Журнальный мир

Набравшись впечатлений и начав писать, Зощенко понимает: нужно выстроить свою писательскую судьбу. И в конце июня 1919 он решается, наконец, «объявиться» среди писателей: он поступает в Студию при издательстве «Всемирная литература» — пока, осторожно, на отделение критики.

Можно представить себе, как нелегко было ему, с его нелюдимостью и уязвленным самолюбием, сделать этот шаг! Но талант неумолим, и порой заставляет писателя сделать то, что обычный человек никогда бы не сделал. Талант «толкал» Зощенко и еще на более отчаянные шаги!

После прежних неказистых мест службы, где Зощенко столько лет собирал «человеческий сор» (так впоследствии пригодившийся), он появляется, наконец, в литературном обществе, в шикарном, хоть и ободранном революцией, Доме Мурузи (названном так по имени прежнего хозяина). В Петербурге есть несколько таких «Замков Литературы», сыгравших важную роль в петербургской — а потом и во всемирной литературной жизни. Мойка, 12 (последняя квартира Пушкина), Дом Набокова, Дом Зингера (где были все лучшие издательства), Дом Некрасова, Дом Елисеева (Дом Искусств)…

И в этом ряду Дом Мурузи — один из самых знаменитых: в нем жила не одна, а несколько литературных эпох.

Дом этот весьма пышный, с роскошными залами в восточном стиле, с резными сводами и узорными окнами. Впрочем, в конце XIX века стиль этот, называвшийся «эклектикой», был весьма распространен: по всему Петербургу вырастали восточные дворцы, рыцарские замки, ренессансные палаццо… Богатство в то время не прятали, наоборот, показывали. Дома эти, словно приплывшие из далеких стран, будившие воображение необыкновенным декором, естественно, притягивали к себе людей искусства.

И Дом Мурузи стал одним из таких магических домов. Великая литература, которая здесь «расцвела», своим величием и роскошью затмевает все «архитектурные излишества» этого дома.

Я бывал в нем в 60-е годы XX века, в гостях у поэта, чья мемориальная доска украшает сейчас фасад. По какой-то таинственной, высшей закономерности в этом доме, уже «одичавшем», обшарпанном, поселился еще мальчиком Иосиф Бродский. И, прожив здесь с 1949 по1972 год, стал великим поэтом. Повлиял ли в этом дом на него? Наверняка он будил его воображение. Здесь он выходил на балкон, смотрел на часы Преображенской церкви, отсюда уезжал в геологические экспедиции («С высоты ледника я озирал полмира»), потом — в ссылку в Норинское, потом — навсегда в Америку.

Много замечательных писателей знал этот дом, и, наверное, они тоже не совсем случайно выбирали его.

Перед революцией домом владел генерал Рейн. Об этом мне рассказал наш современник, знаменитый поэт Евгений Рейн, друг и, как он скромно признается, учитель Бродского, неоднократно посещавший его в этом доме.

Я тоже бывал в тех «полутора комнатах» в коммуналке, где вырос Нобелевский лауреат. Ранее из жильцов этого дома был широко известен купец Абрамов, прославлявший свою продукцию в стихах собственного сочинения. В дворовом флигеле, на четвертом этаже, жил писатель Н. Лесков. В богатый талантами Серебряный век в этом доме был знаменитый литературный салон Д. Мережковского и З. Гиппиус. Тогда еще жилплощадь не начали делить на клетушки, и дом двух этих литературных кумиров был вместительным: здесь «бывали все»… Возьмем только начало алфавита: Андрей Белый, Александр Блок…

В этом доме была и квартира потомков Мурузи, тоже не тесная. Но после революции и бегства потомков она как-то никому не подошла, кроме беспризорников, и пребывала в запустении. В 1918 году сюда случайно забрели писатели К. Чуковский и А. Тихонов (Серебров), и решили здесь учредить литературную студию. Преподавать в ней согласились уже знаменитые тогда Н. Гумилев, К. Чуковский, М. Лозинский, В. Шкловский…

Озарил этот дом своим «нестерпимым гением» (как позже писал он сам) и Михаил Зощенко, о котором поначалу становится известно (да и то не сразу) только одно: что это милиционер со станции Лигово. Шумной славы, которая вскоре обрушится на него, ничто вроде не предвещает. Что именно он из всех, собравшихся тут, окажется самым талантливым, самым знаменитым, никому в голову пока не приходит. Даже ему: столько здесь, в этой студии и вокруг нее, людей уже знаменитых, чей талант — бесспорен.

Гумилев, самый знаменитый тогда поэт! Чуковский, тогда проявивший себя только как блистательный критик, написавший замечательную книгу о Некрасове! Замятин! Блок! И целая толпа молодых, дерзких, талантливых!

Откуда вдруг сразу столько новых талантов? Почему порой такое случается? Всегда бурное время будоражит сознание. И появляются новые гении, не похожие на прежних.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Его позвали всеблагие, как собеседника, на пир!» Это написал Тютчев, отнюдь не бунтарь, государственный служащий, но — написал! Пушкин декабристом не был, «русский бунт, бессмысленный и кровавый», отвергал — но «погода» тех лет на него повлияла несомненно. Вспомним хотя бы оду «Вольность», без нее было никак.

