Журнальный мир

Пять лет назад, воспоминая первых космонавтах, я писал:

«Я иногда встречаюсь и общаюсь с космонавтами гагаринского призыва из той госпитальной “палаты лордов”, как они ее сами назвали, – постаревшими Валерием Быковским, Виктором Горбатко, Борисом Волыновым, Анатолием Филипченко, моими здравствующими постаревшими ровесниками и теми, что уже младше меня: поседевшими “детьми войны” и первых послевоенных лет – Вячеславом Зудовым, Владимиром Джанибековым, Владимиром Коваленком, Георгием Гречко и другими, кто жил и работал бок о бок с Гагариным, а сейчас пенсионеры, деды и даже прадеды.

У Юрия Романенко и Александра Волкова сыновья Роман и Сережа уже по два раза были командирами на МКС, представляя там свои семейные космические династии. Гагарин когда-то мечтал об этом».

Годы спешат, мы вроде совсем недавно стали жить в XXI веке, а он уже стал совершеннолетним, а сейчас ему уже за двадцать. Замечательно, что память хранит и открывает неизвестные подробности из жизни первопроходцев космоса. Сейчас из 20 первых «лордов» остался один – Борис Валентинович Волынов. Помнится, на 90-летии со дня рождения Валерия Павловича в 1994 году у нас в Горьком во Дворце пионеров я спросил его: «Было ли 12 апреля 1961 года что-то такое, что вас удивило?» И он с готовностью ответил:

– Удивительным был весь этот день! Но был момент, когда мы на пункте слежения за первым полетом в космос услышали от Гагарина: «Вхожу в тень Земли». Мы переглянулись: «Что он сейчас сказал? Куда он входит?» Остановили запись и прослушали сказанное снова еще и еще раз. Тогда все было новым, непривычным. Теперь эти слова давно стали рабочими терминами и не требуют разъяснений, как и многие другие в переговорах с комическими экипажами с Землей и между собой… Космос породил свой специальный язык и обогатил им русскую лексику…

Вообще в освоении космоса еще очень много неизвестных деталей. А в наше время, когда мы уже многое знаем, именно детали, вроде бы мелочи, и хранят самую интересную информацию.

Имена первой группы будущих космонавтов, которые готовились к полету, были строжайше засекречены, еще большую тайну составляли разработчики и создатели космических кораблей. Сергей Павлович Королев после успешного запуска первого спутника Земли с грустью говорил своему другу писателю Герману Нагаеву: «Народ узнает обо мне только после моей смерти». Это так и произошло. Но на кремлевском приеме 14 апреля 1961 года в честь первого в мире полета человека в космическое пространство подвыпивший Никита Сергеевич Хрущев провозгласил тост «За главного конструктора!» и стал, как он сам это называл, импровизировать: «Сергей Павлович, где вы? Покажитесь!..» Все зарубежные послы и военные атташе пришли в движение. Королева прикрыли со всех сторон сотрудники его фирмы и охрана…

После полета Гагарина главной загадкой стал космонавт-2. В том, что он есть, никто не сомневался, о нем говорили, о нем писали, только не называли по имени. Не помню сейчас, от кого в июне или июле 1961 года я, еще будучи студентом, услышал, что это Титов. И зовут его Герман. Признаюсь, что не придал этому значения, потому что тогда предположительно назывались разные имена и фамилии. Но все-таки, когда 6 августа в эфире зазвучали позывные Всесоюзного радио и Юрий Левитан пообещал – «через несколько минут будет передано важное сообщение», я, опережая его, выпалил: «Наверно, Титов полетел!» Стоявшие рядом мои товарищи по истфаку удивились: «Откуда ты знаешь?»… Я сам был удивлен и обрадован, что это оказалось именно так.

И рядом с Юрием Гагариным навсегда встал Герман Титов. В русском языке появилось такое устойчивое сочетание: Гагарин и Титов. Можно легко вспомнить другие подобные сочетания имен философов, политиков, писателей, популярные в нашей стране.

