Лотерея

Лотерея

Рассказ

Кажется, наш друг и не думает уходить… — не вопрошающая, скорей, утверждающая интонация Унаары была обращена к широкой спине мужа, занятого ремонтом своего автомобиля в гараже. Ее голос был как всегда певуч,  однако в его глубине  таилась замаскированная досада.

Увлеченный работой Тусхаан даже не повернулся: лишь отмахнулся от жены, как от назойливого комара, и густым басом, словно предназначенным для того, чтобы  повелевать, постановил:

Да пускай себе лежит. Завтра найду какой-нибудь транспорт и отправлю его домой.

Они говорили о человеке по имени Бэргэн, тощая спина которого утопала в кровати одной из комнат их двухэтажного, с резными балкончиками, дома. От Бэргэна разило перегаром, и он не то спал, не то молча страдал от головной боли, вызванной огромным количеством выпитого вчера алкоголя. Но, похоже, все же страдал, поскольку, вдруг пробормотав что-то несвязное,  перевернулся на спину, прижав руками к голове жизнерадостного цвета подушку, так не подходящую его нынешнему сумрачному состоянию. Худые руки Бэргэна продолжали крепко сжимать эту мягкую, в розовых цветах подушку, с которой резко контрастировали грязные рукава его старой рубашки. Через дыры его изношенных носков, словно недозрелые картофелины, выглядывали пальцы ног с  отросшими ногтями.

Тоже мне ысыахчыт![1] — в сердцах воскликнул Тусхаан, представив себе глупо ухмыляющее, с хмельными и оттого бегающими глазами лицо Бэргэна.

И без этого несчастного пьяницы их дом был переполнен  гостями. На знаменитый улусный ысыах сюда, в административный центр улуса, обычно съезжались не только со всей округи, но и со всей республики, и, даже можно сказать, со всего мира. Говорят, в этом году сюда прибыли японцы…

 Нет, если бы Бэргэн вел себя подобающим образом, то и отношение к нему было бы как к гостю…

Еще четыре дня назад, веселый и бодрый, он зашел сюда всего на несколько минут и успел нарассказать кучу всяких историй, сообщив, что во время ысыаха будет обязательно заходить к ним, поскольку до тюсюлгэ[2]  отсюда рукой подать. И, оставив у них свою старую спортивную сумку, упорхнул.

Ночью Бэргэн вновь постучался к ним в дом. Правда, выглядел он уже отнюдь не таким веселым… И вот по два-три раза в сутки он тревожил хозяев своими неожиданными приходами, при этом состояние его с каждым разом ухудшалось. И как только он умудрялся находить дорогу к их дому?..

Наконец Тусхаан завел свой уазик, опытным ухом прислушался к ласковому урчанию железного зверя, с довольным видом вышел из гаража, где, помимо автомобиля, хранилась вся необходимая  в личном хозяйстве техника, и уселся на крепкую деревянную скамью. 

Он думал о том, что с годами друг детства может стать ближе, чем родственник, чье соседство, как говорится, и водой не смоешь… Вот и Бэргэн, пользуясь этим неписаным правилом жизни, валяется сейчас у него дома. Валяется и… имеет на это полное право не только как друг детства, но и как человек, когда-то спасший ему жизнь. А ведь и это тоже «водой не смоешь», просто так не забудешь… 

 

Как-то весной, когда они еще учились в младших классах, в самый пик ледохода в округе вдруг поднялся переполох по поводу возможного наводнения. Учителя и родители в один голос твердили им о том, чтобы к реке никто даже близко не подходил, кричали, увещевали. Запрещали… Для Тусхаана с Бэргэном эти запреты стали своеобразным сигналом к действию. Они решили, что в данном случае самым подходящим для них занятием будет периодический замер уровня быстро прибывавшей воды. Отыскав где-то длинный шест, они принялись мерить им глубину реки, в тот момент уже почти затопившую берега. Они то и дело опускали в воду шест, потом поднимали его и делали насечку перочинным ножом в том месте, до которого доходила вода. Вскоре они уже едва успевали делать насечки: грязно-серая вода со зловещим шипением  стремительно поднималась, грозя поглотить последнюю узкую полоску берега.

Они же, все более увлекаясь и не осознавая грозящей им опасности, продолжали наблюдать за рекой, которая прежде всегда была им понятна, но сегодня вдруг стала такой непресказуемой. Глядя тогда на бурлящую воду, Тусхаан невольно вспомнил, как однажды открыл крышку кастрюли, в которой хранился строго охраняемый взрослыми кумыс бабушки Огдоо и стал взбалтывать его мутовкой. Забродивший кумыс с тихим шипением сначала медленно, но потом так стремительно, что Тусхаан даже не успел понять,  что произошло, поднялся до краев посуды и хлынул на стол…

Именно в этот момент воспоминаний крупный и неповоротливый уже тогда Тусхаан поскользнулся и через мгновение уже барахтался в пенистой холодной воде.

Бэргэн, увидев это, поначалу принялся как полоумный метаться по берегу, не зная что предпринять, однако вдруг опомнился и, схватив шест, которым только что они мерили воду, протянул его конец своему беспомощному товарищу, которого бешено бурлящая река уже тянула прочь от берега. Шест был скользкий, но Тусхаану удалось намертво вцепиться в него. Река с какой-то алчной силой тянула Тусхаана от берега, а на берегу упирался изо всех сих красный от напряжения Бэргэн, пытаясь удержать в руках шест.

