Джакомо Понти
Джакомо Понти
Глава 1. Век — миг
Покинув дом Отца, ты движим вот чем:
Надеждой оказаться в доме отчем.
Глава 2. Из зала суда
Судебный зал. Назначенная дата.
Мышиная пробежка адвоката
С полупустою пачкой сигарет –
Так долго продолжалось ожиданье.
И вот настало время заседанья.
— Встать, суд идет! —
и вспыхнул яркий свет.
— По свыше установленному плану
Сначала подтвердим, что, ей же ей,
Перед собой мы видим капитана
Флотилии бумажных кораблей,
Джакомо Понти…
— Да, Джакомо Понти!
Я из колен Лоренцо и Козимо.
Всегда, боясь, что жизнь промчится мимо,
Я на переднем крае был на фронте
Ночей и дней,
и говорить клянусь
Одну лишь правду. Это подтверждая,
Рукой к священной книге прикоснусь…
…Нет, как я очутился здесь — не знаю,
Однако же предположить берусь,
Что пьяным был в дугу, и сам собою
Сюда хмельною занесен дугою.
Не говорите, что таких закон-де
Велит карать.
Да, я — Джакомо Понти,
Я из колен Козимо и Лоренцо.
Судьба лихое выдала коленце:
Беспамятство — и я у вас в плену,
Но каяться пристало мне едва ли.
Я именами предков присягну,
Что грудью защищал алтарь Грааля
(не это ли мне ставится в вину?)
Я, вольный гражданин Джакомо Понти,
Вел честный бой и потерпел афронт,
Но, Ваша честь,
вы все-таки не Понтий –
Понтов не стройте.
Нас не взять на понт.
Я изучил резоны обвиненья:
Они на месте строятся пустом;
Раз это мненье ставит под сомненье
Мой адвокат, виляющий хвостом
Под вашу дудку, –
адвокату дам
Отвод, и защищаться буду сам.
Наветы отмести не премину,
И весь набор улик пустопорожний
Я вам обратно в глотку запихну…
— Старайтесь быть в речах поосторожней,
А если не сумеете — тогда
В тюрьму
за оскорбление суда!
— Ну, хорошо. Дипломатичней буду.
Итак, продолжим прения сторон.
Судите сами: в чем я обвинен?
В стремлении к мечте, к надежде, к чуду.
Еще одна вмененная вина:
Я говорил
(ну да, не отрицаю!),
Что жалким вашим чувствам — грош цена.
И что же? Разве им цена иная?
На вашей крыше я не свил гнезда.
Я занавес задернул раньше срока.
И вот итог: сегодня доброта
Здесь судится под именем порока.
Судьба мне указала путь к духану,
Как Моисей евреям — к Ханаану.
Вот от чего
(вновь отрицать не стану!)
Мои слова и мнимая вина
На фоне вашей жизни безуханной
Благоухают чашею вина.
Глава 6. Аперитив перед презентацией
Когда-то я пришпоривал коня,
В нездешние края его гоня,
Ища повсюду чудеса природы
И в небе –
Вифлеемскую звезду.
И вот теперь застыл пред вами я:
В родную землю, словно якорь в воду,
Прах деда опустил, и нет мне хода…
Я даже в бурю
с места не сойду.
Глава 20. Из зала суда
Тбилисцы, вы –
как граждане Афин.
Я — как Сократ
в венце бессчетных вин.
Судите сами: оправданий нет ли?
Есть,
но меня вы бьете наповал.
Еще с утра затянутую петлю
У зеркала мне галстук предвещал.
Судите!
Мне уже не будет хуже.
Я зависть с клеветой сумел снести.
Всегда найдутся,
чтоб подслушать, уши,
Да нос — чтоб вынюхать
и донести.
Опять стою под розою ветров
И под угрозой строгих наказаний.
Таков мой рок,
и я служить готов
Сейсмографом душевных колебаний.
А если все нарушатся права –
Сыграй на звонких струнах, как на нервах,
Произнеся нетленные слова:
Последние да станут прежде первых!
Пусть ваш закон неправедно суров
И прочит мне глухой темницы лоно,
Есть мой закон — венок из певчих слов.
И он сильнее вашего закона!
Глава 22. Письмо к Прометею
Эй, Прометей!
Не дашь ли огонька,
Пока еще не села зажигалка?
Конечно, дашь.
Я знаю, что не жалко.
Покурим да потреплемся слегка.
Мне в детстве,
точно так же, как тебе,
Со спичками играть не разрешали,
А я их крал.
Потом смолил в подвале
С друзьями по кварталу и судьбе,
Из них давая прикурить любому.
«Сейчас же брось, — меня ругали дома, –
играть с огнем!»…
Ты знал такое сам.