8 августа 1941 года мама со мной на руках ушла в эвакуацию из Николаева, где я родился 3 сентября 1937 года. Фашисты вошли в город 16 августа. Отца уже с нами не было: воевал. 16 сентября 1941 года мы добрались до Горького, который с тех пор стал мне родным на всю жизнь. Первый раз после войны я приехал в Николаев в августе 1963 года. Во время отпуска, я уже работал на Горьковском телевидении. Поселился у тети Розы, вдовы маминого брата Абрама Ароновича Ольшанского, погибшего 13 сентября 1943 года при освобождении Смоленска. Он был майором, командиром минометного полка. Тетя Роза во время войны тоже жила в Горьком и вернулась в Николаев летом 1945 года.

Однажды утром, придя с базара со свежими овощами, она сообщила услышанную там новость – в Николаев приехал космонавт Титов, он сейчас гостит у своего школьного учителя Адриана Митрофановича Топорова, в нескольких кварталах от нашего дома. Возвращаясь с рынка, она видела, как туда во двор заехала машина с надписью «Телевидение».

Не допив чаю, я побежал по указанному тетей Розой адресу. И через десять минут был в небольшом южном дворике с одно-двухэтажными домами, с большим столом в палисаднике рядом с окнами первого этажа. Тут уже с микрофонами, кинокамерой и магнитофоном суетились мои коллеги-телевизионщики, с которыми я не далее как вчера познакомился в Николаевском телецентре. Оказалось, что они меня знали по моим репортажам из Горького в «Новостях» Центрального телевидения. Программы «Время» тогда еще не было.

Мой здешний коллега Игорь Федоров удивился моему появлению: «Откуда узнал новость?» – «Тетя с базара принесла». – «Это по-нашему!..»

Двор наполнялся людьми с соседних дворов и улиц, публика была разношерстная. За порядком наблюдали два или три милиционера в белых гимнастерках. Я жалел только об одном: в спешке не взял фотоаппарат.

Из разговора с Титовым помню его рассказ о том, как незадолго до старта у него разболелась пятка на правой ноге и как он старался на виду у начальства и врачей ходить не хромая. Тем не менее его направили просветить подозрительную пятку рентгеном.

– Это были самые тревожные часы перед стартом: что-то там разглядят – и прощай полет! – вспоминал свои опасения Герман Степанович. И широко улыбнулся: – Но мир не без добрых людей! Когда надо было ставить ногу на подставку перед рентгеном, у меня, видимо, был такой обреченный на неудачу вид, что молодая медсестра слегка оттолкнула меня и сунула под рентген свою пятку… Я ей на всю жизнь благодарен!

– А как сейчас ваша пятка?

– Да нормально! По-моему, на второй день после рентгена боль прошла, просто перестал по этому поводу нервничать…

– А как получилось так, что Гагарин стал первым космонавтом, а вы вторым?

– Это не зависело от нас – ни от Гагарина, ни от меня. Так решили наверху, хотя мы были оба готовы к полету. Между прочим, Гагарин тоже был благодарен врачам: за месяц до полета у него был обнаружен гайморит, но медики скрыли этот диагноз на свой страх и риск: им очень полюбился Гагарин.

Я знаю от сведущих людей, что Герман Степанович всегда переживал, что он в соседстве героев космоса – второй. Он рядом с Гагариным шел к заветной цели – но тот опередил, так сложились обстоятельства. Мне рассказывали, что когда Н.С. Хрущеву доложили о двоих кандидатах на первый полет, Никита Сергеевич будто бы среагировал так: «Что же, у нас первый космонавт будет с немецким именем? Пусть лучше Юрка летит!» Кто тогда мог объяснить первому человеку в стране, что Степан Титов был искренним почитателем А. С. Пушкина и назвал сына по фамилии героя «Пиковой дамы», убрав из нее вторую букву «н»? Так же отрицательно высказался Н.С. Хрущев и по поводу Григория Нелюбова, который был третьим в списке возможных кандидатов:

– Первый космонавт должен стать любимцем всего человечества, а у него такая фамилия – Нелюбов!..

Вероятно, у Гагарина были еще какие-то глубокие личностные преимущества, которые определили его лидерство.

Между прочим, это же самое «немецкое имя» стало барьером для полета в космос нашего земляка из деревни Шубино Шарангского района врача-космонавта Германа Арзамазова. Я знаю это самого Германа Семеновича, а ему в свое время коллеги передали слова, сказанные председателем Государственной комиссии генералом Керимовым, созвучные с теми, что произнес Хрущев…

Когда Юрий Алексеевич узнал, что назначен на корабль-спутник «Восток» «пилотом № 1», а Герман Степанович – «запасным пилотом», и видя, что друг расстроен этим решением, Гагарин наклонился к Титову и тихо сказал: «Тебя берегут для большего».