 Но как же мог легкий, как пушинка, Бэргэн вытянуть на берег друга, который был вдвое тяжелее его? Поняв, что ему не вытащить друга, Бэргэн вдруг заплакал, да так громко, как может плакать только до смерти напуганный ребенок. Плач этот то и дело прерывался не то мольбой, не то отчаянными просьбами о помощи. Бэргэн не замечал, что шест в его руках уже окрасился алой кровью, и было непонятно каким образом он еще  сжимает его… Свалившись набок и отчаянно барахтаясь в скользкой грязи, он постепенно приближался к бурлившей совсем рядом воде…

На этот рев Бэргэна к ним бросились двое взрослых мужчин, проходящих мимо как раз в тот момент, когда вода дошла до Бэргэна, и оба мальчика оказались в потоке реки…

Один из спасших их мужчин потом, осторожно прикладывая кусок окровавленной кожицы к изуродованной ладошке Бэргэна,  приговаривал: «Нет, я бы так не сумел, я бы отпустил…» 

 

Смысл этих слов дошел до Тусхаана много позже, когда он повзрослел: выходило, что Бэргэн сделал для него то, что любой другой, может, и не сумел бы. Хотя, будь он сам на месте Бэргэна, тоже наверняка, не выпустил бы шест из рук и, конечно же, спас бы товарища…    

 

Но шло время, и Тусхаан с Бэргэном постепенно отдалялись друг от друга. Разные интересы, разные увлечения, и естественно, разные новые друзья… Тусхаан, едва только его старший брат стал трактористом, всерьез увлекся техникой. И до того увлекся, что его отец купил ему мопед, а потом и мотоцикл. Бэргэн же ничем особо не увлекался, разве что любил рассказывать всевозможные истории, часто фантастические, чем притягивал к себе внимание окрестной малышни. Но удивил он всех тем, что, приехав после службы в армии к себе в деревню, тут же женился на только что окончившей школу Сиибикте, первой здешней красавице, которая уже успела разбить не одно мужское сердце…

За последние же годы Бэргэн пристрастился к алкоголю и теперь регулярно «прикладывался» к бутылке. Появилась у него и привычка ходить в гости, особенно когда он приезжал в улусный центр. Все его земляки, те, что были с ним из одного наслега, вдруг сделались для него родными: «сестрами», «братьями», «дядьями» и «тетушками»… Так проще было занимать у них деньги на выпивку.

Прошлым летом отмечали юбилей окончания школы. Приехавшие из разных концов бывшие одноклассники собрались на нескольких машинах выехать на природу. Тусхаан должен был заехать за Бэргэном… 

Доставшийся ему от родителей старый покосившийся дом Бэргэна был буквально запружен детьми. Около стола стояла худая, бледная женщина, напоминавшая старуху, и заворачивала в бумагу еду для Бэргэна. Как вкопанный застыл Тусхаан у порога до боли знакомого ему дома, вглядываясь в эту чем-то неуловимо знакомую старуху… Неужели это и есть она, Сиибиктэ, о красоте которой тайно вздыхали все здешние парни каких-то двенадцать лет назад?!

По правде говоря, Тусхаану в юности казалось, что он не достоин прелестной Сиибиктэ, что выглядит рядом с ней таежным медведем или вообще пустым бревном. Потому-то ни разу и не осмелился он в те годы приблизиться к ней. Но первое большое чувство, первую любовь он испытал именно к ней. Когда же узнал, что Сиибиктэ выходит замуж за Бэргэна, то это свое чувство он упрятал глубоко в сердце, так глубоко, чтобы даже воспоминание о нем не могло подняться на поверхность… 

И вот эта женщина превратилась в старуху…

Бэргэн с гордостью стал представлять своих детей Тусхаану и еще двум-трем  зашедшим в дом одноклассникам, беря каждого из малышей на руки и называя по имени. Дети, похоже, были погодками, у всех блестело под носами, но и глаза тоже блестели… Блестели счастьем! Эти дети были любимы. Но в тех светящихся от счастья глазах уже сквозила тревога за своего непутевого отца-ысыахчита…

 

Тусхаан с досадой загасил сигарету в пепельнице, имевшей форму черепа и покоившейся на краю скамьи. Окна дома безучастно смотрели на эти его действия, и только свиньи важно захрюкали за дощатой перегородкой, словно одобряя его философские размышления, перемежавшиеся воспоминаниями. Да и как не восхититься таким хозяином, который в любые, самые трудные времена, даже сегодня, в середине девяностых, может насыпать вам полное корыто отрубей?! 

 

Скоро уже шесть… —  послышался с веранды голос жены.

С наслажденьем фыркая, Тусхаан умылся над летним умывальником, устроенном на дворе. Затем оделся во все чистое, подготовленное и разложенное для него на кресле заботливыми руками жены. Постоял возле зеркала, сбрызгивая себя дорогими духами из затейливого флакона. Потом поискал что-то на вешалке и, не найдя, заглянул в кухню, где жена и две ее гостьи шептались о чем-то веселом, едва сдерживая смех.

