За налимами

За налимами

Как только прошел ледоход и вода в реке вошла в берега, мы втроем, брат Володя и Коля Тонких отправились на берег ставить переметы на налимов.

С вечера накопали больших дождевых червей, которых почему-то называли салазанами. Копали на жилище, где когда-то стояли дома первых солдатовских поселенцев. От домов и построек не осталось и следа, а вот ямы от погребов и подпольев сохранились. Сохранились и очерченные канавами и бугорками огороды, на которых салазаны водились в изобилии.

Мы с Колей по очереди копали землю, а Володька собирал червей. Часа за два нам удалось набрать литровую банку первоклассных червей.

Дувший весь день ветер к вечеру стих. Стало тепло и тихо. Солнце, бледно-желтое, утомленное за долгий день ходьбой по небосводу, медленно пряталось за горизонт.

Мы радовались наступившей весне, той ее золотой поре, когда молодая листва только-только начинает покрывать деревья, а изумрудная трава землю.

В низинах, где больше сырости, поднимается белесая пелена вечернего тумана, который стелется над землей, обволакивает прошлогоднюю осоку, усевшуюся растрепанными куделями на болотные кочки.

Мы торопимся домой и что есть духу несемся по едва просохшей дороге к селу. Ветер надувает шаровары пузырями, треплет выбившиеся из-под резинок подолы рубашонок.

Днем было тепло, и мы поспешили одеться по легкому, чтобы лучше ощутить весну. Но стоило уйти солнцу за горизонт, как наступающая ночь потянула на землю вместе с темнотой и прохладу.

Мы пробегаем через луг и только на пригорке переводим дух. И сразу же становится тепло. Но оно очень скоротечно и через минуту-другую мы вновь пускаемся наперегонки. Наш с братом дом ближе и здесь мы прощаемся с Колькой. Договариваемся, что завтра заходим часов в шесть за ним, а от него на реку, в Павлову забоку.

Червей, чтобы не задохлись в банке, вываливаем в старый чайник и накидываем сверху влажный мох. Надо еще заткнуть носик чайника. У нас уже есть опыт, когда черви за ночь через носовое отверстие покинули отведенную им камеру хранения.

Все, теперь черви надежно упрятаны, и мы с братом идем ужинать. И сразу спать. Маме наказываем разбудить нас как можно раньше.

Вроде спать не хотелось, а едва дошли до кровати, уснули мгновенно. После вечера только утро помнилось, а ночь как в бездну канула.

Мама любит, когда мы встаем рано. Она сама все рассветы на ногах встретила и нас приучала к тому, чтобы мы не залеживались по утрам в постели.

Кто рано встает, тому Бог дает, – любила повторять она, – а сонливый да ленивый идет после за крапивой.

Не только на рыбалку, но и за ягодами мы привыкли вставать рано. Роса, комары, туман – все наваливается разом, когда выходишь из дома и заходишь в лес. И одежда до пояса промокает, и комары нещадно кусают, а доберешься до сочной, отливающей синим глянцем черники, про все неудобства забываешь.

Но ягоды ягодами, а пока мы идем на рыбалку. Одеваемся тепло, на улице очень даже прохладно, хотя к обеду станет тепло и тащиться по жаре в сапогах и фуфайке станет очень неприятно.

Но с мамой насчет теплой одежды мы не спорим. Лучше спрятать часть одежды по дороге или оставить сапоги в последнем доме, где живет Колина тетка, тетя Таня.

Я укладываю в хозяйственную, из кирзовой кожи сумку переметы. Брат проверяет наличие червей в чайнике. Они разбежались по стенкам в попытке убежать наружу. В носик тоже забралось несколько червей. Так что меры по предотвращения бегства насадки оказались не лишними.

Коля уже ждет нас у ворот своего дома. У него за плечами небольшой рюкзак, заполненный чем-то до отказа.

