Двести шестой километр
Двести шестой километр
Зима и Печь
Зачем мы строим большие печи?
Не лучше ли утеплять дома?
Пётр Мамонов
В лапе еловой, несжатом хлебе,
В листве гнилой;
И на земле – зима, и на небе,
И под землёй…
В стогах, сугробах, собачьем лае,
Кошачьих снах –
Зима. Не добрая и не злая,
Как есть. Зима.
Нет-нет, да снег отряхнёшь чекушкой
С сутулых плеч:
Зима – весь мир. Человек – избушка.
В избушке – печь.
Подёрнет ухом у печки кошка
На ставен трель –
С мороза кто-то глядит в окошко:
– Пусти, согрей…
Зима. В сердцах, на висках-опушках –
Везде права…
– Согрею, что ж… Заходи в избушку.
Неси дрова.
Ветха избушка, но пахнет сеном,
Дрова трещат.
И, как-никак, через дыры в стенах
Уходит чад…
…С устатку кто, может, кто с охоты,
А кто – с утех…
Но если в душу стучится кто-то –
Пускайте всех.
Натопчут – пусть! Надымят прилично,
И негде лечь…
Не стены греют.
И не наличник.
Топите печь.
* * *
Ключ от уборной в отделе «трусики»,
На мониторе чужие фотки.
Маюсь в фотосалоне малюсеньком
Между ломбардом и вино-водкой.
Триста за выход, процент на пиво,
На горячем системнике тёплый чай,
Утро. Из принтера смотрят криво
Люди, загруженные в печать…
Времени пашня на серой коже,
Шарфики в клетку, советский драп…
Кто-то им пенсии сбавит, может,
Я им морщины могу убрать…
Малого бизнеса рвутся глотки
В спорах о Боге и колбасе…
Между ломбардом и вино-водкой
Все.
* * *
Строчка сочно крадётся горлом,
Срочно на языке вертится…
Я листочек, натёртый городом,
Как отбитое мясо – перцем.
Я кусочек бумаги белый,
Где напишут – кому что хочется!
Напророчено быть пробелом мне
Между точечек в многоточиях
Человеческих жизней, судеб… Ах!
В них напёрсточник море вычерпал!..
Пусть напишут, что ж.
Да и будет так.
Ненаписанное – не вычеркнуть.
* * *
Осень сдаёт патроны,
Август нажал на спуск…
Город – стакан гранёный –
Выверен, грязен, пуст.
Спрятались в джинсах ляжки,
Радовали хотя б…
Осень даёт отмашку –
С левой шагнул сентябрь.
Разум кроссвордом занят,
Ищет душа слова:
Города ровные грани,
Горы на букву «А»…
…В термосе чай. Во фляжке
Крепкий дубовый сок.
Осень даёт отмашку.
Поезд даёт гудок.
* * *
Двести шестой километр, кажется.
Какой-то (точно железной) дороги.
Смотрел секунду: избушка кряжится,
Кряхтит дедок на пеньке, разминая ноги…
Двор без плетней, незатейливый огородик,
Нужник за домом, сарай, поленница…
И двести шестой километр вроде бы,
А здесь не менялось и не изменится
Ничего. Кроме времени года.
В раскадровке вагонных окон:
За огородом –
Река и горы.
Века и годы…
Ещё секунда.
Уносит скорый
Туда, где скажет айфон погоду…
…В избе тишина между стёкол мухою…
Погода больными ногами скажется…
Садишься на пень в персональном раю своём.
На двести шестом километре.
Кажется…
* * *
Всё немного не так, как кому-то хотелось бы:
Неизменное утро к стеклу прилипает влагой,
Вдоль дороги шагают несущие свет столбы
Чётко выверенным шагом.
В одинаковых окнах вагонов слоёный дым
Над унылым, бескрайним брезентом из песни Цоя…
«Мы – хозяева жизни», – сказала мне как-то ты,
«Есть Любовь и Смерть!» – рассмеялся тебе в лицо я.
Всё немного не так. У подошвы ревёт поток,
Камни гладкими делая сотни лет.
Я, как знамя в руках, поднимаю своё Ничто:
Я люблю. И поэтому смерти нет.
Родительский день
Лес вечерний, снежок подлесками,
В прошлогодней пыли окно.
Крутит к солнышку ПАЗик рейсовый
Деревенских дорог кино.
Раскадрованные дорожки
Под колёса сползают вниз:
Тут – отрывочек про бомбёжку,
Там – отрывок про коммунизм…
Ельник. Проседью в нем – берёзы,
Свежевыкрашенных оград
Кадры: с крестиками – про Грозный,
Со звездою – про Сталинград…
…Дом. Крылечко. Галоши мамины,
Блинный запах в сенях повис…
– Помнишь, папка купил нам камеру?
– Я теперь всё залил на диск…
Брызнул, только его и видели,
Жизнь-отрывок. И снова – лес…
Стёрто, будто магнитом, видео
С чёрных ленточек VHS.
* * *
Стала мужа учить жена, как точить ножи…
Не желая слушать, что он ножей заточил вагон.
И вагонов немало муж разгрузил за жизнь.
В телевизоре Визбор пел, или типа того.
«Таков угол ножа к точилу, таков нажим…»
Разошлась всерьёз, на личности перешла!
Недосоленный бледный борщ через край бежит
На вчерашней каши уже обгоревший шлак…
«Нож тупой! Чётыможешьтадаваще?!» –
Муж – в прихожку, нет уже терпежа…
…Нет и пуговиц на невыстиранном плаще…
Взял тужурку и из дому убежал.
В сквере начал лужи топтать, зажигалку жечь…
Вспоминать зажигалок, жён и ножей вагон…
А в прихожей жена лежала. Бежала желчь.
В телевизоре Визбор пел.
Или типа того.
* * *
На кухне утром бутылок роща,
Чайник. Ставлю на газ его…
Многое в жизни простого проще,
А всё простое – крепче всего:
Три аккорда, топор и водка –
Приёма нет, хоть гранатой рви.
Вот так чугунная сковородка
Пережила две моих любви.
* * *
Если жидкость фразами
на уста
высыпает – в жидкости что-то есть…
Хочешь жить за пазухой
у Христа –
есть резон за пазуху эту лезть.
Побалую мельком я.
Коли уж нашукал
на столе луковку – закушу ей.
И в тугую петельку
Божьего пиджака
пропихну пуговку
головы своей.
* * *
Мечемся, не уняв
времени вечный сев…
Время лечит.
Меня.
Руками моих друзей.
С ними сумел понять
многое.
Видит Бог,
время лепит меня
руками моих врагов.
Утоп бы – петлёю ловят –
соломку
стянули
в сноп…
Спасибо на добром Слове.
Теперь мне хватает слов!
За каждый мой крик бессильный
прими благодарность, враг!..
За то,
что стрелял по крыльям…
В достатке теперь пера.