А где моя куртка? — недоуменно спросил он жену.

Та, ойкнув, вскочила:

Я совсем забыла! Ее твой гость одевал. Я ее на улице повесила, пусть проветрится. Хотя лучше было бы ее постирать. А не хочешь пойти в другой, джинсовой?

Тусхаан только махнул рукой, совсем как недавно.

Унаара же со словами: «Ой! Еще забудешь самое главное!» вытащила из серванта пачку лотерейных билетов и вручила мужу. Тусхаан по-хозяйски сунул их в карман.

За домом на бельевой веревке висела его финская куртка, надувавшаяся парусом от любого, даже легкого дуновения ветерка. Судя по тому, что рукава куртки были закатаны, ее действительно одевал Бэргэн. Покачав головой, Тусхаан расправил рукава куртки и надел ее…

 

Теперь разнообразные лотереи вошли повсюду чуть ли не в привычку. А еще несколько лет назад они расценивались как мошенничество, поскольку были призваны облегчать карманы доверчивого населения. Но ведь они дарили людям надежду! Не работать в поте лица своего, а выигрывать в лотерею! И на этой самой наивной надежде оборотистые люди за короткий срок сколотили себе состояния.

Вот и на этом ысыахе едва ли не центральным мероприятием стал розыгрыш лотереи, главным призом которой были новенькие «жигули». И у всех на языке теперь только и было: не на какого скакуна ставить на бегах, не на какого богатыря в перетягивании шеста[3], а кто сколько лотерейных билетов купил. Даже Тусхаан, привыкший в жизни полагаться только на собственные силы, не удержался и купил десяток. Вернее, их вытащила его единственная дочка, его любимая принцесса Кюня…

 Кюня до сих пор вместо «р» говорила «й», и все родственники замечали, что это всё оттого, что девочку слишком избаловали… Как отец он с родственниками был категорически не согласен: придет время, и его любимое солнышко заговорит! Да так заговорит, что…  Появилась у них с женой эта принцесса отнюдь не в юном возрасте, и как же такую да не поносить на руках?! Как не окружить ее всеобщим обожанием и едва ли не роскошью, тратя на это все, что у них есть?! 

Вообще-то Тусхаану нравилось устройство нынешней жизни. Пришло время предприимчивых, тех, кто умеет вертеться — не балаболить, а заниматься делом. Вот и он начинал свой бизнес с оказания кое-каких услуг, теперь же — расширял собственный автосервис, а для души —  занимался сельским хозяйством. Еще до недавнего времени в кругу образованных людей Тусхаан чувствовал себя немного не в своей тарелке, поскольку больше техникума за плечами не имел. Теперь же он считал, что устроился в жизни даже лучше, чем многие его сверстники — учителя или врачи.    

Хоть и предполагал Тусхаан, что народу на розыгрыше главного приза соберется много, а все же поразился многочисленной толпе желающих выиграть единственный автомобиль. Обычно к вечеру второго дня ысыаха число праздношатающихся ысыахчитов заметно сокращалось: оставались лишь неугомонные запевалы осуохая[4] да молодежь, ожидавшая дискотеки. Однако сегодня  на подступах к стадиону толпилось столько людей, что у Тусхаана запестрело в глазах.

С большим трудом припарковав свою машину, он влился в общий поток стремившихся к воротам стадиона людей.

«Да! Кто-то наварил себе денег!» — думал он, глядя по сторонам и пытаясь оценить сумму, осевшую в карманах устроителей лотереи. Ведь все, кто шел сейчас в этом бесконечном потоке в надежде получить главный выигрыш, купили не один и даже не два билета… Тусхаан вообще-то не очень надеялся на выигрыш, в таких делах он сохранял холодную голову, но все-таки — чего в жизни не бывает?! А вдруг  ручонка его любимой дочери окажется счастливой? Но даже если это не так, все равно интересно, кому же, какому счастливчику достанется бесплатный автомобиль…

Посередине зеленого поля стадиона красовался серебристо-бежевый автомобиль, перевязанный по капоту большим красным бантом, словно выставленная на продажу отборная скотина.

«Антилопа», — почему-то подумалось Тусхаану, и тут он увидел совсем рядом хорошо знакомую ему компанию, возбужденно обсуждавшую технические характеристики призового автомобиля. Не мешкая, он устремился к ним.

Наконец, все расселись по скамьям в ожидании начала розыгрыша. Всеобщий интерес подогревался еще и тем обстоятельством, что среди них был человек, купивший аж пятьдесят лотерейных билетов! Начало розыгрыша, однако, затягивалось.

Сначала перед публикой выступили какие-то певцы. Но народ жаждал не песен, а выигрыша, поэтому певцов встречали и провожали если не обидными словами, то холодным презрением.

И вот на подиум поставили восемь вращающихся барабанов, приставив к каждому нарядно одетого ребенка.

«Начинается…», — подумал Тусхаан, вытащил свои билеты из кармана, перетасовал их, как  карты, разложив слева направо по мере возрастания номеров.

