Кто гуляет с бреднем по воде

Кто гуляет с бреднем по воде

* * *

 

Ты вписан в язык, ты всего лишь вписан в язык,

как в последний солнечный луч оконный блик,

как лодка в берег покатый,

как птица в лакуны заката,

как снег, что из прошлого мчит,

которого не было, нет и не будет.

Но вот на губах он горчит.

И слово уснувшее будит.

 

И ты говоришь, но молчишь,

потому что и ты –

из такого же прошлого, из немоты.

Очень немного слов

до соляных столбов,

и тишина никакая:

жизнь, смерть; возможно, любовь.

Бредешь меж них, спотыкаясь.

 

Лебяжья сторона

 

Леха, Леха, тракторист сердечный,

ты опять нам бревен не привез.

Запалить бы спичкою копеечной

весь ваш нищий, спившийся колхоз.

 

Что ж у вас тут, бог мой, за деревня,

где ни днем, ни ночью трезвых нет?

где и сельсоветчица-царевна

прокурила спиртом сельсовет?

 

…Ладно, брат. Тащи в кабину бредень

да снимай рубаху и штаны –

на реку твою ловить поедем

щук твоей лебяжьей стороны!

 

Пить нам, видно, воду-медовуху

и коровник ставить – до-о-о зимы.

Леха, Леха, друг, пропащий ухарь!

Раскрывай, дари свои холмы!

 

Где кукушка житный колос съела,

подавилась, жадная, спьяна.

Где стоит сметаной воздух белый

над пшеницей зрелой, как жена.

 

Где березы студят корневища,

сунув в родниковый, жгучий лед.

Где тобой распахано кладбище,

и оно тобой же зарастет.

 

Кто-то в мире пахарь, кто-то мытарь.

Наши пашни нам самим смешны.

Мы-то кто, Алеша? Леша, мы-то –

для твоей лебяжьей стороны?

 

Ты попроще, Леха, я поплоше –

но лежать нам рядом в борозде.

…Царство всем небесное, Алеша,

кто гуляет с бреднем по воде.

 

* * *

 

Ты бываешь, как осень, желанна,

но любить меня – все не с руки.

И как осень туманна и странна.

Ну и что ж? Ерунда. Пустяки.

 

Друг от друга обиды уносим.

Вот такая непрочная связь.

Почему? Почему я, как осень? –

говоришь, то бурча, то смеясь.

 

Потому что она так же светит –

грустным пламенем поздних утрат.

Потому что она в сердце метит

и ледком охлаждает с утра.

 

Потому что к ее поцелуям,

как к прощаньям, привыкнуть не смог.

И отдавшись ей напропалую,

пропадаю, как легкий листок.

 

То грустишь, то твердишь ежечасно:

Уходи. Позабудь. Не тревожь.

Ты бываешь, как осень, ненастна.

Мокрых веток жемчужная дрожь.

 

День прошел, словно путник безвестный.

Сам собой стерся горечи шов.

Ты бываешь, как осень, прелестна

в этой грусти сквозь сумерек шелк.

 

Разбежались. Сбежались. Влюбились.

И хоть эдак, хоть так, неправы.

Берега, что уснули, заилясь,

нежно кроет метелью листвы.

 

Собирались жить вечно. Как странно.

Словно дети поверили в ложь.

Ты бываешь, как осень, желанна,

и как осень, и даришь и жжешь.

 

Тонет вечер в дожде невесомом.

Заплутавшая чайка кричит.

И, густа от печалей бессонных,

Как вино твоя осень горчит.

 

* * *

 

Хлынет ливень, опоясанный

пышным листопадом.

Лес трясет цветными рясами,

как платками пагод.

 

Миг – и небо снова глянцево.

Дождь исчез, растаял.

И лишь шелест померанцевый

за собой оставил.

 

Лес дрожит от слез бессмысленных

и сквозь блеск нечеткий

вновь качает люльки с листьями

на ветвях-бечевках.

 

Только ветер рвет и мечется,

ярость страсти пенит,

заголяя, как буфетчицам,

у берез колени.

 

И предав черту оседлости,

позабыв проститься,

листья мчат в прощальной щедрости,

кружат в местном стиксе.

 

А малыш собрался хлеб нести

галкам, так и рвется –

как последний штрих волшебности

под озябшим солнцем.

 

* * *

 

Лес от неба отчеркнув,

в танец ветром заплетаем,

нарушая тишину

в соснах, сыплет снег и тает.

 

Чутких капель мокрый снег

сладок, чист и медоносен.

И очнется человек

возле теплой охры сосен.

 

Человек – ну, так себе,

не особо человечен.

Начудил в своей судьбе,

и не ангел, и не вечен.

 

И не более других

в чистых книгах отмечаем.

Дышит лес, от влаги тих.

Он навеки. Ты случаен.

 

Дятел бросит шишку в лоб

в красногрудом мщенье мелком,

и скакнет через сугроб

золотой кассандрой белка –

 

лучше б ты не льстился на

наши ели и красоты;

лучше б ты принес пшена –

хоть какой-то толк, хоть что-то…

 

* * *

 

Будет день, будет ангел, и скажешь

ты ему – грешен был или свят.

Сядешь в тень и ботинки развяжешь,

и спокойно посмотришь назад.

 

Прятать нечего, вся-то победа –

что совсем не погиб от греха.

Речь польется, и ваша беседа

будет, как откровенье, тиха.

 

После радостного, после злого

так приятно сидеть возле врат.

И промолвишь ты верное слово.

И заметишь, как спутник твой рад.

 

Под ветлою в прохладе приляжешь,

вспомнишь путь свой, пока не исчез.

…Будет день, будет ангел, и скажешь…

И поймешь – ангел то или бес.