Клуб СРП

Клуб СРП

21 век – время смелых экспериментов, поэтому мы тоже хотим провести эксперимент, представить читателю не одного автора, а целый клуб Союза российских писателей (СРП), о котором расскажет его куратор Виктория Чембарцева: «Литературный клуб Союза российских писателей основан в 2019 году по инициативе Первого секретаря СРП Светланы Василенко. Участники клуба – это как начинающие, так и состоявшиеся авторы, занимающие достойное место в современной литературе: поэты, прозаики, переводчики, эссеисты и критики. На заседаниях клуба подробно разбираются представленные на обсуждение тексты, а авторы могут получить не только «обратную связь» от коллег, но и профессиональные советы, редакторские правки и рекомендации по дальнейшей работе с текстами. Клуб способствует продвижению своих авторов для участия в различных литературных конкурсах и мероприятиях, организует публикации на творческих площадках и в авторитетных изданиях. Принять участие в работе секций Литклуба могут все желающие, независимо от членства в СРП и других творческих союзов. Ведущие клуба: поэт, переводчик поэзии – Геннадий Калашников; поэт, прозаик, переводчик поэзии – Вика Чембарцева; прозаик, поэт, литературный критик – Александр Евсюков (секция прозы). Логотип Литературного клуба СРП – книга-бабочка.».

 

Д. Л.

 

 

Елена СЕВРЮГИНА (МОСКВА)

 

 

ЛЮДИМЫ

 

люди люди где вы нынче есть

людям заворачивают взвесь

неживого с примесью живого

отсырев под пальцами дождей

люди убегают от людей

на исходе дня сторожевого

в ульях улиц лужи-волдыри

разрывают город изнутри

мокрым следом тянутся до станций

снова замыкается кольцо

пятится знакомое лицо

пожелав неузнанным остаться

у пруда знакомая скамья

там где я которая не я

каждый раз глазеет на прохожих

в мире вещи вечен ли девайс

люди люди я смотрю на вас

в тонкие просветы толстой кожи

отчего идущим вдоль реки

запретили скрипки и смычки

отчего улиточные лица

тянутся вдоль летнего ларька

думают побеги тростника

адовой водой опохмелиться

и сто лет холодная война

а вокруг бушует тишина

та которой мы когда-то были

застывает времени песок

зарится на золото ясон

поставляет слитки в аргмобиле

время нас торопится прочесть

люди люди где вы нынче есть

 

 

НЕВСКОЕ

 

паутина проспектов пандемия модных лито

этот город тебе по размеру сидит как влитой

да и сам ты как будто пошит из добротного льда

в многокамерном сердце смеётся большая вода

мимо радуги разниц тебя и стоглавой толпы

мчится всадник и разве не легче от стука копыт

проносящих стремглавое время сквозь страх забытья

полыхает в стенах исаакия осень твоя

медноглазая рыжая крепких тамбовских кровей

ты её в черноречной печали утешь и развей

видишь плачет идёт по земле не касаясь земли

приюти приласкай вдоль реки нареки натали

терпкий мир на репите мой питер питание вен

белоночие улиц иглы настороженный вепрь

раскромсавший лицо синевы до седых стратосфер

мне с тобой не дожить до поры умирания вер

 

 

* * *

 

никогда не ходи по ночам в грибоедовский дом

там в шершавой шинели шныряет мужик с топором

или это ты сам амнезией внезапной распят

Петербург Ленинград

Петроград

Петербург – Ленинград

 

 

ДВОРНИК

 

ранним утром на окраине москвы,

по обычаю поругивая ветер,

собиратель умирающей листвы

для расчистки территорию наметит,

постоит-поразмышляет, скажет нах

на хорошем на неломаном таджикском –

поплывёт рассветный говор на волнах,

облачаясь в паранджу, снимая джинсы…

стукнет ветка о гранитный парапет,

возвестит урбанистическое рабство –

старый город непроветрен, не отпет

в пост-осеннем обезличенном пространстве,

но однажды, запустив за воротник

пару вёсен, тройку песен, сотню лоций,

в хмурый город забредёт его двойник –

и откроются запретные колодцы,

узких улиц расшифруется транскрипт

на границе между временным и вечным,

и подземная трава заговорит

на забытом тамплиеровом наречье,

и укроют изумлённую москву

человеческих историй мегабайты –

оттого на потемневшую листву

не гляди со злым прищуром, гастарбайтер

 

 

 

Анна АРКАНИНА (МОСКВА)

 

 

СЕРЫЙ ДЕНЬ С ГОЛУБЫМ СВЕЧЕНИЕМ

 

Ничего не знаю, но прощаю,

всем прогнозам, в общем, вопреки

снег идёт, беспечен и нечаян,

сны клевать с протянутой руки.

 

Это я на улице без шапки –

детству никогда не выйдет срок,

и бежит за мной смешной и шаткий

прямо в сердце – голубой щенок.

 

Голубой огонь в глазах игривых,

мокрый нос, дурная голова.

Осень, ты когда-нибудь любила

так, чтоб не расти потом трава?

 

Чтобы о свеченье уколоться,

а на утро в свете утонуть.

И на дне дворового колодца

горечи пригубить по чуть-чуть?

 

Серый день – набросок карандашный.

Снег! Щенок! Айда меня искать!

Ангел в тёплых тапочках домашних

крутит пальцем прямо у виска.

 

Что с меня возьмёшь, когда без сдачи

выдано беспечности с лихвой?

Верит сердце истово, щенячьи,

голубому свету за спиной.

 

 

ПОЛДЕНЬ

 

Неспешна тишина в посёлке дачном –

медовая, тягучая на вид.