Сначала розыграли несколько мелких призов. Потом объявили главный приз. Рев поднялся над стадионом! Будто люди только сейчас узнали, что разыгрывается его величество автомобиль. Тусхаан тоже нервно заерзал в каком-то неясном томлении,   еще раз взглянул на веером разложенные в ладони билеты и… вздрогнул. Еще раз лихорадочно пересчитал их количество. Выходило не десять билетов, а пятнадцать! Тусхаан с детства отличался основательностью во всем, за что ни брался, и никогда не случалось такого, чтобы он что-то забыл, перепутал или же не выяснил всех обстоятельств дела, за которое собирался взяться. Вот и к покупке лотерейных билетов он отнесся не ради шутки, а с целью испытать «руку Кюни».

 Он помнил, что они с дочерью купили именно десять, а не пятнадцать билетов. Дома он положил их в сервант, в хрустальную вазу. Оттуда Унаара и достала их сегодня. Не могла же она, сама прикупив еще лотерейных билетов, не сказать ему об этом?! Да и не до билетов ей было в эти дни! 

С этими думами он словно выпал из действительности. Но если… Бэргэн одевал эту куртку? Что, если тот, кто сейчас дрыхнет у него дома, тоже купил лотерейные билеты и, будучи в его, Тусхаана куртке, положил их в карман? Но тогда какие из этих пятнадцати билетов его? Ведь он, Тусхаан, уже перетасовал их… Да, лишние пять билетов наверняка купил Бэргэн… Тусхаан даже вспомнил, как вчера Бэргэн что-то бормотал о лотерее и «жигулях», говорил, о том, что ему приснилось, будто он выиграл автомобиль… Бедный Бэргэн! Он приехал на ысыах, чтобы выиграть автомобиль, но по дороге растерял все силы и теперь даже не может увидеть счастливчика, которому достанется его мечта! 

«Эх, Бэргэн! Видимо, нам с тобой Байанай[5] никогда не подмигнет. Как якутская лошадь добывает себе пищу копытом, так и  мы с тобой должны всего добиваться сами», — такими словами Тусхаан разбудит сегодня вечером своего несчастного гостя…

Так он думал, и все же, как азартный игрок, следил за вращением барабанов и табличками с цифрами, то и дело появлявшимися в руках устроителей лотереи. Следил, весь обратившись в слух и зрение. Вот первые три цифры совпали с первыми тремя на одном из его билетов, как раз крайнем справа… Вот еще три совпали… Да неужели?!

Да: восемь цифр на одном из его билетов совпадают с восемью цифрами, вывешенными на подиуме!

Тусхаан вдруг сорвался с места и с криком: «Это я! Я выиграл!»  побежал вниз с резвостью, которую в себе прежде не предполагал. «Ноги его не знали земли!» — так говорят якуты о человеке, вдруг ставшем счастливым. Счастье, именно счастье испытывал Тусхаан, когда предъявлял свой выигрышный билет и подписывал какие-то бумаги. Когда же он на короткое время приходил в себя, то смущенно осознавал, что на вопросы комиссии, задаваемые ему устроителями лотереи на якутском языке, отвечает почему-то по-русски, и это все как-то нелепо.

Наконец, взяв в руки ключ от «жигулей», он открыл дверь автомобиля, вставил  ключ в замок зажигания, повернул и тут же, услышав звук работающего двигателя, пришел в себя.

И в этот момент в салон автомобиля ввалилась та самая компания, с которой он встретился на стадионе.

Едем обмывать! — сказал один из них.

Ставишь нам ящик! — воскликнул другой.

Его толкали в спину, трепали за ухо, за щеки, хлопали по плечу. Тусхаан же невольно возвращался к своим давешним раздумьям: а что если это вовсе не он выиграл? Что если выигравший лежит сейчас у него дома в одной из его кроватей, и он, Тусхаан, должен теперь отдать ему этот приз?        

Поехали обмывать! — кричали ему.

Тусхаан вышел из машины и принялся снимать красный бант с капота. В этот момент к нему устремился какой-то худощавый и сутулый мужчина, сверля Тусхаана злыми глазами и зловеще шипя:

Правду говорили предки, что вода стремится туда, где была вода, сало растет там, где сало, а деньги прилипают к человеку с деньгами!

Этот сутулый еще и плевался, когда произносил эти недобрые слова. Тусхаан вдруг съежился: ему показалось, что сутулый собирается плюнуть ему в лицо. Но вместо того, чтобы встретить этого злюку с достоинством, он почему-то сделал вид, что не расслышал его слов и, юркнув в автомобиль, захлопнул дверь.

Пока один из приятелей Тусхаана усаживался за руль его уазика, пока они выезжали, многие из собравшихся сопровождали их выезд нецензурной бранью, а кто-то из толпы недоброжелателей даже бросил в лобовое стекло жигулей неизвестно откуда взявшееся здесь небольшое полено.

Хмурый народ плотной толпой вытекал из ворот стадиона. Никто тут не был доволен тем, что жители улуса, можно сказать, вскладчину приобрели владельцу единственного тут автосервиса еще один автомобиль.

Это была явная несправедливось со стороны… Байанайа!

