Журнальный мир

Море Белое, студёное, песенное да капризное, щедрое на подарки. Угощает нас море, гостей заезжих, и погодой изменчивой, и напевами стоустыми – голосами воды и ветра. Снасти нашего суденышка мелодично названивают в такт. И если всплывает в душе мотив незнакомый, сердце согревающий, знать, игривые духи морские делятся своей радостью, тихонько на ухо напевают. А коли повезет, нашепчет море синее и старины да побывальщины, попотчует узорчатой поморской говорью.

_{* * *}

Заканчивался третий день нашего плавания по Кемским шхерам – группе островов Белого моря. Именно тогда на безымянном островке попался нам тот сейд – один из многочисленных в этом регионе священных камней саамов-лопарей, древних жителей Беломорья.

День был трудным. Из-за сильных волн и ветра катамаран не слушался. Мы неоднократно пытались пристать то к одному острову, то к другому, но раз за разом нас относило в сторону. То и дело море менялось. Так что островок, которого даже не было на карте, оказался первым, к которому мы смогли причалить, да и то лишь поздно вечером. Впрочем, летом на Белом море сложно сохранять ощущение времени – из-за белых ночей темнеет едва на пару-тройку часов в сутки.

Катамаран, прошелестев по песку, замер возле сейда – прямоугольного двухметрового валуна на двух каменных ножках, лежавшего у самой воды. Верхняя его плоскость образовывала почти ровную поверхность, похожую на алтарь.

Это был безлюдный и пустынный скалистый остров. Типичная для Севера скудная растительность стелилась ближе к земле. Сейд очень внушительно и весомо присутствовал в горизонтально ориентированном пространстве. Безлюдный пейзаж выглядел древним и величественным. Время здесь текло медленно. На высоком синем небе застыли пухлые белые облака, словно ждущие ветра корабли.

Мы с товарищем оттащили катамаран подальше от воды и распаковывали вещи. Мне было не по себе рядом с сейдом. Что-то в этом месте вызывало тревогу и неясное беспокойство. Большой валун против воли приковывал внимание. А щель под ним казалась приоткрытым каменным ртом. У меня закружилась голова, словно на краю обрыва. Воздух вокруг сейда дрожал и мерцал, как подогретый.

Несмотря на ясное небо и спокойное море, чувство беспокойства и неясной опасности усиливалось. Я почувствовала слабость и окликнула моего спутника. Он выгружал рюкзаки из катамарана, как вдруг замер, ошарашенно глядя перед собой и явно меня не замечая.

Мерцание и подрагивание воздуха распространялись от сейда во все стороны. Мир вокруг словно истончился.

Я увидела, что «алтарный» камень отворяется, как дверь. И откуда-то из глубины выплывает на поверхность, разворачиваясь унылой застиранной скатертью, сумеречное пространство в серых тонах под тусклым, непрозрачным небом.

Захлебнулись звуки моря и ветра, замерли крики птиц. Воздух стал неподвижным и затхлым. Берег хоть и остался вроде бы тем же, но потускнел. А море застыло недвижимо.

И здесь вдоль береговой линии, насколько хватало глаз, было пришвартовано великое множество кораблей, всевозможных судов и суденышек. Рыбацкие, торговые, военные, купеческие. Шитые саамские лодки, новгородские расписные ушкуи, варяжские драккары, поморские кочи и лодьи. Паруса висели безжизненными тряпками. Казалось, корабли застряли во времени, как мухи в янтаре.

При каждом судне радела своя дружина-команда. Мореходы с тусклыми, как все в этом месте, лицами были заняты привычным морским делом: чинили сети, штопали паруса, ладили снасти, крепили шкоты. Работали споро и молчаливо. И каждый нет-нет да и бросит внимательный выжидающий взгляд на свинцовое неживое море.

А оно начало заволакиваться туманной дымкой, которая становилась все гуще. Мелкие капельки мороси оседали на одежде.

И вдруг плеснула вода, рассекаемая веслами. Из сгустившегося тумана показался поморский карбас. На веслах сидел крепкий старик. В вязаной рубахе, портах и бахилах с длинными голенищами он и сам выглядел выходцем из далекого прошлого, как многие на этом берегу. Дед что-то напевал себе под нос.

Кажется, он единственный заметил мое присутствие. Мореходы с застывших в мертвой воде кораблей смотрели только на море.

– Путем-дорогой здрава буди, голуба.

– Здравствуйте.

– Негоже вам со товарищи тут быть.

– Почему?

Он не ответил, раздумчиво оглядывая берег. Внимание старца привлекла сухая коряжка. Он достал из лодки топорик, наколол щепок и кусков покрупнее, деловито развел костер.

Мореходы явно заметили прибытие старика – они посматривали в его сторону, но дел своих не оставляли.

– Лопь да чудь, что на Студёном море прежде нас появились, – наконец неспешно продолжил он, – не просто так заповедали к камням сим токмо с оглядкой да опаской подступать. Камни, слышь-ко, дюже непростые. О них бают всякое. – Старый помор степенно налил воды в котелок, поставил на огонь. – Иные в рыбном и ловчем промысле вспомощники, если правильно попросить. А к иным подходить можно токмо в урочный час или и вовсе неможно. А иначе блазнить начинают, помрачают, кудесы творят. Внимаешь? Немудрено попасть как кур в ощип.

Старик сыпанул в воду сухих ягод, листьев и корешков, подобрал и подкинул в костер выбеленные соленой водой куски плавника. Люди на берегу отложили работу и внимательно смотрели на него.

– И лопарям, и поморам Студёно море испокон веку кормилец и поилец, начало и конец. Неогляден простор морской. И есть в нем острова, особливо дальний северный край, что по лопским поверьям считались землями мёртвых. У поморов тако же место есть. Сей край зовется Гусиной землей – туда уходят души хоробрых и добрых людей. И туда прилетают гуси, чтобы говорить с ушедшими.

