Американские хлеб с маслом. Возвращение.

Американские хлеб с маслом.

Возвращение.

Рассказы

АМЕРИКАНСКИЕ ХЛЕБ С МАСЛОМ

 

С Аришкой, загадочной красавицей из Питера, мы познакомились в девяностые годы на какой-то вечеринке у общих друзей. Дело было в постперестроечном холодном и неухоженном (тогда) Ленинграде. Я пригласил девушку в Москву, в гости.

Приехала девушка на выходные, а осталась надолго.

Рано утром я уходил на работу – я тогда был заместителем директора в крупном рекламном агентстве. Зарабатывал деньги.

Когда я возвращался домой с работы, Аришка кормила меня сытным ужином, потом мы уходили в театр или на концерт либо оставались дома. Жили мы тогда на 3-й Тверской-Ямской улице, в квартире гостиничного типа, среди других неординарных и вовсе небогатых – как правило, сильно пьющих! – личностей. Квартира хоть и в центре, но крошечная – всего девятнадцать квадратных метров. Богатые в таких не живут.

Аришкин лексикон меня изумлял, как и весь ее образ жизни. Слова она творила. Я уважал ее, как Хлебникова. Ну чего стоит, например, «ушляндия»! Или такие словосочетания, как «свободные уши» (то есть человек, который охотно слушает собеседника), «зацепились языками» (разговорились)! А фраза «куй железный, пока горячий» поражала меня как филолога своей глубинной полисемантичностью. Возможно, конечно, что все эти перлы придумала не сама Аришка. Но, во всяком случае, аккумулировала она в себе нестандартные, яркие вербальные образы несравненно. При этом надо заметить, что никакого образования она не получила, на работу никогда регулярно не ходила, занималась (кроме того, что сдавала квартиру, доставшуюся ей по наследству от дедушки-военного) мелкой спекуляцией…

Красота Аришки меня пугала. Длинноногая, кареглазая, молодая (ей тогда было двадцать восемь лет). Светлые волосы до плеч.

Я боялся, что она от меня уйдет и я лишусь не только приятной спутницы жизни, но и милой носительницы русского новояза, за которой я иногда записывал всевозможные слова и выражения. Корыстный меркантильный интерес (интерес литератора) подогревал мои любовные чувства. Я не считал и не считаю, что это плохо. Мне представляется, что в основе любой поэзии (если широко!) лежит проза. А прагматичные союзы наиболее прочны.

Потом неугомонной Аришке жить в Москве надоело. Она организовала нам приглашения в Штаты. И мы оказались в Чикаго, городе Аль Капоне и героев кровавого балабановского фильма «Брат-2». В польском-мексиканском районе (на окраине) сняли комнату в коммуналке, хозяйка Аня, американка польского происхождения, брала с нас черным налом 250 долларов. Аришка (оказалось, что она наполовину еврейка) устроилась благодаря помощи друзей из синагоги кергивером в русскую (иудейскую) семью. Платили ей по тем временам очень хорошие деньги – две тысячи в месяц. Работа кергивером – довольно распространенная в Америке. Это уход за пожилыми людьми. Моя спутница жизни ухаживала за бывшей одесситкой Беллой Моисеевной, которой было 82 года. Аришка должна была помочь ей встать утром, пообщаться на отвлеченные темы, подать стакан воды. При этом уборщица и повариха оплачивались отдельно. Аришка могла есть все, что лежит в холодильнике. Проблема заключалась в том, что находиться у Беллы Моисеевны надо было шесть дней в неделю, и только по воскресеньям (в выходной) Аришка приезжала ко мне, в нашу комнату.

Я скучал без подруги.

Впрочем, бизнес в Америке превыше всего. Тем более что работа была посильной, не изнурительной и хорошо оплачиваемой. Белла Моисевна оказалась очень общительной и с утра до вечера с ностальгией вспоминала любимую Одессу и ругала «проклятые» Штаты, куда ее привезли дети-программисты.