Крылатая весть о том, что отец выиграл автомобиль, достигла дома Тусхаана прежде, чем к нему подъехал кортеж победителей. Двор уже кишел гостями, соседями, родственниками и разными праздными людьми. Тут же стоял, смущенно улыбаясь, Бэргэн… Тусхаан уже придумал простой, как ему казалось, выход из сложившейся ситуации: сейчас он подойдет к другу детства и в шутливой форме при всех расскажет, что в кармане у него почему-то оказались пятнадцать билетов…

Тут однако, к нему подбежала Унаара с дочерью на руках. Как бывало всегда, когда жена волновалась, на белом лице Унаары выступили красные пятна. Тонким от возбуждения голосом она произнесла:

Все смотрите сюда! Этот выигрыш, этот приз принесла нам наша принцесса, наше солнышко! Наша Кюня Тусхаановна! Вернее, ее счастливая рука! — при этом Унаара трясла  пухлую, в завязочках, руку дочери.

С этими словами она, как драгоценный кубок, поднесла дочку к опешившему Тусхаану. Казалось, все сейчас происходило по какому-то наспех состряпанному сценарию, поскольку, как только Кюня оказалась на руках у отца, одна за другой в высокое июньское небо с глухими хлопками полетели пробки из нескольких бутылок шампанского.

«Прямо салют какой-то!» — подумал Тусхаан.

 

Примерно через год, ближе к осени, во двор к Тусхаану зашел не похожий на себя, словно чем-то пришибленный Бэргэн в сопровождении своего шестилетнего сына. Летняя страда закончилась, и хозяин был дома: возился с каким-то железом, разложив его на большом куске брезента посреди двора. С веранды тянулся ароматный дымок жареной картошки, обещавший этому дому уютный семейный вечер.

Увидев Бэргэна, Тусхаан тут же почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, а в висках застучало. Подобное случалось с ним всякий раз, когда он садился в свой серебристо-бежевый автомобиль, на котором, правда, почти не ездил. Разве что в пределах поселка: в магазин или в гости…

При этом в памяти у него оживали две картинки: Бэргэн с помятым лицом и чуть смущенной, словно виноватой улыбкой посреди его двора, и мальчишка Бэргэн с искривленным, красным от напряжения лицом, старающийся удержать шест…

В такие моменты Тусхаана начинала точить мысль: «Неужели я — сволочь, которая присвоила выигрыш друга детства, у которого никогда не было даже собственного велосипеда?»  Затем, будто в ответ на эту неприятную мысль, возникала другая: «Даже если это так, и он, Бэргэн, выиграл, что бы он стал делать с этим автомобилем? Наверняка тут же разбил бы его, обмывая выигрыш с пьяной компанией. Так что я, возможно, предотвратил большую беду!» 

Иногда Тусхаан принимался успокаивать себя: «Нет, этот выигрыш — только мой собственный, и нечего тут переживать! Ведь недаром же предки говорили, что вода прибывает к месту, где уже была вода…» И все же, несмотря на такие спасительные для совести рассуждения, он, в конце концов, оставался наедине с первой мыслью, и каждая ухабина дороги вторила голосу его совести: «По-зор, по-зор…» 

Да, он не прощал себя за малодушие, за то, что не решился в тот памятный летний вечер прилюдно прояснить ситуацию с билетами. Но не мог же он тогда омрачить счастье двух дорогих ему людей: дочки и жены?!

Вот и сейчас к нему тихо и как-то виновато зашел Бэргэн и стоит, будто не решаясь спросить у него что-то важное. И рядом, озираясь по сторонам, стоит его сын, как две капли воды похожий на Бэргэна. Тусхаану даже показалось, что мальчишка с любопытством рассматривает «жигули», виднеющиеся в открытых воротах гаража.

Вытирая руки тряпкой, Тусхаан не спеша приблизился к ним. Нет, что-то явно случилось с другом его детства Бэргэном, который обычно за словом в карман не лез. Сейчас же глаза его бегали по сторонам, а рот был плотно сжат, и только тонкие губы едва заметно подрагивали. Похоже, у Бэргэна было к нему какое-то серьезное дело.

Но какое дело может быть у Бэргэна, кроме этой злосчастной машины?! Ведь у него с Тусхааном давно нет ни общих интересов, ни общих друзей.

Да что ты стоишь! Давай зайдем домой, поговорим.

Хозяин решительно снял своей крепкой рукой старую спортивную сумку с плеча гостя и зашагал к дому. Тусхаан успел заметить, как Бэргэн при этом облегченно вздохнул.

В поведении жены угадывалось раздражение и недовольство, но Тусхаан потребовал, чтобы стол был накрыт наилучшим образом. Он даже достал бутылку виски, которую берег для какого-нибудь особенного гостя. По правде говоря, он и сам еще не пробовал этот заморский напиток.

Усаживаясь за стол, Тусхаан кожей чувствовал, что друг детства собрается что-то ему сказать.

«Ну, давай же, так даже будет лучше!»

Бэргэн, залпом, как какой-то ягодный сок, выпил жидкость цвета янтарной смолы, налитую хозяином на дно широкого стакана, и от неожиданности сморщился.

Бай, догоор[6]! Даже тебя он сразил, а? Это американская водка — виски! — Тусхаан оживился и, поигрывая в руке диковинной бутылкой, налил Бэргэну еще полстакана. 

Говоришь, американская? — глаза Бэргэна заблестели.