Пока он рассказывал, из сгустившегося тумана на свет костра подходили молчаливые мореходы в одеждах разных времен и земель и садились вокруг костра.

Старый помор достал большую глиняную кружку, наполнил ее своим отваром и пустил по кругу. А когда она опустела, наполнил снова, пока каждый из подсевших к огню не сделал хотя бы по глотку. Мне он свой отвар не предлагал. Степенно кланяясь, но так и не обронив ни слова, гости начали расходиться.

– И среди камней этих есть хранители, – наконец продолжил старик. – Кои берегут души тех, кого море забирает. Чтобы, значит, души эти не затерялись, разыскивая дорогу в Гусиную землю. Так что негоже тут попусту толкаться. Это место не подходит тем, чей срок не вышел. Смекаешь?

Старец поднялся, забросал костер песком, сполоснул и убрал кружку и котелок. Туман рассеивался. Сквозь его прорехи открылось ясное светлое небо. Море вздохнуло и задышало, воздух снова наполнился морской свежестью, солеными брызгами. Где-то прокричали гуси.

Кто-то запел песню, издалека донеслась зычная команда: «Мужи-двиняне, выкатить якорь, открыть паруса!» Оживший ветер наполнял силой полотнища, как крылья выпущенных на волю птиц. Раздался радостный возглас: «Пособная поветерь направляет наш путь!»

Старый помор готовил карбас к отплытию. На прощание я, наконец, решилась спросить:

– Дедушка, а вы кто?

– Я-то? Вож корабельный. По-вашему лоцман, путь указываю… Ну, здоровья вам на всех ветрах!

– Благодарю. И вам!

Старик отплыл первым. Стряхнув скованность ожидания, как бабочки свой кокон, суда наконец вырвались на водный простор, покинув печальные берега.

_{* * *}

Я очнулась у нашего лагеря и огляделась. Остров был пустынным и безмятежным, как и в момент нашего появления здесь. Воздух вокруг сейда больше не мерцал. Да и сам сейд уже не выглядел значимо и весомо. Опустел .

В нескольких шагах на земле сидел мой товарищ, вид у него был растерянный. Мы встретились глазами. Он тоже видел старика помора.

Место определенно выпроваживало непрошеных гостей. Мы быстро собрались и отчалили. Наконец-то ветер был попутным. На удивление быстро катамаран выплыл к другому островку, не в пример более дружелюбному и гостеприимному.

Мы не только причалили с первой попытки, на наше счастье, поблизости оказался лагерь кемского рыбака. Тот по-соседски угостил нас горячим чаем и предложил разделить ужин. Две его собаки, ласковые и общительные дворняжки, обнюхали нас и тут же сунулись под руки, чтобы их приласкали.

Неподалеку обнаружились кустики спелой морошки. Я улеглась на мягкий мох и блаженно потянулась. Наконец можно было расслабиться. Уютно потрескивал костер. Одна из собак – пушистая, рыжая, похожая на колли – ткнулась носом в мою ладонь и устроилась рядом. Мелодично перезванивали снасти катамарана. Словно духи моря и ветра сделали себе поющий ветерок и играли с ним. Умиротворение этого острова убаюкивало.

Гостеприимный сосед предупредил нас о непогоде и особенностях навигации в тех районах, куда мы собирались направиться. Выслушав наши сетования о борьбе с ветрами и течениями, он припомнил времена, когда поморы, покидая берега, молились Варлааму Керетскому, покровителю северных мореплавателей.

– В прежни годы сказывали, – отметил он раздумчиво, – святой ходит по морю, заправляя ветрами и туманами. Есть давношное поверье: когда сгущается туман, это подходит Варламьева лодья. Старики бают, – продолжил рыбак, – Варлаам истовённо пособляет дорогу найти и живым, и тем, кого море взяло. Одним домой, другим на тот свет.

Где-то поблизости прокричали гуси. Мужчина кивнул головой в ту сторону.

– В Гусиную землю, да. Деды так сказывали.

Я смотрела в высокое темно-синее небо с громадами плывущих в нем облачных кораблей. Они неслись к северу на всех парусах. То ли вспомнились, то ли донеслись издалека чьи-то певучие слова: «Пособная поветерь направляет наш путь!»

Поморские диалектные слова и выражения

Бахилы – высокие кожаные сапоги на мягкой подошве с круглыми носками, сшитые на прямую колодку; удобны для хождения по толстому льду в зимнее и летнее время, употребляются поморами на промыслах.

Блазнить – мерещиться, казаться, представляться.

Вож – морской лоцман, проводник.

Давношной – старинный, старый.

Истовённо – в точности, очень похоже. Это наречие используется для присоединения сказуемого к подлежащему вместо ряда сравнительных союзов («будто, точно, как, что, словно, подобно»).

Карбас – парусно-гребное судно древнерусского образца для речного и морского прибрежного плавания.

Кемь – западный берег Белого моря с центром в городе Кемь.

Коча, коч, или кочмара – древнейшее парусное палубное судно, устройством схожее с лодьей, но значительно меньших размеров. Коча известна на Севере еще во времена новгородского владычества.

Кудесы – чудеса.

Лодья – ладья, большое одномачтовое судно с прямым парусом.

Лопь – древнерусское название лопарей.

Поветерь – попутный ветер.

Поморьска говоря – поморский говор.

Пособь – помощь.

Ста́рина – сказка, старинное предание.

Студёное море – так называлось Белое море до XVIII века.

Ушкуй – новгородское плоскодонное парусно-гребное судно XI–XV веков.

Чудь – собирательное древнерусское название ряда племён и народностей, как правило, прибалтийско-финской группы.