Я повзрослел, и все ж по временам,
Дрожмя дрожа
от холода людского,
Мне поиграть с огнем хотелось снова.
И вот итог:
пришел черед цепям.
И если я, прикованный к скале
Их равнодушья и непониманья,
Хоть искру запалить смогу –
«Вниманье! –
несется крик, —
Пожарные, скорей!
С брандспойтами, с баграми, топорами!»
Боятся,
что подняться может пламя
И осветить их темные дела,
И вспыхнуть в сердце женщины,
и мужа
она покинет,
Чтоб согреться в стужу
У яркого костра горячих слов,
Уйдя от старых счетов
И счетов
За электричество и отопленье…
…Увы! В азарте
Пожаротушенья
Они однажды могут погасить
Меня дотла,
до пепла и до праха,
И до золы,
но я не знаю страха:
коль быть такому –
так тому и быть.
Эй, Прометей, признай:
Такой конец
Ничуть иного не страшней итога.
Мой брат родной,
Предшественник, отец!
Дай прикурить.
Поговорим немного.
Глава 36. Диалог в обители
— Где Ты, где я, где жизнь, где смерть —
не знаю.
Но, оглянувшись, посреди песков
У кромки моря ясно различаю
Две параллельных линии следов.
Понятно: я без отдыха и сна
Свою стопу с Твоею рядом ставил.
Две линии… Но кое-где — одна.
Неужто, Рабби, Ты меня оставил?
— Нет, я не оставлял тебя, сынок,
И никогда ты не был одинок,
Но иногда в пути лишался сил –
Тогда я на руках тебя носил.
Глава 37. Приговор
…Внимать бы притчам и не причитать.
Но обернулась жизнь иным исходом:
Не в силах душу в теле я сдержать,
И никуда мне не уйти по водам.
Послесловие
Я истинный вериец в ремесле.
Известно мне, что, сколько ни воинствуй,
все все равно едино на земле,
в основе же единства — триединство.
Улыбка неразлучна со слезой,
Ту — от строки не отделить на деле…
Ничтожно мал бескрайний шар земной,
И вечность — краткий миг:
Цутисопели.
(Перевел Николай Голь)
Хаджи-Мурат
Над Темир-Хан-Шурой нависли годы.
Сидят в молчании отцы аула,
На камнях грея высохшие кости.
Седых бород уж синева коснулась.
Почетный караул несут там, где адат,
Где муэдзина крик от минарета слышен,
Востока мудрость бережно хранят
И говорят на «ты» с Всевышним.
Народ в том солнцем залитом краю
Клинком и клятвой веру защищает,
И сыновей, отдавших жизнь в бою,
Земля аула с честью принимает.
Но, впрочем, описание аула
Меня так увлекло и захлестнуло,
Что не заметил я, как пробил час.
А ведь поэту надо до заката
Решить, через какие врата,
Ввести в родной аул
Хаджи-Мурата.
Уж впору торопиться, так как ночь
Не станет ждать: побагровел закат,
На небо выплыл призрачный орел,
И без меня он улетит назад.
Что предвещает крыльев гордых взмах,
К чему патруль небесный стража-птицы?
Аварский вождь, наиб Хаджи-Мурат
Еще до ночи должен нам явиться.
Свободолюбием разрушил грань герой,
Чей след еще и в сумерки светится.
Его не признавал родной осиный рой,
Как не признала Белая Столица.
Признал лишь Лев, узрев другого Льва
И распознав без слов язык отваги.
Взамен чернил — своей скупой слезой
Творец героя создал на бумаге.
Узнал походку кунака,
Случайно встреченного на дороге,
Писатель граф Толстой,
который сам
Не узнан был в простой крестьянской тоге
Ни Венценосцем и ни Церковью Святой!
Желая рану вековую залечить,
Я возомнил, что это рифмой сделать можно.
Читатель, должен ты меня простить —
Хотел, да не успел:
настала ночь,
И гор величие во тьме увидеть сложно…
(Перевел Гиоргий Хаиндрава)
Ул. Казбеги № 14
И был мой дом. Был стол накрытый,
И скатерть, словно снег, белела.
И дверь всегда была открыта —
Царил там праздник без предела.
Любого в доме привечали
Без поводов и без причин.
Стол, для гостей накрытый — мама,
А посреди — отец-кувшин.
Был всем знаком, как панорама
Дорог и указатель-стрелка.
Нарядная рубашка — мама,
Отец — на вороте отделка.
Редели сумерки с рассветом.
Вновь доносился звон из храма.
Отец — на перепутье ветер,
Распахнутые окна — мама.
Потом — болезнь подкралась тихо,
И на стене портрет был в раме,
На том холсте — отца улыбка,
Негаснущая свечка — мама.
И был мой дом…
(Перевела Анна Комнен)