«Ходит кругом звезда на цепи…»
«Ходит кругом звезда на цепи…»
* * *
Стоят коралловые клены,
проспекта линия пряма,
и город кажется влюбленным
в свои высокие дома.
Народу осенью несладко,
и здесь обходится не без
полубезумия осадков,
косноязычия небес.
Листва стекает понемногу,
но не берет меня хандра,
мне хорошо — я верю в Бога,
в победу света и добра.
Кустарник птицами забанен,
он сверху кажется литым,
как будто лично мэр Собянин
листву покрасил золотым.
* * *
На утренней заре из дома выйдешь —
летят огни — привет аэрофлоту!
Я вижу самолет, а ты не видишь,
ты взял такси и едешь на работу.
Здесь быть могло три тысячи дерев, но
мешает дом с оранжевой стеною —
я наблюдаю это ежедневно,
когда иду дорогой окружною.
Я вижу столб, натянутый на провод,
и сильный тополь, тронутый стареньем,
я вижу корабли, и это повод
из ерунды собрать стихотворенье.
Чуть дальше стоэтажные массивы
увенчаны дешевой чебуречной;
я так тебя люблю, что даже ивы
склоняются от тяжести сердечной.
* * *
Тимуру, дворнику, известно:
ничто не вечно под луной —
ночами звезды отцветают
и пух летит над проходной;
ложатся под ноги частицы
светил, просыпанных с высот,
Тимур их бережно сгребает
и к бакам мусорным несет,
чтоб утром офисные люди
у входа выстроились в ряд,
за электронной сигаретой
обговорили все подряд —
что неприветливый охранник
за турникетами сидит,
что день расписан по минутам
и тачка куплена в кредит,
что собран мир неторопливо,
но есть ошибки в монтаже,
что он стареет и колеса
скрипят на каждом вираже.
* * *
За огородом чисто поле
луна покрыла, как зола,
звезда, знакомая до боли,
над хатой дедовой взошла.
А утром маленькое солнце
прогреет шторы на окне
и с ветром в комнату ворвется
дух запеканки на пшене.
Я босиком взлетаю в воздух,
бегу нечесаной во двор,
и стайка соек чернохвостых
взмывает тут же на забор.
А я за ними, и покуда
не вспоминают обо мне,
смотрю на дальнюю запруду,
на бабу Нюру на стерне,
на то, как дед несет посуду,
как по двору играет тень,
и свет, как маленькое чудо,
переживаю каждый день.
* * *
Под слоем тяжести рябина
согнулась где-нибудь в Твери,
снег — это прима-балерина,
что злую партию творит.
Блестит природная пучина
на шляпках зимних желудей,
снег — это первая причина
возникновения людей.
Готовит лыжи обыватель —
идут циклоны в Барнаул.
О, как же вовремя Создатель
снега на глобус натянул!
Линейкой Бога не измеришь,
он обозначен тут и там —
то станет тучей в атмосфере,
то скачет птицей по кустам.
* * *
Ходит кругом звезда на цепи,
отражаясь в низовьях фонтана;
выйдешь вечером хлеба купить —
и стоишь под огромным каштаном.
Ощущаешь, как мимо течет
по ветвям чудотворное что-то,
как внутри замедляется ход:
зимовать — непростая работа.
И любуешься, стоя во тьме,
как рябит городская прохлада,
как готовится лавка к зиме,
покрываясь жирком листопада.
* * *
Как много делалось со мной —
когда-то, помнится некстати,
я умирала под луной
на незаправленной кровати,
я воскресала, а потом
я снова уходила в место,
где волк с лазоревым котом
играли музыку оркестра;
моя недолгая душа
весной сворачивалась в завязь,
я умирала не спеша,
на цвет жасмина распадаясь;
я воскресала — белый дом
являл мне черные рояли,
где розу, ставшую гнездом,
дожди и ветры разоряли,
я горло песнями драла,
коту и волку подпевая,
и вот однажды умерла,
не понимая, что живая.
* * *
Но бывают моменты родства!
Клены вымучил ветер скрипучий —
у парней за плечами Москва,
а над кепками рыхлые тучи
так несутся, что, кажется, Ной
скоро явится у поворота —
нынче дождь, а у них выходной,
и не нужно идти на работу.
На скамейке устроились в ряд —
вспоминают далекую стаю,
выпивают, потом говорят,
говорят и опять выпивают,
выпивают и снова сидят,
деловито, недвижно, фактурно,
в металлических нитях дождя,
бахромой ниспадающих к урнам.