Пацаны, – радостно произносит Коля, – я картошки взял. Там костер разведем, напечем, такая вкуснятина будет.

Ну вот, а мы с братом не догадались даже взять хлеба. Но друг успокаивает нас, говорит, что и хлеба и соли он тоже не забыл взять.

Идем полем за деревней, чтобы не привлекать внимание любопытных хозяек, которые выгоняют коров. Расскажут своим сынкам, а те чего доброго придут на наши места.

Но село миновали благополучно. Встретился только дед Исай, идущий из леса. Старику за восемьдесят, а он все как молодой по лесу шарится. И на реке мы его часто видим. Сидит с толстыми прогнутыми удочками, с концов которых свисают толстые лески.

Мы первое время подсмеивались над дедом. Чего можно поймать на такую грубую снасть? Но смех наш оказался преждевременным. Если мы переходили с места на место в поисках рыбы, то дед брал ее терпением.

А чего за ней бегать, – безразличным тоном произносил он, – проголодается, сама приплывет.

И действительно, рыба приплывала к тому месту, где стояли удочки деда и заглатывала его червей с громадными крючками с такой жадностью, как будто ничего вкусней до этого не ела.

Однажды мы были свидетелями, как дед выволок на берег здоровенного язя. Мы так расстроились, что на другой день прибежали на это место раньше деда. Просидели все утро, но кроме сопливых ершей и чебаков ничего не поймали. Но другая рыба к этому месту все-таки подходила. Несколько раз по поверхности воды появлялись беззвучные всплески и во все стороны разбегались так же молча круги.

И насадку нашу брала рыба. Потому как несколько раз кто-то большой и сильный брал червей со дна и волок их в глубину. Леска натягивалась, поплавок уходил под воду, но вытащить так никого не удалось. У нас даже оторвало леску. Мы предположили, что это сделал громадная щука. Ушли мы с дедова места как всегда с мелким уловом. А нам так хотелось поймать крупную рыбу, чтобы удивить друзей и порадовать родителей.

Каково же было наше удивление, когда мы пришли на следующее утро на это место. Оно было занято. Дед Исай сидел в своей неподвижной позе, уставившись в громадные бесформенные поплавки. Мы еще издали заметили, как один из них медленно поплыл вверх по течению и стал скрываться под водой. Но в этот момент старик взял удочку, сделал короткую оттяжку на себя и стал бороться с ходящей в глубине рыбиной.

Мы сгорали от зависти и очень хотели, чтобы рыба у него сорвалась, так же, как и у нас. Но та, легко обманывая нас, не могла перехитрить деда, за что и поплатилась своей жизнью. На этот раз дед вытащил на берег леща шириной с лопату, которой чистят снег.

Нам бы спросить у деда секрет его успеха в ловле крупной рыбы, но не позволяло самолюбие. А все оказалось гораздо проще, чем мы думали. Особого секрета у деда не было. Просто он рыбачил на надежную, грубую снасть, к которой мелочевка не подходила, а крупная брала наверняка. Нашу же тонюсенькую леску и крючки-заглотыши солидная рыба брала и рвала с большой небрежностью, даже не дав нам возможности ее почувствовать на удилище. Мы грешили за оторванные крючки на щуку, а нам пакостили самые миролюбивые лещи и даже язи.

Вот и сейчас, проходя мимо деда Исая, мы сделали вид, что не заметили его. Но тот, видимо, захотев с нами пообщаться, спросил:

Рыбачить пошли, ребятишки? Оно самое впору. Налим должон брать.

Мы пробормотали, что пошли просто посмотреть на реку. Говорить о рыбалке – значит остаться без рыбы. Это суеверное предсказание мы соблюдали свято. И уж если нельзя было пройти мимо кого-то, чтобы нас не остановили и не спросили, то мы применяли еще одну уловку – пускались во весь дух.

Но дед Исай был настроен доброжелательно к нам, пожелал удачи, вряд ли поверив нашим словам.