Лучше бы я сидела дома, шо я тут не видела, – возмущалась бывшая одесситка. – Тю, поговорить за жизнь не с кем! А если есть – тильки за баксы…

Российское телевидение работало в ее дома почти круглосуточно. Американской жизнью Белла Моисеевна практически не интересовалась, хотя получала всевозможные пособия от своей новой Родины.

Я жил, по сути, один, Аня (моя домохозяйка) этим пользовалась и практически не включала паровые котлы, которыми отапливался ее большой трехэтажный дом. Мы с другими квартирантами (рижанкой Галей, крутившей баранку такси) и киргизом Ашымом (он работал водителем-дальнобойщиком) иногда робко пытались устраивать забастовки и грозили Ане, что переедем в другой дом. Тогда она на время включала отопление.

Правда, когда в воскресенье приезжала Аришка, в доме было всегда тепло. Аня побаивалась Аришку.

Я сделал несколько попыток устроиться на постоянную работу, но безуспешно. Кергивером меня не брали, на стройку приглашали помощником кровельщика, но у меня с детства боязнь высоты, в итоге я иногда подрабатывал с друзьями-мексиканцами на работах по озеленению частных домов – косил траву электрической газонокосилкой, убирал листву, подстригал кусты. В день я зарабатывал примерно 50 долларов.

На жизнь нам с Аришкой хватало.

По воскресеньям мы ходили в польский либо китайский буфет (недорогой ресторан, работающий по принципу шведского стола), наедались там от пуза либо ездили в даунтаун (центр), катались на коньках на искусственном катке, несколько раз даже были в знаменитом Чикагском художественном музее (Арт-институт), где любовались картинами Шагала, Кандинского, Дали…

Ночами слушали арии, которые распевали обосновавшиеся в соседнем доме голосистые и непосредственные мексиканцы.

Так бы мы и жили в Чикаго, но жизнерадостная Белла Моисеевна как-то быстро стала гаснуть на глазах, почти полностью отказалась принимать пищу, пила только воду и вскорости, видимо, от тоски и голода, ушла в мир иной. Диагноз врачей был лаконичный и беспощадный – сердечная недостаточность.

Аришка потеряла работу.

Мы стали думать, что делать дальше?

У нас были небольшие сбережения. Месяца два Аришка пыталась найти работу, но, увы, не получилось. И мы приняли решение поменять в очередной раз место жительства.

Мы переехали в Нью-Йорк. Поселились на Брайтоне, на Корбин Плаза – знакомые русские нам опять-таки сдали комнату.

Я стал, как проклятый, писать статейки в эмигрантское «Новое русское слово», платили мне тогда, в середине девяностых, 30–50 долларов за статью. Аришка работала уборщицей, мыла полы в богатых домах. Получала примерно тысячу.

Мы начали вживаться в нью-йоркскую жизнь, связи с Чикаго и даже с Россией особенно не поддерживали.

Я стал ходить на литературные вечера, выступал с чтением стихов в различных артистических клубах, меня изредка приглашали читать лекции о современной русской литературе в университеты на кафедры славистики.

В общем, как-то мы перебивались.

Однажды нам позвонили из Петербурга.

Аришка, Женька, приветики, это Светик, – защебетала наша общая питерская знакомая, работавшая в городе на Неве парикмахершей и откуда-то узнавшая наш телефон. – Я узнала, что вы в Нью-Йорке… А я получила приглашение в Штаты. И, как ни странно, мне визу дали. Я уже и билет приобрела. Встречайте! Я у вас поживу. Прилетаю в четверг в аэропорт Кеннеди в 12.00 по нью-йоркскому времени, рейс 1518.

Мы напряглись. Что значит – поживу? Почему именно у нас? Как долго?

Но Светка уже положила трубку.