Но мудрый Титов понимал: какими бы сложными и важными ни стали бы будущие программы освоения космоса, ничего более значительного, чем первый полет человека в невесомость, уже не будет. И переживал по этому поводу. Алексей Леонов рассказал, как однажды 12 апреля он поздравил Германа Степановича с праздником, тот отреагировал:

– Для меня это самый печальный день в моей жизни!..

Между прочим, проницательный и мудрый Гагарин был прав, утешая Титова. «Дядьке» космонавтов генералу Каманину было легче выбрать одного из двух кандидатов на один виток вокруг Земли, чем на почти суточную командировку в космос, и он сохранил это задание за Титовым… Думаю, что в разговоре перед стартом все объяснил Герману Степановичу, но от переживаний по поводу утраченного лидерства не оградил… Конечно, случались и другие переживания, оттого, бывало, «срывался в пике» во вроде бы обычных жизненных обстоятельствах. Я был свидетелем одного такого срыва летом 1978 года на Бору, куда космонавт-2 приехал на стеклозавод, чтобы поменять на своей «Волге» светлые стекла на темные. Не буду вдаваться в подробности этого вечера, после чего я понял, что космонавты – самые обычные наши люди со всем, что обычным нашим людям может быть свойственно. И если к космическим перегрузкам они приспособлены, то земные переносят весьма болезненно. Во всяком случае, вернулся я в тот день из Бора в плохом настроении. Никак не мог уснуть. В три часа ночи вскочил из-за неожиданного телефонного звонка. Звонил директор Горьковского цирка мой хороший знакомый Иван Панкратьевич Маринин:

– Саша, я сейчас пришлю за тобой свою машину – приедешь?

Я ответил, что еще слишком рано, чтобы в гости ходить. Маринин: среагировал:

– Тогда я передаю трубку хорошо знакомому тебе человеку, который попросил меня тебе позвонить …

– Александр Маркович, можно Саша, это я Герман… Титов! Хочу извиниться за то, что, знаю, тебе не понравилось на встрече в Боре… Сейчас я уже в форме, водитель тоже. И едем в Москву, завтра в 11 буду на докладе у министра обороны…

Я поблагодарил Германа Степановича за звонок и пожелал хорошей дороги… Больше встретиться с ним повода не случилось.

Вообще много раз убеждался, что космонавты – обычные люди, наши люди. И перестал их идеализировать. Но продолжаю восхищаться тем, что они делают в космосе.

Владимир Джанибеков и Виктор Савиных прилетели на станцию «Салют-7», которая уже отработала свой ресурс, была замерзшей, безлюдной, безжизненной и оставлена в космосе до той поры, пока со временем не спустится в плотные слои атмосферы и не сгорит. И вдруг два космонавта, чей опыт работы на этом «Салюте» был самым большим, отправились на борт, чтобы вернуть станцию к жизни и работать на ней. Что случилось?

Оказалось, что «Салютом-7» заинтересовались американцы. В НАСА был секретно подготовлен план увода станции из космоса, приземления (вернее, приводнения) ее с помощью состыковавшегося с ней американского «Шаттла» и, таким образом, добычи всех технических и оборонных секретов, которые она таила. Естественно, мы не могли допустить такого воровства в космосе и сделали все, чтобы советская станция снова стала обитаемой и действующей.

Все-таки, сколько бы ни прошло лет в освоении космоса, эта среда остается противоестественной, если даже не враждебной для существования в ней человека. Людям она выставляет свои новые и новые барьеры, которые приходятся учиться преодолевать. Например, космонавт Михаил Корниенко в интервью «Московскому комсомольцу» отметил, что в первое время работы на МКС «память работает по-другому. То, что было год назад и раньше, прекрасно помнишь, а то, что было 50 минут назад, забываешь. Вроде только-только помнил и раз – забыл. У меня был специальный блокнот, да и не только у меня. С оператором, например, разговариваешь, он диктует какие-то данные, говорит, какие надо взять приборы, агрегаты, все это надо обязательно записать, потому что забудешь. После полугода работы на станции этот эффект прошел…».

