Мне достаётся только жить…
Мне достаётся только жить…
ИГРА В СЛОВА
Сто тысяч слов. Не думая о славе,
все запятые, точки и тире
так между ними правильно расставить,
чтобы никто не думал об игре.
А думал о трагедии и страсти,
о смерти, бесконечности, душе,
об униженьях, приносимых властью,
как избежать банальности клише.
Сто тысяч слов. Как хорошо с тобою
их отправлять на чистые листы,
и это называлось бы любовью,
когда бы мысли делались чисты,
как детское желанье быть любимым,
как детское желание обнять…
Какого чёрта неостановимы
мирские страсти, я хотел бы знать!
Ста тысяч слов едва ль бы нам хватило,
чтоб внятно и подробно описать,
как вознесло в зенит с такою силой,
что космос нас не хочет возвращать.
КОНТРАПУНКТ
Очарованье – контрапункт привычки.
Я очарован, кругом голова,
а красота твоя – мои отмычки,
от сейфов, где скрываются слова,
которые одной тебя достойны.
Я извлекаю их – ты мой кумир.
Любовь к Елене вызывала войны,
любовь к тебе во мне упрочит мир.
И, глаз спросонья в свой компьютер пяля,
по ссылкам вбок и глубже уходя,
я захожу на сайт моей печали,
где ты лукаво смотришь на меня.
Привет, подруга! Девочка из сказки.
Спешу из повседневности к тебе.
Охапки слов и виртуальной ласки
пытаюсь донести к твоей судьбе.
И донесу! Пускай смешон как будто.
Пускай так не бывает. Ничего!
Я на волне прилива контрапункта
ворвусь в твоё живое естество!
Я очарован, как лесковский странник.
Живу, лучи от солнца теребя.
Последний доживающий романтик.
Я очарован. Я люблю тебя.
* * *
А жизнь моя вершится просто:
мне достаётся только жить,
быть не глупей твоих вопросов,
умней своих ответов быть.
И жизнь не делится на части,
в ней день и год почти родня.
Мне так хотелось, чтобы счастье
тебя достало, как меня.
Но я по-прежнему в сомненьях,
они – тюремщики мои.
Ты разбираешься в соленьях,
ты разбираешься в любви,
ты шелковица, я – твой кокон.
«Анкор, – кричу, – ещё анкор!»
И высоко, или высоко
звучит наш праздничный аккорд.
* * *
Сосновый лес из моего окна
совсем как наша хмурая страна.
Почти недвижим, плохо проходим,
но жить хочу я в нём и только с ним,
не суетясь, со вкусом, не спеша
и слыша, как звенит его душа.
Душа его совсем как у меня –
потёмки. Значит, с лесом мы родня.
Не зря мы рядом дышим и живём:
и он во мне, и я ответно в нём.
Сосновый лес из моего окна –
страна, страница, просто сторона…
АПРЕЛЬ
Апрель – он месяц очень непростой.
В душе, конечно, праздничный настрой,
но плечи, как тяжёлая сума,
оттягивает бывшая зима.
Её скорее хочется забыть
и вспоминать, как остро пахнет сныть,
когда её в ладонях разотрёшь.
Апрель, он летом будущим хорош.
Он взрывом солнца в окна по утрам
как будто жизни прибавляет нам,
да так, что хочется, плотнее встав к стене,
тянуться с хрустом в шее и в спине
и, как флакон с духами «Ив Роше»,
встряхнуть стрихнин, осевший на душе,
тоске вечерней крикнуть: «Отвяжись!».
В апреле словно начинаю жизнь.
ТОМСКОЙ БОГЕМЕ
Нас мало. Нас, может быть, двести.
И если ещё ты не трус,
зовут – приходи, чтобы вместе
наш общий почувствовать пульс.
Поэт, музыкант ли, художник,
актёр, в нашем Томске тебе
собраться со всеми несложно,
но как это важно в судьбе!
Но это так важно, чтоб рядом
при всей скоротечности встреч
собрат мог бы встретиться взглядом
с собратом, коснувшимся плеч.
Не будет пусть горько и пусто,
когда нас чуть больше, чем два.
Мы вместе во имя искусства,
которым Россия жива!