Кажется, к Бэргэну возвращалась отвага. Он ведь не раз бывал здесь, иногда специально заходил сюда, чтобы собутыльники  его «уважали», поскольку его, Бэргэна, принимают такие важные люди, как сам Тусхаан Семенов! Однако в этот ответственный момент его легендарное многословие вдруг, как мышь, забилось в нору и не собиралось оттуда вылезать. Может, оттого не собиралось, что сейчас он должен был не байки рассказывать, а наконец прояснить обстоятельства одного жизненно важного дела…

Э, забыл, ведь у меня еще и гостинец вам!

Произнеся это, Бэргэн пошарил в своей сумке и достал из нее банку с земляничным вареньем.  Достал и, тут же заметив, что на столе стоит ваза, наполненная до краев земляничным вареньем, засмущался, как нашкодивший ребенок

Подумал вот, что ягода из родных аласов для тебя будет слаще…

Непременно, непременно! — неестественно громко воскликнул Тусхаан.

Над столом  повисло неловкое молчание. Вдруг со двора до них донесся громкий, истеричный плач.

Мужчины со словами: «Это мой мальчишка!», «Эта моя дочка!» — повскакивали со своих мест.

Не тйогай мойу машинуу! Пйохой мальчик! Это майа машиина! — голосила хозяйская дочь и бросала комья засохшей земли в сторону открытых ворот гаража.

Из-за жигулей, потупив полные слез глаза, вышел сын Бэргэна.

Мойу машиину… Ыый-ыый!

Тусхаан, как говорят якуты о чадолюбивых родителях, «не позволявший и птичкам пролетать над ней», схватил свою дочь за руку и так тряхнул ее так, что голова девочки едва удержалась на плечах, а потом еще и ударил ее по руке, так что комок земли из ее ладони отлетел далеко в сторону.

Тут же на дворе появилась мать и с воплями и причитаниями кинулась на спасение дочери.

Напуганный этим переполохом Бэргэн топтался на месте, потом захотел дать подзатыльник сыну, который испуганно жался к калитке, однако передумал, увидев, что тот еле сдерживает слезы, и лишь незаметно погладил его по затылку. Мальчик тут же заплакал, давая волю накопившейся обиде.

А все этот автомобиль, который Тусхаан выиграл прошлым летом!

Горемыка Бэргэн тоже ведь с мечтой об этой машине приезжал на ысыах и промотал там последние семейные сбережения. Из-за этого-то жена целый год и пилит бедного Бэргэна тупой пилой.

Ну, нам пора идти, —  сказал Бэргэн и отправился в дом за своей сумкой, думая: «И зачем я сказал, что ухожу? А как же теперь поговорить о деле?» 

Как ему хотелось сейчас вновь сесть к столу с обильным угощением и весь вечер рассказывать старинному другу разные веселые истории, вспоминать детство! Как хорошо все начиналось… Нет, не надо было брать сына с собой. А теперь вот мальчишка поссорился с дочкой хозяина.

Это все Сиибиктэ! Взяла, понимаешь, привычку отправлять с ним детей, чтобы те за отцом присматривали. Да он бы после стакана того крепкого напитка обязательно все рассказал бы  хозяину…

Бэргэн, ты, кажется, что-то хотел мне сказать. Что у тебя за дело ко мне? — сурово спросил гостя Тусхаан, готовый услышать правдивый ответ на своей прямой вопрос.

Бэргэну же вдруг почему-то показалось, что он и его сын рассердили хозяина и что Тусхаан сейчас вне себя от того, что поднял руку на собственную дочь.

Никакого дела. Мы просто собрались зайти… к Дьууру. Он ждет, — залепетал Бэргэн, и сам не понимая, почему говорит неправду.

Врать Бэргэну в последнее время все проще. Это за ним уже многие замечают. Только он сам с этим ничего не может поделать. Вот, например, сейчас это вранье сорвалось с его уст совершенно произвольно, без всякой на то необходимости…

Тусхаан стоял возле веранды и смотрел, как удаляется худощавый и неуверенный в себе Бэргэн, держа за руку сына. Вдруг он сорвался с места, бросился вслед за Бэргэном и догнал его уже на улице.

Догоор Бэргэнтэй! — Бэргэн вздрогнул и остановился. Так Тусхаан называл его давным-давно, еще в детстве. — Бэргэнтэй, ты ведь что-то хотел сказать? Ну, давай же, говори! — Тусхаан обнял друга за плечи и повел к доскам, сложенным возле его забора. Когда они сели на доски, к Бэргэну вернулась отвага.

Тусхаан, я ведь еще раньше должен был к тебе прийти.

У Тусхаана застучало в висках: так и есть, предчувствия его не подвели! Бэргэн, конечно же, помнит, что тогда сунул свои билеты в карман его куртки. Или же кто-то из дружков ему это напомнил! Как стыдно. Конечно, эти дружки перемыли ему, Тусхаану, все кости: разве может Семенов разбогатеть своим трудом?! Конечно, нет! И всегда он поступал нечестно, ходил по головам, присваивал чужое, обманывал…

Да, сразу надо было все обговорить. Я и сам хотел с тобой объясниться, — Тусхаан на этот раз был полон решимости дойти в этом деле до конца.

Бэргэн, удивленно глядя на него, продолжил:

Я ведь приехал еще позавчера, но решился прийти к тебе только сегодня.