Село подходило к концу, и мы уже не боялись с кем-то встретиться, чтобы нам не испортили предстоящую рыбалку. У тети Тани мы оставили фуфайки, оставшись в пиджаках. Было довольно прохладно, но день обещал быть жарким и уж лучше потерпеть немного холода сейчас, чем потом тащиться по жаре в тяжелой одежде.

Река от последнего дома была в полукилометре, который мы пробежали за считанные минуты. Стало жарко, но как только сбежали в долину, по которой текла полноводная протока, сразу почувствовалась прохлада.

Но теперь бежать нельзя. Надо подыскивать подходящие места, чтобы забросить переметы. Вода страшно мутная. Только-только сбросила с себя ледяной панцирь. Кое-где льдины громоздятся на берегу. С них стекает мутная капель. Изъеденные теплом, они при малейшем ударе рассыпаются на мелкие, совсем не колючие иголки. Даже не верится, что совсем недавно она мертвой хваткой держала под собой воду, не пропуская для ее обитателей ни глотка воздуха.

Неожиданно из-под берега вылезает дядя Володя Москвитин.

Подсматриваете, где переметы поставил, – неожиданно начинает он обвинять нас в грехе, который мы даже и в мыслях не держали.

Да что вы, дядь Володя, – бодро заявляет Колька, – у нас свои переметы есть. Место вот подыскиваем, где поставить.

Дальше идите, – не меняя недоверчивости в голосе, провожает нас дядя Володя. – Здесь у меня все заставлено.

Мы очень расстроены, что лучшее место занято. Берег, конечно, большой, вон сколько вдоль тянется. Сколько реки, столько и берега. Но беда в том, что к воде не везде есть доступ. В отдельных местах берега заросли непролазным кустарником и там невозможно поставить переметы. Есть хорошие, чистые участки, но вода моет песчаные берега, и они постоянно обваливаются. В таких местах тоже переметы не поставишь. На другой день ни за что не найдешь.

Нам же нужны песчаные, чистые от коряг отмели, с которых удобно забрасывать переметы. Хорошие места есть в Павловской забоке, но идти туда далеко. Хотя половина пути уже пройдена, не возвращаться же назад.

Я с братом иду по дороге. Колька, как добрая собака ищейка, в беспрестанных поисках. Он то и дело уходит к реке, продирается сквозь заросли, а потом неожиданно появляется уже впереди нас.

Наконец из-за кустов раздается его истошный крик:

Пацаны, место классное нашел. Идите сюда.

Мы не сразу решаемся двигаться туда, куда приглашает нас Колька. Мало ли что он там нашел. Он-то налегке, а нам продираться сквозь заросли калины, боярышника, черемухи с сумками, в которых лежат снасти и еда.

Колька зовет нас снова, но мы продолжаем оставаться на месте. Уже не раз так было, когда он нас таким образом заманивал далеко не в лучшие места.

Колька видимо знает, что просто так нас не обмануть, и идет нам навстречу. Только треск стоит. Очень скоро появляется и он сам. Лицо довольное, словно кто пирогами угостил.

Нет, пацаны, правда, – начинает он азартно уговаривать нас, – это только вам здесь кусты, а берег чистый. Там такие заводи. И главное с дороги не видно, и никто не догадается, что здесь переметы стоят.

Последний довод Кольки особенно важен. Снасти, конечно, не воруют, а вот проверить могут. А если доступа к реке нет, то в такие места никто и не суется.

Мы идем следом за Колькой. Он продолжает рассказывать о хорошем месте, которое отыскал на берегу. Скоро кусты кончаются, и мы подходим к берегу. Конечно, здесь не так чисто, как там, где поставил переметы дядя Володя Москвитин, но все-таки и здесь неплохо.