И послереволюционное время тоже соблазняет молодых и дерзких своей «вольностью». Классики, так угнетавшие еще в гимназии, грозно ставившие «колы» нерадивым ученикам, не желающим полюбить тех «страдающих барышень», которых навязывал учебник, — слава богу, «схлынули», и теперь можно говорить и писать свое, то, что действительно на душе!

Такой «вольный ветер» бывает в России не часто, и, безусловно, пьянит! И то созвездие талантов, которое тогда появилось — несомненно, рождено новой эпохой. В старую бы они не вписались. Порой всем известный афоризм: «Искусство требует жертв» — произносят несколько легковесно: мол, не пойду обедать, буду писать. Но на самом деле все гораздо серьезнее: в жертву новому искусству приносятся целые эпохи, государства, и «на обломках самовластья», на руинах прежнего, вырастают, как сорняки, побеги нового. На смену рухнувшей замечательной цивилизации приходят варвары, что-то говорят, и новые звуки вдруг тоже волнуют, и даже сильней, чем прежние, уже привычные.

Не случайно этой студии активно помогал Алексей Максимович Горький, «буревестник революции». Теперь, когда «буря» столь ощутимо прошла по стране, он должен был показать, что процесс этот был не только разрушительным, но и созидательным. Ау, новые таланты! Появление их было необходимо — и они появились. Таланты появляются, когда на них спрос. Для этого и была создана студия — и сразу привлекла многих, искавших прибежища. Здесь «варилось» литературное будущее.

Так что Зощенко, после долго «одиночного плавания», причалил к этому Замку абсолютно не случайно. Гении редко ошибаются. Именно тут Михаил Зощенко и создает себя. Ничего более подходящего и счастливого для него быть не могло. Сперва в Доме Мурузи задумывалась лишь студия для переводов шедевров всемирной литературы, по замыслу Горького, но потом… Сколько тут появилось хороших писателей! И лучший — Зощенко!

Чуковский, один из руководителей Студии, вспоминает:

«Это был один из самых красивых людей, каких я когда-либо видел. Ему едва исполнилось двадцать четыре года. Смуглый, чернобровый, невысокого роста, с артистическими пальцами маленьких рук, он был элегантен даже в потертом своем пиджачке и в изношенных, заплатанных штиблетах. Когда я узнал, что он родом полтавец, я понял, откуда у него эти круглые, украинские брови, это томное выражение лица, эта спокойная насмешливость, затаенная в темно-карих глазах. И произношение у него было по-южному мягкое, хотя, как я узнал потом, все его детство прошло в Петербурге.

…Когда он выступил в Студии со своим рефератом, стало ясно, почему он держал его в тайне и уклонялся от сотрудничества с кем бы то ни было: реферат не имел ни малейшего сходства с обычными сочинениями этого рода и даже как бы издевался над ними. С начала до конца он был написан в пародийно-комическом стиле.

…Своевольным, дерзким своим рефератом, идущим наперекор нашим студийным установкам и требованиям, Зощенко сразу выделился из массы своих сотоварищей. Здесь впервые наметился его будущий стиль: он написал о поэзии Блока вульгарным слогом заядлого пошляка Вовки Чучелова, физиономия которого стала впоследствии одной из любимейших масок писателя. Тогда эта маска была для нас литературной новинкой, и мы приветствовали ее от души».

Да — не зря он сюда причалил! Зощенко уже «на одном плоту» с лучшими писателями той поры, и этот плот несет куда-то бурный поток истории. И это, наверное, хорошо. Стоячий пруд — не лучшее место для появления сильных личностей…

Студия в Доме Мурузи через три месяца закрылась. Время было тогда бурное, жильцы «в бывших дворцах» менялись часто. К счастью, благодаря помощи Горького, для студийев вскоре нашлось другое помещение…

Из воспоминаний опять-таки Чуковского, главного летописца той литературной эпохи:

«19 ноября 1919 года на Невском в бывшем дворце петербургского богача Елисеева открылся ныне знаменитый Дом Искусств, куда захиревшая Студия перекочевала в обновленном составе… Этот огромный домина выходил на три улицы: на Мойку, на Большую Морскую и на Невский — и… трехэтажная квартира Елисеевых, которую предоставили Дому Искусств, была велика и вместительна. В ней было несколько гостиных, несколько дубовых столовых и несколько комфортабельных спален; была белоснежная зала, вся в зеркалах и лепных украшениях; была баня с роскошным предбанником; была буфетная; была кафельная великолепная кухня, словно специально созданная для многолюдных писательских сборищ. Были комнатушки для прислуги и всякие другие помещения, в которых и расселились писатели: Александр Грин, Ольга Форш, Осип Мандельштам, Аким Волынский, Екатерина Леткова, Николай Гумилев, Владислав Ходасевич, Владимир Пяст, Виктор Шкловский, Мариэтта Шагинян, Всеволод Рождественский… Чуть позже появился Зощенко».