Ничего, Женя, – сказала решительная и добрая Аришка, – мы, русские, своих не сдаем, сейчас спустись в бейсмантик , я там давно припрятала на всякий пожарный случай надувной матрасик. Постелим ей в уголочке, в четверг возьмем трейн, потом на басике доберемся до аэропортика. А что делать? Мы должны дорожить своей репутацией, а то потом еще скажут в Питере, что Аришка не гостеприимная. Маленький Светку не бросит.

Я покорно пошел в бейсмант, то есть в подвал, и притащил в нашу комнату хороший надувной матрас.

Встретили мы в аэропорту Светку, пухленькую, губастенькую молодку лет двадцати пяти. Привезли в нашу брайтонскую комнату. Стали думать – куда бы ее пристроить, к какому делу приобщить? Она, увы, ничего толком делать не умела. А парикмахеров в проклятом Нью-Йорке – как собак нерезаных.

Как может устроиться женщина, если она совсем ничего не умеет? Правильно, нужно найти приличного мужчину. Главное, не жадного.

Стали мы Светке кавалеров искать. Я сначала всех своих знакомцев, писателей-евреев, в гости пригласил. По очереди, разумеется. Двух-трех невзрачненьких ребят Светка с Аришкой сразу отвергли. А вот один из последующих произвел весьма яркое впечатление.

Джозеф, – представился жених, – я еврей, ортодоксальный, на счету у меня триста тысяч долларов США.

Годовой доход – сто пятьдесят тысяч долларов США. Работаю программером в крупной компании, в свободное время сочиняю стихи. Я имею кооперативную квартиру из трех комнат в Квинсе стоимостью семьдесят пять тысяч долларов США и дом из шести комнат на южном побережье стоимостью четыреста тысяч долларов США. В Союзе меня звали Иосиф. Здесь я все изменил. Даже имя. В Америке я уже двадцать пять лет. Справка о том, что не болею венерическими болезнями и СПИДом, у меня с собой. Теперь вы, кажется, знаете обо мне все. А сейчас вы расскажите, пожалуйста, о себе!

При этом он посмотрел почему-то на Аришку.

Аришка смутилась. И сказала, что она моя герл-френд, а невеста у нас – Светка.

Пока Светка что-то мычала невразумительное о себе, мы с Аришкой старательно подливали им чаек в чашечки и подкладывали в блюдца русские дороженные шоколадные конфеты.

На следующий день Джозеф и Светка сходили в ресторан. А еще через день она к нему переехала.

Мы вздохнули.

Однако ровно через недельку Джозеф привез Светку с вещами назад. И прорычал:

Юджин, вы меня обманули. Вы сказали, что ваша знакомая – порядочная девушка, но она же выпивает, да-да, выпивает, и здорово! Короче, она жрет как лошадь…

Светка рыдала:

Я что, вещь, я вещь? Чтобы меня так перевозить с места на место!

Гадкий Джозеф оставался неумолим.

Мы опять стали жить втроем.

Вскорости я догадался, как избавиться от Светки, и деликатно подсунул девушке мое любимое «Новое русское слово», где всегда в изобилии печатались брачные объявления.

Светка позвонила по некоторым указанным телефонам.

К нам опять стали ходить женихи. Один даже было согласился взять Светку к себе. Но вскоре опять нарисовался Джозеф и… сделал (о, таинственная еврейская душа!) Светке официальное предложение. Ее руки он попросил у меня.

Светка и Джозеф уехали через полгода в штат Висконсин. Джозеф получил там более высокооплачиваемое место. А через два года он умер от внезапной пневмонии. Все его деньги и недвижимость, разумеется, перешли к Светке. И она сделала нам с Аришкой хороший подарок – две тысячи долларов. Мы долго думали, как их потратить, и придумали. Мы купили билеты домой. Домой, в Россию.