Тусхаан вдруг почувствовал, как сразу неприятен ему стал Бэргэн, этот недалекий и непонятный человек. Чего он ждал, почему не решался заговорить с Тусхааном об этом деле раньше? В конце концов, он сам виноват. Если знал или что-то подозревал, должен был сразу, как мужчина, с ним объясниться.

Ну, и почему так долго решался? — вырвалось у него.

Бэргэн почувствовал явный холод в голосе собеседника. Но что же делать?! Как говорится, нужда ходит с плеткой из красного тальника…

Сиибиктэ моя собирается в город, в Якутск. И… нужны деньги! — последние слова вырвались у Бэргэна против воли. Но именно эти слова он носил в себе все лето, именно это он должен был сказать уже давно, и вот только сегодня они вырвались из него.

—  Какие деньги? — удивленно спросил Тусхаан, и Бэргэн сразу пожалел, что попросил денег у друга детства.

По правде говоря, он очень надеялся на Тусхаана, на то, что Тусхаан не откажет. Однако дело выходило по-другому… Да и как встрепенулся Тусхаан, услышав эту его просьбу, с какой радостью он принял то, что друг детства превратился в попрошайку. Даже круглый живот Тусхаана вздрагивает, словно смеется над острыми ребрами Бэргэна.

Ну нет, Бэргэн хоть и бедный, но гордый! И если бы не такая острая нужда в деньгах, он отправил бы этого сытого человека с его крикливой женой, плаксивой дочерью и дорогими машинами… «на съедение собакам»! И зашагал бы себе, вдыхая свежий воздух ранней осени.

Пока Бэргэн лелеял свою обиду, Тусхаан пришел в себя, бодро поднялся с досок и вдруг не к месту пошутил:

Значит, захотела твоя жена на городских мужчин посмотреть?

Да нет же! — быстро заговорил Бэргэн. — Заболела она, весной еще слегла. Теперь ей всё хуже… — Три раза плюнув себе за плечо, он продолжил: — Сказали, нужна срочная операция. Завтра вот должна вылетать. Операция платная и столько денег стоит, сколько я не то что в руках не держал, а и представить себе не мог… — Бэргэн,  пытаясь убедить собеседника в истинности своих слов, даже замахал перед его лицом своими худыми руками, на ладонях которых Тусхаан сразу приметил шрамы, оставленные в детстве тем самым шестом…

Ай да Бэргэн!  Его любимая жена, понимаешь, лежит больная, а он тут все ходит и не решается подойти… Да ты должен был во все колокола бить! На водку выпрашиваешь, а на жену стыдишься?!

Так то на водку! А тут по-настоящему просить надо. Я не умею…

 

Тусхаан деловито зашагал взад-вперед, потом вдруг остановился и, глядя в робкие глаза Бэргэна, почти весело произнес:

Вот как я сделаю. Поскольку деньги на операцию тебе, пьянчуге, доверить не  могу… А во сколько самолет?

Завтра в пять начинается регистрация.

Это Бэргэн выучил наизусть. Уже месяц, как он врет медперсоналу местной больницы, что уже собирает деньги на операцию… На завтрашний рейс куплен билет, и потому деньги на операцию должны быть на руках у Сиибикты не позднее завтрашнего утра.

Так вот, завтра я сам заеду в аэропорт и передам деньги ей (он и сейчас не посмел произнести имя Сиибикты) прямо в руки. Ты пока иди, успокой ее, —  сказал Тусхаан и, барски похлопав товарища по плечу, широкими, уверенными шагами пошел к дому.

И все-таки Бэргэн добился своего! И как сразу легко стало ему дышать… Жаль только, что Тусхаан не передал сейчас ему деньги. Как бы обрадовалась Сиибиктэ! Даже на бутылку дала бы из благодарности! Видимо, денег у Тусхаана — немерено, если он с легкостью согласился отдать их! Словно они пачками лежат у него где-то полке…

На этом Бэргэн прервал свои радостные размышления и окликнул сына, который, уже позабыв о недавнем происшествии, гонялся по траве за кузнечиками. 

 

Прежде Сиибиктэ никогда не была в Якутске.

Кто-то ехал туда учиться, кто-то развлекаться или что-то покупать. Она же отправлялась туда на операцию.

Помимо того, что операция была платной, так еще, как поговаривали знакомые, и все необходимые лекарства придется покупать и хирургам да лечащим врачам в «лапу» давать… Боязно! Она ведь и представления не имеет о том, кому сколько давать и как это нужно делать…

Сиибиктэ в который раз уже перебрала в сумке билеты на самолет, медицинские документы и ту небольшую сумму денег, которую ей удалось собрать. При этом она не забывала караулить глазами двери аэровокзала. Ждала деньги, обещанные Тусхааном Семеновым. Бэргэн говорил ей, что Тусхаан обещал привезти их сюда. Сейчас она думала о том, что ее муж, Бэргэн, хоть и не разбогател, как некоторые его сверстники, однако благодаря своему кроткому нраву заслужил уважение людей. Ведь нашел же он деньги на дорогостоющую операцию! И еще она думала о том, что не всякая женщина может опереться на своего мужа, когда ее настигнет такая беда… В этот момент появился Тусхаан Семенов, заполняя собой весь проем двери аэровокзала, и остановился возле нее.