Начинаем разбирать переметы. Колька распускает шнур, а мы насаживаем червей. Забрасывает переметы он. У Кольки это красиво получается. Раскручивает над головой свинцовое грузило и, когда оно, набрав обороты, поравняется с рекой, с силой отпускает его. Свинчатка со свистом рассекая воздух летит над водой, увлекая за собой переметный шнур с десятком крючков, на которых насажены салазаны.

Мелких червей мы насаживаем на крючок кисточкой, крупных завязываем в узелки, чтобы они не вытягивались во всю длину. Таких червей рыба легко стягивает с крючков и не засекается. А вот в узелках, по нашим представлениям, червей рыба не обсасывает, а целиком затягивает в рот.

Часа через два все переметы расставлены. Но поймать рыбу в этот день мы не рассчитываем, а потому собираемся домой. Еще раз проходим по берегу, замечаем места, где поставлены переметы, и тем же путем возвращаемся на дорогу.

А денек разыгрался на славу. Даже в пиджаках жарко. Но это обманчивое тепло. От реки несет прохладой. И когда Коля захотел снять пиджак, чтобы спастись от жары, то очень скоро надел его.

Когда подходили к тому месту, где ставил переметы дядя Володя, там никого не было.

Пацаны, вы покараульте, а я посмотрю.

Мы с братом отговариваем Кольку, чтобы он не лез к чужим переметам.

Да я только за шнур подержусь, – не сдается Колька.

Подержишься, а вечером дядя Володя придет проверять, увидит следы твоих сапог и скажет на всех нас, – подает убедительный довод Вовка.

Это останавливает Кольку, и вскоре он присоединяется к нам.

По дороге мы обсуждаем, как рано утром снова придем сюда. На душе светло и радостно. Кругом настоящая весна еще только начинается. С одиноких деревьев, из леса беспрестанно раздаются свист, щелканье, переливчатое пение. Птицы всех мастей и калибров разбирают деревья для гнезд. В глубине леса сердито ухает филин. Он всегда чем-то недоволен.

Мы говорим о чем угодно, но только не о завтрашнем улове. На это у нас табу. Иначе рыба узнает, что на нее поставлена засада и не подойдет к нашим переметам.

У тети Тани пьем холодный квас. Такая прелесть. Немного отдыхаем и идем домой. Мама давно поджидает нас, на столе, под чистым полотенцем, истомились пироги. Целая гора вкуснятины с грибами, мясом, ревнем, с ягодами сушеными и с вареньем.

Мама тоже о рыбалке нас не расспрашивает. Она знает, что если рыба и поймается, то только завтра. Пока мы с братом уплетаем пироги, она дает нам задание – почистить в огороде, в ограде и за оградой. Мы рады стараться. Ухватив по паре пирогов, спешим на улицу.

В конце огорода отец ремонтирует изгородь. А нас ждет прошлогодняя ботва. Хорошо просохшая, она мгновенно охватывается ярко-красным пламенем. Горят костры и в соседних огородах. Оттого, что праздник впереди, на душе особенно радостно. Ожидание и подготовка к нему – это ли не праздник.

Убрав огород, принимаемся за ограду. Здесь работы куда больше, чем в огороде. Мусору за зиму накопилось ого-го сколько. И хотя большую часть хлама мы еще раньше перетаскали на свалку, по углам ограды набирается его предостаточно.

Вроде целый день на ногах, а усталости никакой. Но это так кажется. Она уже накопилась и ждет не дождется своего часа, чтобы свалить нас в постель. Там-то она возьмет свое.

Прибегает Колька. Не вытерпел. Похвастался, что у себя в огороде нашел червей. Показал размеры. Прямо с доброго ужа.

Нет, правда, – уверяет нас Колька. – Я думал, что это ужи свернулись под соломой.

Тут, конечно, Колька чуточку приврал, Ужа с червяком спутать никак нельзя. Да и не будет уж дожидаться, пока его в соломе откопают. Он заранее уползет.

