Чалдонский завет. Не козявьте фишку. Проснись в Афинах знаменитым
Чалдонский завет. Не козявьте фишку. Проснись в Афинах знаменитым
Чалдонский завет
Что самое дорогое у нас? – Старые песни. Где они хранятся? – За тайгой и за болотами. Когда поняла это Ирина Самуиловна, решилась: в Нарым ехать надо, там учителя всего нужнее. Студентами в Нарым за песнями ехали, как в прошлое, а там всё настоящее, подлинное. Кулацкий настрой жив, его глушь сохранила.
Ну вот, на выбор: «Дроля мой, хороший мой, Давай поделимся с тобой – Тебе соху и борону, А мне чужую сторону».
Девчонки на летней практике ошарашили вопросом: если герой – дроля, то как же она-то – залётка? Преподаватель пояснял солидно: залётка – это он же, а вовсе не она. И поднялся очумелый хохот: он – вдруг залетел!!
Или вот про школу жизни:
– Дорога подружка Нюшка,
Где плясать училася?
– Как овечка помирала,
Точно так же билася.
Есть и мудрые инструкции, практические предостережения:
Не ходите, девки, мимо огорода Кузина:
У Ивана Кузина созрела кукурузина.
А пропуски, умолчания, они полны особой прелести:
Сядем, миленький, побаем,
Редьки с квасом похлебаем,
Друг на дружку поглядим,
Будто пряники едим.
Про главное, про шалаш-то тут ни слова. А намёк прозрачный: где ещё с милым рай бывает?..
Туда, туда. Только там любовь первозданная, всамделишная. А благословляющая цитата всегда найдётся: Вот умчит он тебя в белый дым, Факультету заплатит калым…
Не козявьте фишку
– Тема урока: любовь в народной песне.
– Это про порнуху с эротикой? – Губки брезгливо скрвились, а глазки-то взблеснули.
– Нет, было магическое посвященье в половую зрелость.
– Чё, отпугивало? А когда без посвящения?
– В деревне на этот счёт было строго, ворота дёгтем мазали. Давало духовный иммунитет. Чем это интересно для вашего поколения, – духи ушли, а гормоны остались. Но если искусство настоящее, оно побеждает первичный инстинкт.
– Да чем его укротишь? На любой рекламе вон как дёргаются, шаманы отдыхают. Сразу хребёт продирает.
– Это эволюционный пессимизм! Так не выстроить связь литературы с жизнью. Попробуем переходную форму: от календарной поэзии к любовной.
Красны девицы поста боятся,
Никого кургузы не стыдятся,
Кличут Масленку, чтоб прикатила,
Сарафаны девкам закрутила.
– Вот это порнуха! Настоящая?
– Обыкновенная дразнилка, карнавальное слово. Как вы считаете, можно её спеть на эстраде?
– Бабок на эстраде кто слушать будет? Никто и не пойдёт.
– Да почему непременно бабки? Как раз девки пели. Не стало любви к народной песне.
– Нет, песни мы любим. Кто их не любит?
– Так назовите, что любите.
– К чёрту эту любовь. – Эскадрон моих мыслей шальных. – О боже, какой мужчина!
– Поцелуй меня везде, я же взрослая уже. – Ты не слышишь меня, я не слышу тебя.
– Вот видите – песен-то и не знаете.
– Как так? А это что?
– Эрзац-квас. Песня – она как любовь, её нельзя смоделировать. Потому что всё шло от заклинаний. Например, обращенье к домовому – бытовое заклинанье.
– Домовой – рассыльный? По квартирам который ходит?
– Нет, нет, дедушка домовой был домашний дух. Ночью покряхтывает, поскрипывает.
– Полтергейст, что ли? Так и сказали бы, а то не понять.
– Пришёл к Дуне батюшка – это свёрнутый обряд.
– Зачем поп – до свадьбы?
– Батюшка – это отец. И матушка – не попадья и не игуменья…
– У нас бабушка знала эти кантри фолк мюзикл: На крутой бережок и всяко разно. Я говорю: он же глина, этот бережок, как он может быть крутым-то?
Да, слишком далёким стал берег, недоступным. А если попробовать по их фене, через сленг? Непедагогично. А, была не была.