 

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

В маленьком и романтичном городке Рассказово, расположенном в Тамбовской области, я оказался тридцать пять лет назад по воле судьбы (иначе тут и не скажешь). Встретил прекрасную девушку, влюбился, женился, теща с женой радушно взяли меня в примаки и ни разу ничем не попрекнули, тут у нас с женой родилась дочка Настя, родилась она в роддоме, который раньше, до революции, был храмом. Работали мы с Наташей в школе учителями, я подрабатывал в газете, публиковал материалы на всевозможные темы. Тогда, тридцать и более лет назад, городок наш был совсем заштатный – несколько магазинов, две школы, библиотека, кинотеатрик, храм и горком на центральной площади, рынок… Конечно, мы тогда не роскошествовали, но жили, как я сейчас понимаю, хорошо, с женой никогда не ссорились, о быте особенно не думали, продукты покупали и в магазинах, и на рынке. Летом всегда было много клубники, гранатов, яблок и груш, круглый год на рынке частники продавали хорошее мясо.

А потом нам с Наташей стало почему-то тесновато в заштатном городке, захотелось, как говорится, и мир посмотреть, и себя показать. Мы уехали в Москву, прожили там пять лет, помыкавшись вдосталь, стали ссориться, рушился Советский Союз, рушилась эпоха, люди теряли всяческие ориентиры, я стал ходить налево, чего никогда не делал в провинции. Короче, развелись. Я потом и вовсе уехал в Америку, где несколько лет был обычным рабочим, а потом даже занимался риелторским бизнесом, да и жена не растерялась, быстренько выскочила замуж за гражданина Германии и упорхнула вместе с ним, своей мамой и нашей дочкой в Германию.

Надо отдать должное Наташе – она не разлучила меня с Настей, мы все сохранили прекрасные отношения. И даже стали ездить в гости друг к другу, они ко мне – в Москву (большую часть времени я все-таки проводил в России) и Америку, я – к ним в Германию, в Берлин, где вскорости приобрел себе небольшую квартирку.

Время шло, Настя вышла замуж, родила дочку, соответственно нашу с Наташей внучку, и в один из моих приездов в Германию мы все (Наташа, ее мама, Настя, ее муж и дочка) решили съездить в Рассказово, благо там у Наташиной мамы до сих пор оставалась просторная четырехкомнатная квартира.

И спустя тридцать лет мы вновь оказались в черноземном райцентре.

Городок мы с Наташей и бывшей тещей не узнали. Вокруг стояли добротные особняки, новый Сбербанк, небоскребный Пенсионный фонд, сетевые магазины «Пятерочка», «Магнит», «Дикси», «Бегемот», множество небольших лавочек… Поразили величественный отреставрированный храм, ночная иллюминация города, многочисленные сервисы, включая недорогое и расторопное такси.

А ведь здесь вполне европейская цивилизация, – сказал мой зять Кубера.

Да, согласен, – ответил я. – Все-таки капитализм оказался жизнеспособной силой.

Я обзвонил своих старых знакомых, они пришли к нам в гости.

Выпили, закусили.

Я живу неплохо, – сказал Серёжа, мой приятель пятидесяти пяти лет, мы с ним раньше вместе в школе трудились, он тогда был завхозом, – работаю электриком. Жена работает в областном центре. Зарплата у меня небольшая – восемнадцать тысяч рублев, то есть двести с лишком долларей, но по нашим меркам это неплохо. И самое главное, у нас свой огород, участок двадцать соток, все выращиваем. И капусту, и картошку, и помидоры, и огурцы, в этом году даже арбузы уродились… Конечно, хотелось бы зарплату побольше, тридцать тысяч меня вполне бы устроили.

Но такую работу, наверное, найти трудно? – спросила Наташа.

Вот и вот-то, – на местном говорке ответил Серёжа. – На работу пятидесятипятилетних берут неохотно. Вы-то помоложе, поди, еще этого не чувствуете.