Но то, что ужи водятся в навозных кучах, мы знаем. Они там откладывают яйца. Целые связки их лежат в тепле и потом, в конце мая из них полезут юркие ужата. Тонкие, тоньше карандаша, такие же как и их мамаши черные, с желтыми пятнами на голове.

Колька зовет нас покопать еще червей, но мы отказываемся. Хотим еще убраться за оградой. День, длинный-предлинный, кое-как вместе с солнцем за горизонт. Мама уже второй раз предлагает нам оставить работу на завтрашний день, но в нас вселился неудержимый бес трудового энтузиазма. Мы вовсю орудуем на улице. Рада радешенька только что вылезшая из земли трава-мурава. Мы по ней прошлись сначала граблями, а потом еще и метлой, но она все равно осталась на месте и только еще ярче зазеленела, освобожденная от старики и пыли.

Наконец-то сделано все. На дворе уже сумерки и заметно похолодало. Но так легко и радостно на душе от пришедшей на землю весны. Залетали майские жуки, тяжело надсадно гудя полетели на молодую, едва появившуюся на свет зеленую листву берез. Это сейчас их время. А утром они будут сидеть тихо на деревьях и объедаться зеленью. Стоит тряхнуть березу и оттуда, словно спелые орехи, посыплются жуки. Иногда мы собираем их в качестве насадки на переметы. Но рыба почему-то на них не берет. Потом в одной из книжки про рыбалку я прочитал, что жуки для насадки мало пригодны. А вот их личинки, так называемые хрущи, первое лакомство для язей и голавлей. Голавли в нашей Оби не водятся, а вот язя много. Но вот где ему взять личинок, мы не знаем.

Хотя наш учитель по зоологии Василий Емельянович, рассказывая о жуках вообще и майском в частности, утверждает, что личинки его живут в корнях молодых сосенок. И если встречаются засохшие деревца, то это прямая примета того, что под ней живут жуки.

Проверяли мы с Колькой утверждение зоолога на практике, находили засохшие сосенки, выкапывали их, но никаких личинок не обнаруживали. Закрадывалось сомнение в правдивости рассказа Василия Емельяновича. Но он быстро нашел оправдание, сказав, что личинки были там год назад, давно вывелись, улетели в виде майских жуков. А подъеденные ими корни худо-бедно поддерживали жизнь в сосенках все лето и погибли уже осенью.

Больше поисками хрущей мы не занимались и в качестве насадки использовали самых доступных и проверенных на практике дождевых червей.

В тот вечер пролетавшие майские жуки ни о чем таком, что мы собираемся в будущем искать их недоразвитое потомство, не думали. Они были уверены, что спрятали деток в надежных местах. И это было действительно так.

С легким сердцем и душой, с чувством гордости от проделанной работы вошли мы с братом в дом. Наскоро поужинали и в постель. Вот тут-то и почувствовалась усталость в ногах и руках. Но сон так быстро сморил нас, что не успев помечтать с братом о завтрашней рыбалке, мы мгновенно уснули.

И таким же коротким мгновением показалась майская ночь. Неимоверно хотелось спать, когда мама разбудила нас. Можно было бы схитрить и выкроить у нее для сна еще минут двадцать, а то и целых полчаса. Но оказывается, уже пришел Колька и ждет нас в ограде.

Здесь уже не до сна. Колька, если его даже мама не пустит в дом, все равно найдет способ разбудить нас. В прошлый раз он так застучал в наше окно, что переполошил всех в доме.

Ругаться на Кольку бесполезно. Может делает вид, а может так по натуре, но угроз и обид в свой адрес он не принимает и не воспринимает. Как сказала про него наша бабушка Домна, хоть и не прилично, но очень метко – ему хоть наплюй в глаза, все божья роса.

Но не только Колька не умеет обижаться, но и на него обижаться у нас не получается. И даже когда случались мелкие размолвки, и Колька уходил от нас, в нашей компании сразу становилось неуютно. И игры уже были не такими веселыми, и идти куда-то без Кольки было неинтересно. Чаще всего не Колька, а мы искали с ним примирения, после чего наши отношения становились еще более крепкими.