МСЧ № 2
У меня в голове замыкание,
и конца круговерти нет.
Очень сложное сочетание:
русский, дачник, старик, поэт.
Мало что от работы доцентом
сохранилось в моей голове.
Разве ночью бывают моменты:
мысль одна промелькнёт или две.
В основном же раздумья об этом:
что, откуда, за что, почему.
Строчки часто приходят. Поэтом
проще быть, когда трудно уму.
Ум мой болен. Не зря я в больнице.
Чистят мой засорившийся мозг.
Вот и мечутся белые птицы
моих мыслей, мечтаний и грёз.
ТВОЙ АРОМАТ
Зачем ты ароматен так, тимьян?
Ну разве что сродни тебе мелисса.
Тебя вдыхая, становлюсь я пьян,
её вдохну, как будто бы влюбился.
Два запаха теперь во мне слились,
с тех пор как я тебя однажды встретил.
Восторженная наступает жизнь,
как будто мы одни на белом свете.
И что мне экзотический Восток,
тем более благопристойный Запад?
Во мне ликует радостный зверёк,
почуяв женщины любимой запах!
БАЛЛАДА О ПОДУШКАХ
Я вот что думаю, а может, мы с тобой
и не были назначены друг другу?
Ведь не было гуляний под луной,
не слушали мы чувственную вьюгу.
Отсюда твой весёлый звонкий смех
и встречи, мной желанной, неприятье,
и груда умножается помех
всего-то лишь желанию объятья.
Природа почему-то против нас,
точней: против меня, по крайней мере,
и для мольбы не тот иконостас,
и ангелы не те не там взлетели.
И что теперь: садиться, опустив
когда-то гордо вздёрнутые плечи?
Чтобы хвалёный мой императив
устал шептать, что, мол, ещё не вечер?
А этого не надо допускать.
Зову – приди, потешимся друг дружкой.
Конечно, в разговорах. Сладко спать
мы будем каждый со своей подушкой.
ОКТЯБРЬСКИЕ ВСТРЕЧИ
«Слова… слова… Убыток дней моих», –
знакомый говорил поэт когда-то.
Ещё мечтал про домик на двоих,
но он давно живёт один, ребята.
Машину водит и велосипед,
перед зимой сметает листья в кучи.
Ему уже довольно много лет,
старик как будто, но старик могучий.
Зимой его любимый ритуал –
топить с утра подробно и любовно
в ограде баню. И друзей позвал,
богемных, дорогих, единокровных.
Приедут с жёнами или одни.
Когда одни, то всё не так забавно:
в снег не летают голые они,
и смеху много меньше и подавно.
Зима ещё не скоро. И пока
поэт готовит веники с дровами.
Печаль светла. Рука его легка.
Он ждёт, друзья, октябрьской встречи с вами.
ДЕКАБРЬСКИЕ МОРОЗЫ
Перед судом истории истец,
я испытал подобие печали.
Морозы подступили наконец,
как будто мы их никогда не знали.
Декабрь хитрюга. Он своё возьмёт,
испытывает перед Новым годом,
чтоб в массе не ликующий народ
стал разом вдруг ликующим народом,
чтобы, схватив друг друга за бока,
сплясали перед взлётом в стратосферу,
тем более – приходит год быка,
и атеисты дружно пьют за веру.
Нелюбящие выпьют за любовь,
она придёт, она уже стучится.
Пусть в этом мире человек любой
в её объятьях сможет очутиться.
За храбрость надо выпить бы ещё,
она бы всем сейчас не помешала,
как своего товарища плечо
и как зарок всё начинать сначала.
Печаль и радость ходят чередом,
возможно, жизнь в грядущем станет легче.
А перед неминуемым судом
я не истец, а как и все – ответчик.
Ну а морозы надо пережить,
дождаться исцеляющего лета,
иначе лопнет тоненькая нить,
в душе моей запрятанная где-то.
НОВЫЙ ГОД
Не пишется, не спится, не читается.
Жить одному в лесу процесс серьёзный.
Опять же рано в декабре смеркается,
восход, напротив, наступает поздно.
Зато в ворота постучится праздник
с весёлым новогодним обаяньем,
нагрянут гости учинять проказы
с застольем, баней и в сугроб ныряньем.
