золотую плоть,

Чтобы плыть ладье, испытавшей плен,

Чтобы новой сути добыть щепоть.

 

Чтобы жгучей соли хватило нам

До скончанья века сего на всех,

Не хоромы, братья, нужны, а храм,

Где бы общий мы отмолили грех.

 

Целованьем царским не всяк велик,

Толкованьем книжным не всяк спасён –

И не ворон там пировать привык,

Где проходит осторонь вещий сон.

 

То не ветер сызнова крепнет, шал,

То не вечер засветло вдруг пришёл –

Небосвод высок и надменно-ал,

А земле пора отдохнуть от зол.

* * *

Скифские хроники: степь да туман,

Пыль да полынь, чернозём да саман,

Шорох травы да соломы.

Западный ветер – похоже, с дождём,

Дверца, забитая ржавым гвоздём,

Тополь, – ну, значит, мы дома.

 

Ключ полустёртый рассеянно вынь,

Разом покинь беспросветную стынь,

Молча войди, – не надейся,

Что хоть однажды, но встретят тебя,

Лишь привечая, пускай не любя, –

Печь растопи, обогрейся.

 

Всё, что извне, за окошком оставь,

Чувства и помыслы в сердце расплавь, –

Долго ль пришлось добираться

В эти края, где души твоей часть

С детства осталась? – на всё твоя власть,

Господи! – как разобраться

 

В том, что не рвётся блаженная связь,

Как бы тропа твоя в даль ни вилась,

Как бы тебя ни томили

Земли чужие, где сам ты не свой? –

Всё, чем дышал ты, доселе живой,

Ливни ночные не смыли.

 

Что же иглою цыганской сшивать?

Как мне, пришедшему, жить-поживать

Здесь, где покоя и воли

Столько, что хватит с избытком на всех,

Где стариною тряхнуть бы не грех,

Вышедши в чистое поле?

* * *

Вот холодом повеяло ночным –

И Северу довольно только взгляда,

Чтоб всё насторожилось, став иным,

Уже шуршащим шлейфом листопада.

 

И долго ли продержится луна,

Скользящая сквозь облачные путы?

И песня, пробуждаясь ото сна,

Не рвётся из гортани почему-то.

 

Потом скажу – успеется, потом, –

Не торопись, не вздрагивай, не надо, –

И так звучит во мраке обжитом

Серебряная грусти серенада.

 

И так сквозит растерянная весть

По золоту смолёному залива –

И трепетнее чувствуешь, что есть

Над нами Бог – и смотришь молчаливо.

 

Повременим – ещё не началось,

Ещё не в тягость мне воспоминанья –

И что-то в душу вновь перелилось

Оттуда, где бывал уже за гранью.

 

И семенем к небесному крыльцу

Прибьётся и твоя причастность к веку, –

И правда: как в воде лицо к лицу –

Так сердце человека к человеку.

* * *

И вот он, приют неизведанный мой

Меж морем и сушей, меж светом и тьмой,

На кромке прибрежного рая,

Где чайки кружат вперемешку с листвой,

Где волны у свай отдают синевой,

Следы на песке не стирая.

 

И здесь никуда не девалась тоска,

И грусть временами настолько близка,

Что кажется птицей ручною, –

И радость придётся ещё обрести,

Тропу проторить и мосты навести

Меж снами и явью дневною.

 

И что мне навёрстывать, если со мной

Сей строй небывалый всей жизни земной,

Вся невидаль мира – и тяга

Куда-то в пространство, где легче дышать,

Где что-нибудь важное можно решать,

И речи, и почве во благо!

 

Полынь киммерийская слаще ли, друг,

Чем скифская? – всё, что посеешь вокруг,

Пожнёшь, – и поэтому свято

Всё то, что возвысит над бездной мирской,

Спасёт от бравады её шутовской –

И встретит в грядущем, как брата.

* * *

Дать речи вылиться – и выситься за ней

Гигантом в мареве долинном,

В пристрастьях путаясь, как в месиве корней,

По расплывающимся глинам,

По чернозёму, по солончаку,

По травам, вышедшим с повинной,

Покуда бед с избытком на веку,

Брести сквозь посвист соловьиный,

 

Чтоб эта летопись погибнуть не могла,

Как западающие ноты –

И нарастающая звукопись вошла

В твои высокие частоты,

В твои заветные, святейшие места,

В твои тишайшие страданья, –

Дать строю зрение – и чуять неспроста,

Что в этом – жизни оправданье.