На сборы уходит не больше пяти минут. Володя, хоть и младше меня на целых три года, никогда не хнычет, что ему не дают поспать. Напротив, он очень рад, что мы его берем с собой на рыбалку.

Когда братишка был поменьше, он всегда увязывался с нами на речку. Но я делал все, чтобы не брать его с собой. Колька, кстати, тоже помогал мне в этом. Нам казалось, что рыба ловится плохо из-за присутствия рядом с нами малыша, хотя брату было уже лет десять и он самостоятельно мог все делать. Только вот удочки он закидывал через голову, что считалось верхом неумения рыбачить.

Но со временем Володька научился делать все не хуже нас, а когда уходил рыбачить один, то приносил уловы не хуже, а то и лучше наших. В конце концов, брат стал полноправным членом нашей компании, а в рыбалке самым надежным партнером.

Только вышли на улицу, сон как рукой сняло. Погода, будто зная, что у людей предстоит праздник, очистила небо от туч, приготовилась выпустить на него теплое и ласковое весеннее солнце. И вдруг совсем неподалеку, в березняке, растущем за нашим огородом, забормотал тетерев. А из глубины леса ему последовал ответ.

Колька уверяет, что видел прилет тетерева, когда шел к нам. Ему можно верить и не верить. В другой раз можно было бы с ним и поспорить. Увидать тетерева не так-то просто. Вот он, кажется, распевает совсем рядом, но сколько мы ни вглядываемся в березы, не можем увидать лесного петуха. И прилетел он в околок со стороны леса, а не через село. Колька же шел по улице и вряд ли видел его перелет.

Обо всем этом я только подумал, но говорить другу не стал. В такое праздничное утро не хотелось ссориться по пустякам. Решили идти по улице. Хочется посмотреть, как преобразилось к Первомаю село. Почти во всех дворах ограды побелены, а у Пивоваровых даже покрашены ставни. Мы поравнялись с их домом и тут же из ворот вышли два брата – Петя и Серега. Серега учится со мной, а Петька с братом. Но большой дружбы у нас с ними нет. Братья любят подраться, но на этот раз они настроены миролюбиво.

Здороваться между собой мы, пацаны, еще не привыкли. И проходим молча мимо ребят. Они тоже молчат. Но когда мы отошли на несколько шагов, Петька громко произнес:

А мы знаем, куда вы пошли. Вы переметы поставили.

Колька не выдерживает, останавливается и сообщает, что идем мы просто так, посмотреть на реку.

Не врите, – не унимается Петька, – я все равно подсмотрю, где вы ставите.

Вот зараза, надо же, все настроение испортил этот Петька. Некоторое время мы идем молча. Но недолго. Из дворов уже начинают выгонять коров и нам волей-неволей приходится здороваться со взрослыми. Наверное, зря мы пошли селом. Вон и дед Голобоков вышел из-за своего двухметрового забора. Сейчас начнет нас буравить взглядом, думать о нас, как о ворах его злосчастных ранеток.

Колька будто угадал мои мысли, сообщает радостную весть о том, что нынче его отец выписал по почте саженцы яблонь. Ба, как же я забыл, ведь мы тоже выписали пять саженцев. Возможно, скоро их пришлют. Пусть тогда Голобоков подавится своими ранетками.

Мы радуемся возможности отомстить сельскому куркулю таким простым способом. И даже не думаем о том, что саженцы – это еще далеко не яблони и прежде чем придется откушать яблоки, пройдет не один год. Но это уже мелочи. Главное, есть от чего ждать. Нас даже не пугает то, что и саженцев в наших огородах тоже еще нет. А вот уверенность, что они будут, есть. Все, кто выписывал их в прошлом году, вот также в мае получили. Значит, и нам вышлют, не могут не выслать, не имеют права.