– Тогда давайте ближе к современности. Вот что на дискотеках делают?
Радостно подскакивают – совсем другие лица, не сонливые. Вот она, актуальная магия!
– Ещё бы, на дискаче, там, конечно. Правда, нынче торчков полно, а с ними по чесноку бесполезняк.
– Один так воще всем девчонкам козявил фишку, а сам оказался пеpечник.
– У моего братана кент был такой мармыга – любому табло могу начистить, а самого колбасит. Потом два амбала ему хорошо по репе настучали, мозги точняк стрясли.
– А про жизнь-то что там говорят? Есть хорошие присловья?
– Переход от тёлки к тётке – и вся ваша лайф. – Ай да Еропкин, отличился. Хотя, конечно, постфольклор, не сам изобрёл.
– Вот это в точку: Мелькнут твои младые годы, живые помертвеют чувства… А этого классика узнаёте? Неужели никто?
– А чё тут интересного?
Если это – итог урока, тогда искусство меркнет перед жизнью. Но как жить тогда? Ведь учили совсем не этому.
Проснись в Афинах знаменитым
(диалог философический)
– Скажи, Аристарх, сильно выросла мудрость с тех пор, как Врата Нарыма в Афины переименованы? Учёные записки здесь разноречат.
– Да читал ли ты новые учебники? Гиперборея вернулась, Артания вон в овраге обретена. Это уже и в хрестоматии вошло, Зоил. Кто есть мудрец? Дважды входящий в ту же Ушайку. Сперва – в светлую, потом – в мутную.
– Внушают воронятам, что они стрижата. Галдёж пошёл, а жаворонки не поют. Вороны заклёвывают в пух, – литпомоек много.
– Не веришь ты отчётам, а в них зрелость небывалая: «Нас здесь тридцать профессионалов»! Во всей Элладе, вместе с Римом и Вавилоном, столько не насчитали. Не скажут: «собранье литераторов», нет – «форум поэтов». Золотой век, однако?
– Верно, верно, все признаки жёлтой осени. Из пяти газет три – жёлтые. Средь всех городов азийских Афины-2 по части желтизны верх взяли. Приезжал недавно некто из италийцев. Ну, виллы-пагоды видывал, и вот с вопросом на засыпку: почему, мол, Афины, а не Помпеи? Вопроса не поняли.
– Какие Помпеи? Ни одного вулкана на горизонте.
– Вулкана нет, а погорельцев в городе мудрецов много. Объявят дом не имеющим исторического смысла – к вечеру руины.
– Не о том ли книжица «Город, где всё светится добром»?
– Есть и асы скоромного слова: «Ну, пришла, так ложись…», например. Прямое слово, без всякой там черёмухи. Есть ещё Псапфы и Архилохи.
– Есть же, однако, и автохтонные символы.
– О да. Нарым сладкозвучьем обкурился. Ведомо стало, как тонки были нравы в юртах пумпокольских. Философских дастанов-то сколько там написано! Какие книксены в шатре Тохтамыша, а шаманы в галунах – отдыхай, Лонг, со своей буколикой.
– Ты, Зоил, почему-то Нарым не любишь. Что, твоих предков сюда ссылали?
– Как раз твержу, что забыли про него. Афины мало кто видел, а Нарым – все. Видать видали, да не понимали. А живут там народы-старички, нам, эллинам, ровня. Только про них ведь ни гу-гу.
– Я диалектик, люблю перепады, вот такое люблю, – чтоб внезапность, а за ней озадаченность: «Раз! – и ты в счастье ступаешь ногой».
– Побойся Зевеса, Аристарх, сандалий не навытираешься!
– Но всё ж, Зоил, многие едут сюда познанья ради. И увозят просвещённость по Великому чайному пути.
– Но везут и литературщину коробами, пора таможню ставить. А?
– В год Свиньи скажу тебе, как Телец Тельцу, а не Скорпион Скорпиону. Есть люди – скромно пишут летопись, в болотометрию вникают и на литературной толкучке не пиарствуют.
– Золотой век и юное слово вместе идут, а ты брюзжишь. Уж что-что, а любовная попса не полиняет. Верь, сдюжит под напором коренное-нутряное слово чалдонское.