И даже слышно, как из тьмы чердачной

вниз по лучу сбегают муравьи.

 

Чу, оживает звук в цветочной чаше –

вибрирующей мантры гулкий «бжжж» –

и станет что-то важное неважным,

пока мы здесь, забытые, лежим.

 

Пока наш поздний завтрак недоеден

и синь озёр вливается в глаза,

покажется на том и этом свете

застыло время в полдень на часах.

 

Пусть лето, как засвеченная пленка,

течёт себе, течёт в себе, сквозь сны.

Я слово подбираю и – котёнка.

А по траве бежит навстречу сын.

 

 

КТО НЕ СПРЯТАЛСЯ?

 

Неба трепетность и бледность,

горечь первого глотка,

пустозвонность, неизвестность,

яблок сочные бока.

 

Это осень приключилась

и нажала тормоза.

Без существенной причины

подосиновик в слезах.

 

Оглянулся, песня спета –

только памяти круги.

Осень – время для поэтов

с чёрной ласточкой в груди.

 

Осень стыла, осень свята,

новый день дождём крещён.

В лес по нас идут опята –

кто не спрятался еще?

 

 

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

 

Был день как день, топилась банька,

храм в небо маковкой врастал,

шум электрички – звук недальний

протяжно таял у виска.

 

Рой комариный не сдавался,

приезжих пробуя на вкус.

И сладкой нотой постоянства

рос у плетня малины куст.

 

Спал велик, брошенный в крапиву,

со сбитой надписью «Салют».

Слетался к магазину «Пиво»

с утра поддатый местный люд.

 

В повозке время громыхало,

в покосе слышался покой.

Так много умещалось в малом

пока кончался день седьмой.

 

 

 

 

 

Ольга АНДРЕЕВА (РОСТОВ-НА-ДОНУ)

 

 

* * *

 

Больше полусотни октябрей…

О, скажи мне, чем я заслужила

этот сладко плачущий орех

цвета янтаря в горчичных жилах,

этот виноградовый хорей,

предвкушенье взмаха под лопаткой.

All my troubles seemed so far away.

Люди, львы, орлы и куропатки

в зарослях его наивняка

разбредутся по звериным тропам,

нас не оторвать от корешка,

мы в себя вернёмся автостопом.

 

Что случилось с небом? Льёт и льёт,

починил бы кто-нибудь прореху,

отрываясь от корней, жильё

человечье уплывёт орехом

грецким – вдоль по вектору лозы,

ведь орех имеет форму мозга,

и опять припомнишь Лао-цзы

о победе нежного над жёстким.

 

 

* * *

 

«Я тебя отпускаю»

На самое дно?

Как из лодки младенца –

пусть учится плавать.

Или учится плакать –

не всё ли равно,

как взрослеть?

Так и ты, нахлебавшись по праву

молока и просоленной горькой воды

шепчешь скованным ртом –

«далеко ль до беды?».

Ну и что? Ты ведь тоже рождён от любви –

Не цепляйся за лодку! Плыви!

 

Никого не зови – не спасут.

В этом суть.

Ни одной безопасной тропинки в лесу,

безобидной травинки в лесу ни одной –

но когда золотой колокольной стеной

встанет клён, и легко задрожат на весу

сотни пальчиков-листьев –

забудешь спросить,

справедливо ль настроены эти весы…

 

Это только свобода, речная вода

без пути и следа.

 

 

ГАЛАПАГОСЫ

 

Неси, пустая голова,

туда, где скалы-великаны

и черепахи-острова,

рождённые из недр вулкана,

где бирюзовая вода

размоет нити Ариадны,

гуляют славные стада

невиданных и ненаглядных,

где раздувает красный шар

самец-фрегат любви навстречу,

голуболапых олушат

кальмары учат делать свечку,

в прибоях радуги игра –

захватит дух, подбросит кверху…

Да, это черепаший рай,

и в нём не место человеку,

но я недолго. Заживёт

на шее поцелуй медузы,

отпустит в безмятежье вод

та судорога (или муза) –

и справлюсь о пути назад

у желтопузой игуаны,

она и проведёт в закат

по красным отмелям песчаным.

 

 

ПУТЕШЕСТВИЕ

 

Рука касается стекла –

отдать излишество тепла,

а не согреть. (Кто думает о ближнем?)

Уткнусь в стекло угрюмым червем книжным,

в надежде слабой избежать беседы

с моим коммуникабельным соседом.

 

Вид заоконный так хорош –

То Васнецов, то Шишкин, «Рожь».

(Вояж в Москву сродни полёту в космос;

уездная запуганная косность,

наследственная, многовековая

привычка ездить только на трамвае!)

 

Я вижу, как огонь горит

И слышу остинатный ритм –

и оторваться никогда не поздно.

Дома просты – так птицы лепят гнёзда:

всё впрок идёт, и то – нам жить не вечно.

(Безденежье нас делает беспечней).

 

Не буду соблюдать примет,

которых, слава богу, нет.

Устав от зрелищ – обратимся к слову.

Мадам напротив, не стыдясь, Донцову,

я, пряча, (глупый пингвин), «Розу мира» –

мне страшно выдавать своих кумиров.

 

Играет память: иногда

отнимет что-то навсегда,

и вдруг вернёт – ржаной кислинкой в хлебе.

Я помню этот лес и это небо!

Читаю долго – но пойму всего-то

процента три – по гамбургскому счёту.

 

Но ветер в голове так чист,

и стрижка – под кленовый лист,

и где-то бродит Болдинская осень –

её по городам и весям носит

пронизанное воздухом и светом

беспечное монашество поэта.