Наконец-то село закончилось. Мы даже не заходим к Колькиной тетке. Вроде и в фуфайках не тяжело. Да пока еще и не жарко. И сегодня мы управимся с переметами намного быстрее. Не надо искать места и расставлять снасти. Теперь только остается проверить, снять рыбу, подживить крючки червями и снова забросить в воду.

О рыбе, которая теперь уже попалась, мы по-прежнему не разговариваем. Но когда увидали десяток налимов, которых выбросил на берег дядя Володя, глаза у нас загорелись. Теперь Москвитин добрый и шутит с нами:

Видали, огольцы, как ловить нужно?

Налимы, будто маленькие змеи Горынычи ворочаются на земле, вертят своими длинными хвостами, пытаются ползти по земле. У самых больших спины черные, бока светло-коричневые, в разводьях, а пузочки совершенно белые. Какой-то парадокс. Ведь спиной-то они всегда к свету находятся, значит, ей и быть более светлой. Но видно налимам виднее, в какой цвет окрашивать свою шкуру. Один налим совсем близко добрался до берега. В душе мы желаем, чтобы он свалился в реку и ушел от Москвитина. Зачем ему так много.

Колька похваливает улов, деловито спрашивает у дяди Володи, – не было ли сходов рыбы.

Дядя Володя охотно делится с нами впечатлениями о рыбалке. Действительно, кто-то сошел с крючка, большой и сильный. Точнее, не с крючка, а просто оборвал поводок.

Дядя Володя складывает налимов в мешок, а мы бегом скрываемся к нашим переметам. Так хочется, чтобы и у нас попалось столько же рыбы. Нет, пусть не столько, а хотя бы половина.

Наконец-то добираемся до своих переметов. Колька проверяет свои, мы – свои. И сразу же разочарование. На первых крючках сидят бычки, растопырили свои, как крылья, передние поплавки. Этих головастиков мы никогда не берем. Противны они и потому, что целиком заглатывают крючки, так что стоит немалого труда, чтобы извлечь его из прожорливой бычковой пасти.

И только на последнем крючке извивается небольшой налимчик. Против тех, что поймал дядя Володя, наш налимчик выглядит неразумным дитем. Но и с ним приходится повозиться. Мал налим или большой, крючок он заглатывает намертво.

Второй перемет намертво зацепился за корягу. Жалко, конечно, отрывать, но ничего не поделаешь. Вполне возможно, что зацеп произошел из-за рыбы, которая, как правило, поймавшись, старается найти спасение в корягах.

И только на третьем перемете нас ждет удача. Шнур натянут вниз по течению. Я берусь за него и начинаю выбирать на берег. Но там, в глубине, кто-то упрямо не хочет уступать и тянет снасть в глубину.

С радостным волнением я тяну шнур на себя. Рыба уступает моей силе, но продолжает сопротивляться. Она все время давит вниз, а приблизившись к берегу, стремительно уходит вверх по течению. Я не даю слабины чтобы она, не дай Бог, ушла в коряги.

Сапоги мои проваливаются в ил так глубоко, что я не могу их выдернуть. Через край одного из них хлынула вода. Обожженный холодом я делаю отчаянный рывок и переступаю на безопасный участок. Шнур все время крепко держу в руках. В сапоге хлюпает вода, но разве стоит обращать на внимание на такую мелочь, когда в руках ходуном ходит шнур. Теперь уже не давая рыбе опомниться, тяну его прямиком на берег.

Грязно-желтый налим выползает на берег. И едва его туловище оказывается на суше, неожиданно обрывается поводок на перемете. Рыба быстрее меня соображает, что это для нее значит. Она сгибает свой мощный хвост колесом, поворачивает свою тупую, с большим ртом и маленькими глазками, морду к воде и сделай она еще одно движение телом, только б я ее и видел. Но Колька, стоявший в этот момент где-то позади меня, бросается вперед, падает на налима, загребает руками и его и кучу грязи и только успевает крикнуть, чтобы я тащил его за сапоги на берег.

