Вуаля!
Вуаля!
28 декабря 2019 года ушёл из жизни Николай Хоничев, поэт, член Союза писателей России.
Николай Васильевич родился (1964) и жил в Томске. Окончил биолого-почвенный факультет Томского университета. Более двух десятков лет отдал делу защиты наших лесов. Награждён почётным знаком «За многолетнюю и безупречную работу в лесном хозяйстве РФ».
И всё-таки главным призванием Николая стала литература, поэзия. Вышло семь книг стихотворений. Но больше знали его как исполнителя своих песен под гитару. С какой страстью отдавался он этому! Как велика география его концертных выступлений – от Кузбасса до Италии. У поклонников его творчества стоят на полке два диска Николая – «Златокрылая листва» и «Танго-коньяк».
Последние годы Николай Хоничев был секретарём Томской областной писательской организации. Те, кто приносил сюда свои опыты, всегда могли рассчитывать на его профессиональную и доброжелательную оценку. В нашей памяти он сохранится как отзывчивый, творческий человек, навсегда преданный своей музе – поэзии.
* * *
Я заблудился в соснах худосочных
В болотистых неведомых местах.
И сапоги соскальзывали с кочек,
И бормотали: «Так твою растак».
А где-то птица надрывала глотку.
Сентябрьский лес шутил, пугая всласть.
Вот всхлипнуло встревоженно болото.
Усмешкой быстрой кочка затряслась.
Во всём недобрый сумрачный порядок…
Я клял себя: зачем пришёл сюда?!
Но вдруг внезапно вышел на поляну.
И – боже мой, какая красота!
Лишайник бледно-розового цвета,
То ли с кофейной примесью, а то ль
С сиреневой. Поляна вся одета,
Как Леночка, в осеннее пальто.
От красоты душа моя спокойна,
Как белка, что гуляет по стволу.
Река вдали. И домик за рекою.
И с кедра снял я терпкую смолу.
1989, 2007
В новогоднюю ночь
В новогоднюю ночь
Был я счастлив взахлеб
От созвездья улыбок и масок.
Будто жил в первый раз.
Будто жизненный хлеб
Я счастливочным маслом
Намазывал.
1998
Маме
Падает снег да на улицу старую,
Где на особый манер
Густо резьба, как ресницы, над ставнями –
Наш, деревянный модерн.
Снег проникает в узорные прорези,
Дом хорошеет, блестит.
И на застывшем на Белом на озере
Снег начал строчки плести.
Снег в пожилой переулок Кустарный
Бодрость, сумятицу внёс.
В воздухе – чистом, прозрачном, хрустальном –
Крупные бабочки звёзд.
1990
Хвала многоэтажкам!
Хвала многоэтажкам! Без комедий!
Уютно в них, да нету красоты.
Но пред одной я встал бы на колени,
Перед хрущёвкой, где смеёшься ты.
Я с детства не страдал от назиданья,
От похвалы краснея, как морковь.
А что я приобрёл? Образованье?
Панельное строение мозгов?
Толпа друзей от радости упьётся
На свадьбе, что взойдёт в календаре.
Но вся любовь немедленно упрётся
В законные мои сто двадцать рэ.
И я шучу, когда иду с прогулок, –
Гори вся жизнь малиновым огнём!..
Ах, переулок, старый переулок,
Седая прядь на городе моём.
1988
* * *
Однажды я любимую обидел,
Однажды я не ведал, что творил.
И словом в обнажённо-свежем виде
Я небо на две части развалил.
Не надо лгать, что молния сверкнула…
Я помню только, как сквозь ветра свист
Любимая отчаянно вздохнула –
И с дерева сорвался юный лист.
А тучи смотрят тупо и солово.
И тошно мне, задумаюсь когда…
Летит одно нечаянное слово,
Круша надежды, судьбы, города.
1991
Флюгер
Тверская – на ладони.
В том веке ли, вчера ль,
На старом «польском» доме
Кружились флюгера.
А жаль, что их не стало:
Подует ветер вдруг –
И гуси из металла
Летят за кругом круг.
Как тяжко – против ветра.
Мы тоже флюгера.
Оставит ветер века
Для Праны часть пера.
И не догнать друг друга,
И страх, и боль, и грусть…
По флюгерному кругу,
Как за гусыней гусь
Всё за тобой лечу я,
Бубенчики звенят.
Характер свой врачую
Который день подряд.
И одарит, бесспорно,
Судьба в конце концов –
То ль вальсом Мендельсона,
То ль смехом бубенцов.
1993
Подснежники нежности
В сердце взрастают подснежники нежности,
Свежие самые, самые свежие.
Пестую песню простую в автобусе –
Маленькой-маленькой точке на глобусе.
Я отворяюсь – а значит, творю.
Я превращаюсь в улыбку твою.
Дарим друг другу мы руки с тобой.
Вот и от нежности я чуть живой.
Как мы похожи, и как ты талантлива!
Встреча взахлёб Аладдиновой лампою
Праздник непраздничный дарит нам царственно.
Лишь бы вернуться спокойно и засветло!
Я отворяюсь – а значит, творю.
Я превращаюсь в улыбку твою.
Дарим друг другу мы губы с тобой.
Вот и от нежности я чуть живой.
Пьём и поем, и читаем мы заполночь,
Вот и усталостью стали глаза полны.
Ночь до краёв, звёзды некуда складывать.
