Зимняя вода
Зимняя вода
* * *
Лед разносился на впалой реке,
словно колечко на левой руке —
тонкое, с темным изъяном,
на золотом безымянном.
Тень удлиняется — не унесешь:
хочешь обнять — обнимается дрожь,
словно земля для солдата
павшего — великовата.
Глина прижмется — и тесно ему.
Тронешь лопату, узнавшую тьму…
Холоду мало, холоду мало —
вот и вода исхудала.
* * *
Под каждой крышей твердая блесна
из влаги и небес, из холода и речки.
Осины потаенная весна
освобождается у печки:
о, запах смерти, вербы и любви,
и жизнь огня в оттаявшем полене,
и рыбка серебристая в крови,
и лес в сугробах, ставших на колени,
и в рукавах озноба воробьи…
* * *
И снег освободит березовые выи.
И голая ветла натянет вдоль ручья
в узлах веревки бельевые
небытия.
И вербные шмели объятья раскрывают.
И шире неба в озере светлеет полынья.
И в горле — от любви — не застревают
шмелиные узлы небытия.
* * *
Зимняя вода — не мертва зима —
строит в проруби, прямо в себе, дома
из лучей твердеющих, брошенных вкось,
в бездну вонзенных — проходит ось,
по которой пятится к тебе ведро:
жидкое, черное серебро
выплеснется шорохом — на льду ни следа,
долго кто-то смотрит с высоты сюда…
Бредит горлом ласковым зимняя вода.
* * *
Как будто воздух сделан из ресниц —
так пасмурно. Доверчивых синиц
с ладони легким семенем кормлю.
В слепом слепое высмотрит слепец —
и видит тьму, не опуская век.
И чайной ложкой ласковый творец
в твоем окне помешивает снег.
* * *
Небытия чужое чудо —
потянет музыкой оттуда:
она безвидна и легка,
как дождь, текущий в облака.
Как снег, все валится — оттуда —
из рук отчаянья и чуда,
как вечный снег из первых рук…
Где замыкает узкий круг
небытия неслышный звук.
* * *
Подо льдом вода неглубока,
и на льду следов издалека
выпуклые тянутся овальцы.
Мальчику малиновые пальцы
поцелует в проруби река.
В небе зябнет левая рука —
там, где отдыхают облака,
белые от влаги постояльцы,
беглые, нездешние пока…
* * *
Воздуха звери царапают кровлю,
звери вечерние в окна стучат
веткой, наполненной треском и кровью —
твердой, как зимний надломленный сад.
Утром в развалинах снега и взгляда
зверь умирает, и в друзах дворца
черный скворечник и неба громада
держат скворца по велению сада
волей родного отца —
главного в мире Скворца.
* * *
Нити времени — не паутины:
с крыши нежная дратва воды
убывает в отдушину глины
и мышиные учит ходы.
Словно взгляд проникает в мышленье
и тревожит пасхальные швы,
повторяя свое шевеленье
шевеленьем бессмертной травы.
* * *
Воздух одет в воду,
в музыку и свободу
шума внутри ведра
мятого, на заборе —
дном к небесам: как море
небо стоит с утра —
здесь, посреди двора…
Господи, что такого —
колокола пустого
голос находит слово
из вещества иного —
гнутого, как подкова,
зимнего серебра.
* * *
Жизнь дерева и облака над ним
понятна им, неведомым, двоим, —
и третьему незримому — ему,
живущему в своем большом дому,
и я иду всю жизнь к его крыльцу —
остановлюсь и улыбнусь скворцу,
и проведу ладонью по лицу…
* * *
N. Z.
Вселенная больна сознаньем,
нежнее снежного — касаньем
чего-нибудь, кого-нибудь,
где ливень ивы с придыханьем
в себе полощет Млечный Путь.
Нежнее смерти и свободы,
прямее боли и беды
твой Млечный Путь врастает в воды,
где льется ива вдоль воды.
* * *
По слуху, от птицы до птицы,
иду от щегла до синицы,
до ласточки первой не сплю —
на веки, на взгляд, на ресницы
тяжелые слезы леплю —
по кругу от звука до слога
иду от ресницы до бога,
от вербы до вербы не сплю —
великие слезы коплю…
* * *
Не пустота — похолоданье,
не шерсть, а иней на стволе
сосны: изнанка мирозданья,
заплатка неба на земле.
Собака лает у соседки,
и совпадают наши сны:
и вывих общей тишины,
и вывих голоса и ветки,
как вывих сердца из страны.