Мы с братом ухватили Кольку каждый за одну ногу и потащили на берег. Мы проявили столько усердия, что в один миг проволокли друга по земле несколько метров, и возможно, тащили бы еще, не издай он жуткий вопль.

Налим уже выскользнул из Колькиных рук, а его мы волокли голым пузом по песку и палкам. Мы не могли не захохотать, а вот Кольке было не до смеха. С ног до головы он был облеплен грязью, а когда снял фуфайку и показал нам свой белый, как сметана живот, то на нем было множество длинных и коротких царапин, а в пупке торчал обломок палки. Им-то и зацепился Колька и заорал дурниной.

Нельзя сказать, чтобы эта поездка на пузе сильно огорчила Кольку. Ради такого налима он бы и в реку спрыгнул. А что касается ссадин и царапин, то редкий день обходился, чтобы Колька где-то себе что-то не повредил. Раны он свои никогда не перевязывал, не смазывал йодом – все на нем зарастало, по словам нашей бабушки, как на собаке.

Раз уж я описал этот случай с Колькой, то расскажу еще об одном, который произошел значительно позднее. Мы уже отслужили в армии и собрались небольшой компанией одноклассников и друзей. Расходились далеко за полночь, с песнями, а кое-кто, и в частности Колька, не на своих ногах.

Взяли мы с Ванюшей Хариным друга под руки и, горланя песню про ночку темную, двинулись домой. Ночка действительно была темная, да к тому же прошел дождь, оставивший на земле пусть небольшие, но все же лужи.

Поскольку Колька шел, разумеется, с помощью нас и между нами, то все лужи доставались ему. Мы не могли бросить друга в беде и упрямо вели его домой. В одном месте, правда, произошла небольшая заминка. Колька заупрямился и никак не хотел идти вперед. Тогда мы с Ванюшкой покрепче подхватили Кольку по белые рученьки и двинулись вперед с новыми силами.

Да не тут-то было. Колька, как столб, уперся и остался стоять на месте. Мы двинули его вперед и снова такая же картина. На наше счастье из-за туч выглянул робкий месяц, и мы успели заметить, что Колька уперся в электрический столб, а мы усердно бьем друга лбом об него.

Хорошо, что Колька не понял, что с ним произошло, и продолжал мычать свою любимую песню про месяц на небе. Дальше мы добрались до его дома без приключений. Правда, перед тем, как завести друга в дом, покуряли его головой в стоявшее у колодца ведро с водой.

Колькина кровать стояла на веранде. Свет горел только до полуночи, а потому раздевали мы его в полной темноте. Собственно, и раздевать-то нам особенно не пришлось. Только и успели снять с Кольки выходной пиджак, как он в белой рубашке и брюках бухнулся на кровать.

Довольные, с сознанием исполненного долга, мы с Ванюшей отправились по домам. Мы договорились встретиться утром пораньше и попроведовать Кольку.

Картина, представшая нам в Колькином доме, была, мягко говоря, удручающей. Колька в трусах и майке сидел на крыльце, а тетя Тася, его мать, полоскала в ванне одежду сына. Досталось и нам на орехи.

Друзья называются, умудрились уложить сынка на кровать, а я там калину рассыпала. Вот полюбуйтесь.

Тетя Тася достала из ванны рубашку, которая еще вчера была совершенно белой. Теперь же она стала в темно-фиолетовый горошек.

А помои зачем разлили? – не унималась тетя Тася.

Какие помои? – почти враз произнесли мы с Ванюшкой.

Колька делал нам отчаянные знаки, чтобы мы молчали.

У колодца которые стояли.

Вот оно что. Оказывается, это в них мы окунали Кольку нынешней ночью.

Но это было потом, а пока мы очищали от грязи Колькину фуфайку, выливали из сапог воду, выжимали портянки и радовались, что налим не ускользнул от нас.