И еще одна особенность. На Землю все космонавты с МКС возвращаются на 3-4 сантиметра выше своего прежнего роста. Это происходит потому, что на позвоночник там не воздействует гравитация, все позвоночные диски расслабляются, расширяются. Позвоночный столб вытягивается, а вместе с ним и рост человека…

12 декабря 1976 года я приехал к Вячеславу Зудову домой в Звездный городок для подготовки сценария телефильма «Космонавты живут на Земле». Я спросил его, были ли у нас факты гибели космонавтов до полета Гагарина. Тогда об этом распускала слухи западная пресса.

– Да, – ответил мой собеседник, – за 19 дней до старта «Востока-1» погиб космонавт Валентин Бондаренко. Но погиб не в космосе, а на Земле… Согласно расписанию тренировок, Валентин Бондаренко заканчивал десятисуточное пребывание в сурдобарокамере в московском Институте медико-биологических проблем – как и других космонавтов, его испытывали одиночеством и тишиной. В конце испытания он совершил простую и непоправимую ошибку. После окончания медицинских тестов он снял с себя датчики, которые были закреплены на его теле, протёр места, где были датчики, смоченной в спирте ватой и неосторожно выбросил этот кусочек ваты. Вата попала на спираль раскалённой электроплитки и мгновенно вспыхнула. В атмосфере чистого кислорода огонь быстро распространился на всю камеру. На Бондаренко загорелся шерстяной тренировочный костюм. Из-за большого перепада давления было невозможно быстро открыть сурдобарокамеру. Когда камеру открыли, Бондаренко был ещё жив. Его доставили в Боткинскую больницу, где врачи боролись за его жизнь, но безуспешно. Через восемь часов Валентин Бондаренко скончался от ожогового шока… В зарубежной печати его часто называют советским космонавтом № 1. Мы говорим о Валентине Бондаренко как о «космонавте № 0». В космос он не летал…

В первом отряде космонавтов было 20 человек, никто из них не знал, кто будет пилотировать «Восток-1», и каждый был готов и хотел осуществить взлет на орбиту и облететь Землю. Вот их имена и фамилии по алфавиту:

Аникеев Иван Николаевич,

Бондаренко Валентин Васильевич,

Быковский Валерий Федорович,

Варламов Валентин Степанович,

Волынов Борис Валентинович,

Гагарин Юрий Алексеевич,

Горбатко Виктор Васильевич,

Заикин Дмитрий Алексеевич,

Карташов Анатолий Яковлевич,

Комаров Владимир Михайлович,

Леонов Алексей Архипович,

Нелюбов Григорий Григорьевич,

Николаев Андриян Григорьевич,

Попович Павел Романович,

Рафиков Марс Закирович,

Титов Герман Степанович,

Филатьев Валентин Игнатьевич,

Филипченко Анатолий Васильевич

Хрунов Евгений Васильевич,

Шонин Георгий Степанович.

Из них в космических полетах участвовали 12 человек. Для подготовки к первому старту в космос были непосредственно привлечены шестеро: Ю.А. Гагарин, Г.С. Титов, Г.Г. Нелюбов, А. Г. Николаев, П.Р. Попович, В.Ф. Быковский.

Из этой шестерки ни разу не слетал Григорий Нелюбов, хотя у него было официальное удостоверение Космонавта СССР № 3.

В 1960 году он был зачислен в первый отряд космонавтов СССР. Прошёл подготовку для полёта на космическом корабле «Восток». Был одним из претендентов на первый космический полёт. Был назначен вторым запасным космонавтом во время полёта Юрия Гагарина. Входил в группу подготовки космонавтов к полёту на кораблях «Восток-2», «Восток-3» и «Восток-4». В июне 1962 года был выведен из группы подготовки к полёту «Восток-3» и «Восток-4» по состоянию здоровья. Что позже было переквалифицировано: «за нарушение воинской дисциплины в нетрезвом виде». Возник конфликт с военным патрулём. Нелюбов был отчислен из отряда космонавтов вместе с Аникеевым и Филатьевым 17 апреля 1963 года. Согласно воспоминаниям Каманина, Гагарин высказывался за отчисление одного Филатьева, сам Каманин считал, что отчислить нужно Филатьева и Аникеева, а Нелюбову, учитывая его прекрасные показатели при подготовке и наименьшую (по мнению Каманина) вину в инциденте, дать возможность реабилитироваться.