Тусхаан стоял перед увядшей раньше времени женщиной, и у него щемило сердце. И не потому, что он видел перед собой ее, надломленную жизнью, не оттого, что ее, как червь, точила  страшная болезнь, а оттого, что та, былая ее красота все же сохранилась не то в глубине ее продолговатых печальных глаз, не то в изящной посадке головы, не то в остроте выступающих скул…

Он протянул ей довольно увесистый сверток. Она взяла его, поблагодарила и попыталась втолкнуть его в свою маленькую сумочку. Сверток, однако, не влезал… Наконец ей это удалось. И вот что странно: ни дающая, ни принимающая стороны ни словом не обмолвились о денежной сумме, упакованной в этом свертке.

Сиибиктэ подумала, что там деньги на ее операцию, ведь Бэргэн и Тусхаан наверняка знают, сколько подобная операция может стоить. А Тусхаан был рад тому, что разговор о деньгах так и не зашел…

Сиибиктэ, конечно,  не могла догадываться о том, что в свертке лежали деньги от продажи жигулей.

 

На обратном пути из аэропорта Тусхаан вызвался подвезти одного своего земляка. Тот оказался весьма словоохотливым, хотя Тусхаан знал его когда-то сдержанным и довольно прижимистым человеком, трудившимся секретарем сельсовета и бывшим большим начальником по тогдашним меркам.

Сиибиктэ, жена Бэргэна, говорят, вылетает сегодня в Якутск на операцию. Сказывают, отправляют ее туда только для того, чтобы ничего плохого не подумала. А вообще-то уже бесполезно. Не показывалась врачам, не лечилась — и вот результат… Эх, берегла бы свои нервы! Все же болезни от нервов. Поэтому и у меня сегодня единственное занятие — беречь свои нервы. Предлагали на выборах главы улуса участвовать, а я говорю: здоровье дороже. Вот даже научился радоваться. Ведь главное лекарство от всякой хвори и смысл жизни — радоваться. Сижу вот сейчас и радуюсь, что ты меня подвозишь. А если б ты меня не взял, проехал мимо — тоже не обиделся бы, спасибо сказал бы за то, что предоставил мне возможность подвигаться, пройти лишние километры… Кто искренне радуется, тот долго живет!

Радость… Тусхаан вдруг вспомнил о том, как летел не чуя ног под собой со счастливым билетом в руке туда, где стоял автомобиль с красным бантом. Он и сейчас не мог припомнить в своей жизни большей радости, нежели та — живая, неподдельная! Вот если бы такую радость испытал Бэргэн хоть на мгновение, вот если бы почувствовал, каково человеку быть счастливым! И пусть бы он в тот же вечер попал в аварию, превратив машину в груду хлама — все равно остался бы счастливым человеком, потому что однажды испытал настоящую радость. Ах, если б и в жизни Сиибиктэ был момент, когда она взволнованно объявляла детям: «Наш отец выиграл машину!» , может, тогда болезнь, что поселилась в ней, не пустила бы свои скользкие корни и не расцвела пышным цветом?

Выходит, он, Тусхаан, когда-то присвоил себе вовсе не автомобиль, а радость, принадлежавшую другим… Радость, которая дарит счастье, здоровье и жизнь.

Несмотря на грандиозный семейный скандал, Тусхаан с большим воодушевлением за один день провернул вчера все дела, связанные с продажей злосчастных «жигулей». Когда он передавал вырученные деньги Сиибиктэ, ему хотелось вновь почувствовать прежнюю легкость мыслей и душевную чистоту. Ведь никакие деньги не стоили крылатого чувства радости, украденной у человека…

Тусхаан опять почувствовал тяжелый стук в висках.

В небо поднимался самолет, державший курс на Якутск. Нарастающий  гул турбин и стальной фюзеляж на фоне тяжелых осенних туч вдруг показались Тусхаану предвестником какого-то неминуемо  приближающегося ужаса. Он покрепче вцепился в руль, и ему почудилось, что время вернулось вспять, и это он уже тащит из бурлящей реки утопающего Бэргэна, изо всех сил сжимая руль автомобиля, но тот такой тяжелый, что он, Тусхаан, уже не может его держать, не может за него бороться, не может больше терпеть это напряжение… И он вдруг разжал ладони, выпуская рулевое колесо и в изнеможении закрывая глаза…

А всего в нескольких километрах от страшной аварии сейчас по дороге шагал Бэргэн и чувствовал себя вполне счастливым человеком. Ему вспомнился шепот молоденькой Сиибиктэ, прильнувшей к его груди в дембельской шинели, те ее  искренние слова: «Бэргэн,  мне так радостно, что ты есть. Вижу тебя — и радуюсь, слышу тебя — и радуюсь, вспоминаю тебя — и радуюсь… И сама не знаю почему. Моему сердцу хорошо просто оттого, что ты есть!»

                

Перевел с якутского Евгений Каминский

 


[1] Человек, пришедший на главный праздник якутов – ысыах.

 

[2] Местность, где проводится праздник.

 

[3] Перетягивание шеста – якутский национальный вид спорта.

 

[4] Национальный танец.

 

[5] Бог удачи (якут.).

 

[6] Бай – «ой», или «вай», как у кавказцев. Догоор – друг.