Спи, моя звёздочка, спи, моя славная!
Я отворяюсь – а значит, творю.
Я превращаюсь в улыбку твою.
Дарим друг другу мы души с тобой.
Вот и от нежности я чуть живой.
1992
Ягода
Меженика кислющая
Меж тобою и мной.
И молвина колючая,
Вся сочится молвой.
Просто чувству не выжилось.
Вышло наоборот.
Густо выросла лжимолость.
Злюквы невпроворот.
Обманика разбросана.
Оглупихи полно.
И грубина, да гроздьями
Полыхает давно.
И тропой непроверенной
Снова выход ищу.
Примирики отведать бы.
Обнимики хочу.
1996
Кисловское
Кружу в хороводе, пью квас из ковша
И прыгаю через костёр.
А песня над лугом летит, хороша,
Какую не знал до сих пор.
Славянская память проснётся в душе.
Очистится русская речь.
И песня затеплится в карандаше,
Чтоб лад из ладоней извлечь.
Полянка под Кисловкой. Хор у костра.
Река и деревья вокруг.
Куда-то исчезла почти мошкара.
Волшебным становится луг.
И солнце, и дождик, и радуги две.
А вечер – спокоен и тих.
И женщина павой плывёт по траве
В венке из цветов полевых.
2002
Зрела мадера
Зрела мадера пять зим, пять лет
В бочках дубовых.
Жжёного сахара пряный след,
Терпкий… до боли.
Я через годы вернулся. И ты
Помолодела.
Пятиконечно цвели цветы.
Зрела мадера.
Мама, над жизнью теряя власть,
Тяжко болела.
И пуповина моя рвалась…
Зрела мадера.
И закружил этот горький бал
Кровной потери.
Словно себя наяву терял.
Зрела мадера.
Крепкая помощь. И в тигле времён
Ссоры сгорали.
Сахаром горьким мадерный стон…
Женщину ждали.
Вот и взошла посреди зимы
Терпкая эра.
Пьём и не можем напиться мы…
Зрела мадера.
2006
* * *
По бревну через речку таёжную,
Да по кочкам. Да сквозь краснотал.
И пропел бы я песню дорожную…
Устал…
Походил по тропинкам затерянным,
Где тайга и медвежий покой.
Взвился соболь по кедру уверенно.
Филин вдумчиво крутит башкой.
Мелким птичкам опасно беззвучие.
Кучка перьев на травке и всё…
И сильнее светило за тучами
В сентябре карнавалит лицо.
Карта. Компас. Обследовал вроде бы
Лес. И ноги гудят за три дня…
И желанны остатки смородины,
Что растёт у кедрового пня.
2008
ПОЭТ И МУЗА
И Муза снизошла, как птица,
Помочь за хлеб творить судьбу…
Пока он покорял столицу,
Она покрасила трубу.
Пока на ветках пели птахи,
Сливая девичье, своё,
Он – пробивался в альманахи.
Она – утюжила бельё.
И женщиною становилась,
Чтоб с нею по небу парил.
Она – любила и гордилась.
И он – гордился и любил.
2008
* * *
Нашли, нашли хороший лес,
Груздёвые места.
В нём дух волшебный не исчез –
Малину рву с куста.
Подстилку чуть приподниму –
Белеет крепкий груздь.
Солёный гриб в моём дому
Мою развеет грусть.
Узоры редких облаков
Не застят белый свет.
Коль нету розовых очков –
И вдохновенья нет.
2009
Среди достояний Томска
Среди достояний Томска
Есть твой танцевальный шаг.
Свети же, моё шан-солнце –
Мой самый счастливый шанс.
Цветущая ждёт равнина,
Тая драгоценный мёд.
Танцуй же, моя рябина,
Под рябь сумасшедших нот.
Среди достояний счастья
Я вновь на тебя дивлюсь.
Твори же, моё согласье,
В со-сердии наших Муз.
Тепло самоцветных взглядов
Таит кладовая встреч…
Всё то, что по жизни – рядом.
И что обречён беречь.
2010
* * *
Снова солнечные ягодки
На рябине у крыльца.
И сияет солнце яркое.
И маршруты… без конца.
Посмотри – с горы – две лыжницы…
И взвихрился снег густой.
Глянем в речку – и колышатся
Лица рябью золотой.
И слова – такие вечные –
Хочешь, я тебе спою?
Гроздья солнышек на веточках
Исцеляют жизнь мою.
14–22.01.02
Вуаля!
Говорила спокойно и радостно
Мне под снежный аккорд февраля:
– Мы ещё потанцуем во Франции.
Улыбнулся тогда: – Вуаля!
Наш концерт благодарные зрители
В телефоны писали свои.
В ресторане жуют посетители.
А во Франции есть соловьи?
А над городом небо безбрежное
Так и манит рвануть за тобой…
И плывут шелкопрядами снежными
Человечьи мечты над землёй.
2009
* * *
И увидит он её и полюбит,
Неожиданно, на улице старой.
И как будто заторопятся люди
По дороге мостовой, по усталой.
И, губами с губ снежинки снимая,
Захлебнётся он восторженным бредом.
И с ума сойдёт тогда мостовая,
Мостовая, занесённая снегом.
Будет всё – объятия, ласки и бури,
И на солнце различимые пятна.
А потом седая прядь в шевелюре
Вдруг возьмёт и потемнеет обратно.
1999