Такого, чтобы в одной квартире сразу же оказалось столько гениев… это, конечно, уникальный случай в истории. И именно в этом «котле» так быстро и энергично «сварилась» новая литература: многие, включая Зощенко, вошли сюда неопытными юнцами, а вышли мастерами.

Ольга Форш, будущий советский классик, написала об этом роман «Сумасшедший корабль» — там мы под выдуманными именами узнаем многих будущих знаменитостей… В образе могучего Еруслана изображен Максим Горький… Гамаюн — Александр Блок… Зощенко, появившийся в ДИСКе уже в конце работы Форш над романом, узнаваем лишь во второстепенном персонаже — писателе Гоголенко.

Однако именно здесь Зощенко складывается, как писатель. Поначалу осторожничает, в печать не лезет, а читает свои рассказы студийцам. И лучшей школы для него нигде, во всем мире, быть не могло! Какие люди окружали его! Да, ДИСК (Дом Искусств) возник не напрасно! Именно здесь Зощенко оценили — впервые! Здесь был написан, прочитан и расхвален «Синебрюхов», первый его шедевр!

Чуковский:

«Восхищаясь многоцветною словесною тканью этого своеобразного цикла новелл, студисты повторяли друг другу целые куски из "Виктории Казимировны" и "Гиблого места" — новелл, составляющих "Синебрюхова".

Многие слова и словечки из этих рассказов, также из рассказа "Коза", который они узнали тогда же, они ввели в свою повседневную речь, то и дело применяя их к обстоятельствам собственной жизни.

"Что ты нарушаешь беспорядок?" — говорили они. — "Довольно свинство с вашей стороны". — "Блекота и слабое развитие техники". — "Человек, одаренный качествами". — "Штаны мои любезные". — "Подпоручик ничего себе, но сволочь". — "Что же мне такоеча делать?"

Эти и многие другие цитаты из произведений молодого писателя зазвучали в их кругу, как поговорки. Слушая в Доме Искусств плохие стихи, они говорили: "Блекота!" А если с кем-нибудь случалась неприятность: "Вышел ему перетык".

Вообще в первые годы своей литературной работы Зощенко был окружен атмосферой любви и сочувствия.

Думаю, что в то время он впервые нашел свою литературную дорогу и окончательно доработался до собственного — очень сложного и богатого — стиля».

В ноябре 1921 года, по предложению Е. Полонской, Зощенко становится пайщиком кооперативного издательства «Эрато» и отдает издательству рукопись книги «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова». Зощенко нервничает, просит печатать обложку без его фамилии. Сам рассказчик, зощенковский персонаж, должен вести рассказ, а Зощенко «спрятался».

Известна анекдотическая подробность: в эпоху послереволюционной разрухи деньги настолько обесценились, что метранпаж в типографии согласился начать работу… только за сорок тюбиков бриллиантина для подкручивания усов!

Потом метранпаж говорил, что никогда раньше не слышал, чтобы наборщики так смеялись…

Впрочем, один такой случай в истории уже был — это когда наборщики читали рукопись Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»… Сходство двух гениев украинского происхождения — Гоголя и Зощенко — замечено многими. Сам Зощенко этим сходством гордился, и любил порой об этом сказать.

Сходство их был не только литературное: горестно-анекдотические происшествия происходили с обоими, ведь писатель всегда «отвечает жизнью» за горемычных своих героев. Так и тут: часть тиража первой же книги Зощенко «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова» напечаталась почему-то…. под чужой обложкой. Видимо, работники типографии так смеялись, что не смогли сосредоточиться и слегка напутали! Что делать? Нелепые герои — и такие же, видать, наборщики.

У ярких писателей жанр их сочинений распространяется и на жизнь. Так или иначе (точней — именно так, а не иначе) первая книга Зощенко вышла!

Здесь, в ДИСКе, Зощенко завоевал авторитет и как личность, как человек отважный, способный защитить. Однажды, когда группа студийцев спустилась во двор, они увидели, что к ним движется человек в офицерской шинели и в абсолютно невменяемом состоянии, и главное — с обнаженной саблей в руке. Зощенко знал, какое это тяжелое, острое и опасное оружие. Человек обученный — а перед ними, несомненно, был такой, — может за несколько секунд изрубить несколько человек на куски. Ярость этого человека, бывшего офицера, лишившегося погон, Зощенко легко мог представить… Тем более, тот увидел группу веселой молодежи, выходившей из бывших барских покоев.

Все заметили, что у безумца абсолютно белые глаза. В те годы все знали, что это значит. Кокаин тогда в Петрограде было легче достать, чем хлеб. Все застыли… И только Зощенко спокойно подошел к этому человеку, что-то тихо сказал ему — и тот повернулся и ушел. Зощенко не зря получил свои ордена: умел действовать по-мужски!

Впрочем, не только подобные субъекты угрожают Дому Искусств.

16 октября 1921 года Горький уезжает в эмиграцию. Над Домом Искусств, оставшимся без «высокой защиты», нависает опасность. Зиновьев, тогдашний «хозяин города», намерен закрыть этот рассадник вольнодумства, «прихлопнуть птичку»…

Но поздно: «птичка», вылетевшая из Дома Искусств — новая русская литература, — уже летит!