Журнальный мир

Рабочий и колхозница

Рабочий и колхозница – эпоха

Борьбы и горя, счастья и труда,

Но вновь ТВ внушает мне, как плохо,

Мы жили в те великие года.

А я – не верю. Мне нужна держава

На всех путях, воздушных и земных,

И потому так ярко блещет слава

На мухинских деталях составных.

Теперь уже навряд ли распогодит…

В последние слепящих полчаса

Рабочий и колхозница уходят

В осенние пустые небеса…

Певчая ночь

Последняя тёплая летняя ночь.

Кончается август. Ничем не помочь

Ни бывшим любимым, ни дальним друзьям,

Ни песням, в которых находят изъян.

Они – прозвучали, они унеслись,

Они поднялись в непонятную высь,

Где хор запевает, где батя поёт,

Где мама порой семиструнку берёт.

А выше – Григорьев с цыганской тоской,

А ближе – Есенин с кабацкой Москвой.

Они – намекнули, они – предрекли,

А мы – присягнули, а мы, как смогли

Пропели – теперь не оценишь точь- в-точь…

Последняя,

Тёплая,

Певчая ночь.

Запоздалый снегопад

Утром

Небосвод ещё сиренев,

Но настиг вчерашний снеговей –

Хлопья с пошатнувшихся деревьев,

С ветром потревоженных ветвей.

Небо – ясно да и в сердце – пусто,

Но устроен странно человек:

Вдруг нахлынет запоздало чувство –

Ни с чего,

Как на голову снег…

Надпись на книге В.Ф. Бокова

Разве я старый? –

Грустью убит наповал.

«Ангел с гитарой» –

Боков меня называл.

Чем же автограф

В книге его оправдал?

Тем, что на торге

Родину не продавал.

Может, и падал

Или терял высоту…

Ангел – не ангел,

Но иногда – перечту.

Из зоны риска

Карантина конец – не близко…

Эх, какие мои года!

Я вхожу теперь

в группу риска,

Но входил я в неё – всегда.

Я немало бродил по свету,

Но давно – сквозь огонь и дым –

Я приветствовал криком Победу,

Рисковав рожденьем самим.

А потом и дворовое детство

Заставляло всегда рисковать:

Отвечать на уроках дерзко

И неправильно рисовать.

Проходил я армейскую службу

В элитарных частях ОСНАЗ –

С привилегией: если нужно,

Рисковать, выполняя приказ.

Вся дальнейшая переписка

С веком, Родиной и с тобой –

Не выводит из зоны риска,

Но хоть точка последняя близко –

Мне не страшно с такой судьбой!

Проклятье Украины

Когда сносили памятники Ленину,

На Украину надвигалась мгла:

Они на солнце были все нацелены,

Его рука – в грядущее вела.

Стояли монументы в центре Киева,

В Днепропетровске – в нынешнем Днепре,

А вот теперь, когда их опрокинули,

Совсем другой расклад пошёл в игре –

Как водится, со шкодой, с чертовщиною,

С бесстыжим передёргиваньем карт.

Над Винничиной, как и над Сумщиною,

Червонный опускается закат,

Стекает кровь в далёкое и близкое,

И плавится незримое ядро…

Он создал государство украинское

И проклял, ниспровергнутый, его!

Воспоминание о Кутоле

Народному поэту Абхазии

Мушни Ласуриа

На природе, на воле,

На кавказской к тому же

Мы кутили в Кутоле

У Ласуриа Мушни.

Взблески дружбы и света

У снегов перевала,

А невестка поэта

Нам вина подливала.

Мы сдвигали бокалы,

Хоть к стаканам привыкли,

А теперь аксакалы

Поседели и сникли.

Нестроенье и горе

Над Отчизной витает,

Но бесстрастное море

Шумно гальку катает.

Совершенствует гулы,

Шлёт певучие волны,

Но безмолвны аулы

И деревни безмолвны…

Виденье в Замоскворечье

Памяти Николая Старшинова

Память нерушимая…

К «Третьяковской» еду

Вспоминать Старшинова

И его заветы.

Времена советские –

Чудеса и были.

Мы, замоскворецкие,

Реки полюбили

И сиденье с удочкой,

И в лесу кружение…

Вдруг – в витрине булочной –

Коли отражение.

Он глядит с улыбкою,

Говорит сердечно:

«Жизнь – такая зыбкая,

А природа – вечна».

Смягчающий свет

Ни грусти, ни горести нет,

Ни боли минувших обид…

Какой-то смягчающий свет

В осеннем пространстве разлит.

Дорога до неба видна

Сквозь дымку растраченных дней,

И зелень ещё зелена,

И золото стало видней.

Уже не прошусь ночевать,

Вина не решаюсь налить,

Не знаю, с чего начинать,

Чтоб осень былую продлить.

А там – Будапешт золотой

(Приеду ли снова? – вопрос),

И ты над дунайской водой

С волною упавших волос…