Вскоре пришла Наташина подруга детства Аня. В ходе беседы выяснилось, что она в маленьком магазинчике возле вокзала торгует нижним женским бельем.

Раньше я сама была хозяйкой, – поведала нам Аня. – Возили шмотки из Турции и Москвы, что-то брали на базе в области. Потом стало намного труднее. Появилась жесткая конкуренция. Я закрыла свой павильон. Теперь работаю на мою подругу, мы с ней давно знакомы, вместе когда-то начинали в бизнесе, фактически подруги. Я три дня в неделю работаю, продаю в павильоне, она – четыре. На жизнь хватает. Муж мой – в Москве, работает охранником, две недели там, две – дома. Вахтенный метод. Я зарабатываю примерно сорок тысяч, муж – пятьдесят. Жить можно. На завод не пойдем, там сейчас больше пятнадцати тысяч не платят. Это ни о чем!

На следующий день мы поехали с Наташей на окраину города, нас пригласил Михаил Петрович, ее дальний родственник. Михаил Петрович, пожилой дядечка восьмидесяти четырех лет, встретил нас со своей женой Валентиной Яковлевной, угостил домашними продуктами – курятиной (специально для нас зарезал куренка), солеными огурцами и помидорами и ядреным деревенским самогоном.

Домик у него небольшой, но со всеми удобствами, одна просторная комната, туалет, ванная и сени, в неотапливаемых сенях – козочка и куры, участок двенадцать соток, там – картошка, капуста, клубника, все свое.

Пенсия у меня повышенная – двадцать тысяч, – пропустив рюмашку, начал рассказывать Михаил Петрович, – я получаю как ветеран труда. Конечно, это неплохая пенсия, но и расходы у меня большие – вот в этом году крышу перестилал, не сам, конечно, силов-то уже нету, нанимал.

Молодежь-то остается в городе? Или все в Москву бегут? – спросил я.

Остается. У нас на улице много молодых. Но и продают дома. Если хошь, мы и вам подберем. Мне тут нравится. Я тут, в Рассказах, давно живу, хотя сам я платоновский (Платоновка – соседний населенный пункт, железнодорожная станция. – Е. С.), это рядом, всю жизнь проработал шофером…

А вы-то как там живете, в Москве-то и заграницах? – поинтересовался Михаил Петрович. – На рыбалку-то хоть ходите?

В последний раз я рыбачил на океане, в Америке, год назад, – честно признался я. – Поймал камбалу и двух морских окуней. А в Москве только работаю. Там не до рыбалки.

Нету, тут камбалы не поймать, – вздохнул Михаил Петрович, – но карась берет. И карп. Еще остался в прудах.

Я помню, – поддержал я беседу, – я раньше тут на прудах частенько рыбу ловил.

А не жалкуете, что уехали отседа? – вдруг спросил нас Михаил Петрович.

Наташа задумалась и ничего, как обычно, не ответила.

Трудный это вопрос, Михаил Петрович, – сказал я. – Жалеть я ни о чем не жалею, дело это пустое, но кое-что, приехав сюда спустя тридцать лет, я понял. Понял, что если бы у меня было пять жизней, одну из них я бы точно прожил здесь, в русской провинции, на своей земле. Работал бы в школе, воспитывал бы своих и чужих детей.

А что же, в других местах это не получилось? – уточнил старик.

В других местах почему-то не получилось, – признался я. – Я считаю, что тридцать лет моих странствий по земному шарику, все эти мнимые успехи, университеты, написанные книги, диссертации, полученные награды и материальные приобретения на самом деле яйца выеденного не стоят. Единственное оправдание нашего отъезда – то, что за эти тридцать лет дочка вышла замуж за хорошего человека и родила ребенка. Все остальное – чепуха.

Мда, – вздохнул Михаил Петрович, – ты, наверное, преувеличиваешь, но жить дома в самом деле хорошо. Возвращайся!

Спасибо, отец, – сказал я, – я вернусь.