Цитата из книги Ярослава Голованова «Космонавт № 1»:

…По общему мнению почти всех космонавтов, Нелюбов мог со временем оказаться в первой пятерке советских космонавтов.

Но случилось иначе. Подвело Григория как раз его «гусарство». Случилось это уже после полета Титова. Стычка с военным патрулем, который задержал Нелюбова, Аникеева и Филатьева, на железнодорожной платформе, дерзкое поведение и надменность в комендатуре в ответ на угрозу направить рапорт командованию. Руководство Центра упросило дежурного по комендатуре не посылать рапорта. Тот скрепя сердце согласился, если Нелюбов извинится. Нелюбов извиняться отказался. Рапорт ушёл наверх. Разгневанный Каманин отдал распоряжение отчислить всех троих. Космонавты первого призыва считают, что Аникеев и Филатьев пострадали исключительно по вине Нелюбова…

Секретарь парторганизации Павел Попович пытался разрешить ситуацию, созвав партсобрание, где Нелюбову было ещё раз предложено извиниться перед начальником патруля и покаяться перед товарищами, но Григория «замкнуло», чем он сам поставил крест на своей дальнейшей карьере.

После отчисления из отряда космонавтов Григорий Нелюбов продолжил службу в Военно-воздушных силах СССР на Дальнем Востоке.

Нелюбов тяжело переживал срыв своей космической карьеры и надеялся, что его в скором времени вернут в отряд космонавтов. Но надежды на возвращение не оправдались. Павел Попович однажды пытался свести его с «нужными людьми» в ЦК ВЛКСМ, но разговор не получился, и это только усугубило депрессию, из которой он, казалось, уже начинал было выходить, осваивая новейшие МиГ-21. Пытался перейти на работу лётчика-испытателя, но внезапно ему без объяснения причин было отказано. Это был новый тяжёлый удар. Начинались всё более серьёзные проблемы с алкоголем. Друзья пытались его оградить от этого, но тщетно. Он садился в любой проходящий поезд, показывал случайным попутчикам удостоверение космонавта № 3 и фотографии друзей с автографами, и ему тут же наливали. Одно время он при малейшей возможности срывался в Москву, пытаясь восстановиться в ВВИА имени Н. Е. Жуковского и встретиться с Каманиным. Последняя надежда родилась у него в конце 1965 года. Он решился, наконец, поговорить с Королёвым, которого раньше никогда ни о чём не просил. Но поговорить не успел. В январе 1966 года Сергей Павлович умер.

Григорий Нелюбов погиб 18 февраля 1966 года под колёсами поезда. Есть предположение, что покончил с собой…

Цитата из книги Ярослава Голованова «Космонавт № 1»:

…В выписке из рапорта я прочел (воспроизвожу дословно): «18 февраля 1966 года в пьяном состоянии был убит проходящим поездом на железнодорожном мосту станции Ипполитовка Дальневосточной железной дороги». Винить здесь судьбу, мне кажется, нельзя. Судьба была благосклонна к Нелюбову. Просто не хватило у человека сил сделать свою жизнь, так счастливо и интересно начавшуюся…

Кроме Нелюбова, Аникеева и Филатьева, из первого отряда космонавтов за аморальное поведение, связанное с алкоголем, был отчислен Марс Рафиков, по состоянию здоровья отряд покинули Валентин Варламов и Анатолий Карташов. Во время испытаний из-за пожара в сурдобарокамере на Земле 23 марта 1961 года погиб Валентин Бондаренко, которого называют космонавтом-ноль.

Эта трагедия на десятилетия была засекречена, поэтому и сегодня о ней мало кто знает. В недавно рассекреченных дневниках тогдашнего руководителя Центра подготовки космонавтов генерала Каманина в тот день была сделана такая запись: «Погиб слушатель-космонавт старший лейтенант В.В. Бондаренко. Нелепая первая жертва среди космонавтов. Он погиб от пожара в барокамере на десятые сутки 15-суточного эксперимента, проводившегося в Институте авиационной и космической медицины. Причина возникновения пожара пока неизвестна, вероятнее всего, она кроется в плохой организации дежурства и контроля за ходом испытаний».