И вместе мы уже не заскучаем,
нарядим ель гирляндою со светом.
Не зря меня назвали Николаем
и отрядили в жизни быть поэтом.
Пускай теперь не пишется, не спится,
придёт январь, я это всё восполню.
И надо обязательно влюбиться,
чтоб Новый год уже встречать с любовью.
БУКВЫ
Живу один. Но мне ещё доступны
не только баня, печка и дрова.
Сажусь за стол и вспоминаю буквы,
которые слагаются в слова.
Слова послушно забегают в строчки,
а строчки поглощает интернет.
Мол, нелегко живётся одиночке,
и вообще на свете счастья нет.
Лишь только солнце зимнее лениво
покажет иногда своё лицо,
чтоб я ему навстречу торопливо
в пимах и шубе вышел на крыльцо.
И, по-крестьянски распахнув шубейку,
впустил его лучи себе на грудь,
чтоб не клянуть судьбу свою индейку,
да и тебя, подружка, не клянуть.
Забыла и, наверно, не приедешь.
Ты женщина, и что с тебя мне взять?
Но всё-таки надеюсь, что сумеешь
слова, что написал я, прочитать.
Мне важно знать, что ты жива и чтима,
а кто там в сердце нежится твоём,
не важно мне. Здесь мною ты любима,
и мысленно мы здесь живём вдвоём.
Тем более, что мне ещё доступны
не только снег, лопата и дрова.
Я рад, что мне ещё доступны буквы,
которые слагаются в слова!
ЗАТВОРНИК
Есть много плюсов в том, что я затворник,
живу один в заснеженном лесу.
Я истопник, посудомойка, дворник,
и все другие функции несу.
Рублю дрова, топлю исправно баню,
готовлю щи и даже мою пол.
Жду Груздева, Панова Саню,
пишу стихи и отправляю в стол.
Жизнь такова. Немного в ней событий.
Свою гордыню я почти изжил.
С душой в ладу. И несколько открытий
я в области духовной совершил.
Бог существует лишь для тех, кто верит,
как верно с точностью до наоборот.
И бездну мира вряд ли кто измерит,
и сложность мира вряд ли кто поймёт.
Как птица, рад немногим в жизни крохам:
звонкам друзей, прогулкам в ближний лес
и в том лесу своим глубоким вздохам.
Красот так много! Как остаться без?
И слава Богу, что пока без боли
в мозгу, в суставах, в сердце я живу.
Кажусь себе счастливым даже, что ли,
а может, просто грежу наяву.
РЕФЛЕКСИИ НА БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКЕ
Не довелось… Не вышло… Не встречался…
Жизнь не прошла по многим закоулкам.
Как тонкая брошюрка прочитался
и вкусно жить не научился толком.
Лишь зренье сохранилось безупречным:
сияют как один мои знакомцы,
которые талантами отмечены,
во мне теперь как маленькие солнца.
А встречи, где даётся по заслугам,
в которых я участвовал немало,
на радость чаще молодым подругам…
Но что-то всё равно недоставало.
И вот когда предстану для ответа,
скажу устало, без вранья, спокойно:
В меня немало проникало света,
старался жить в ответ ему – достойно.
А где не вышло, значит, слаб и грешен,
но и судить меня не каждый вправе.
Стараясь быть и ярким, и успешным,
не думал о величестве и славе.
СЧАСТЬЕ
Настя, Настенька, Анастасия,
я в больнице, но не больной.
Ты такая же, как Россия,
здоровеешь рядом с тобой.
Ах, какое в глазах сияние,
бёдер женственных крут изгиб.
До тебя велико расстояние,
но погиб я, Настя, погиб.
Вьюги скоро придут для замяти,
словно псы холодов и зла.
Сохраню тебя, Настя, для памяти,
чтоб в душе моей грешной жила.
Чтобы мысленно, как отрада,
когда я разожгу камин,
ты садилась на кресло рядом
и просила: поговорим.
Разговоры под всплески пламени
ни о чём, безмятежно чисты.
Если что-то и есть между нами –
лишь одни со стихами листы.
* * *
Я уйду, не дождавшись рассвета,
не дождавшись весеннего дня.
И судьба наступлением лета
очень тихо помянет меня.
Я уйду ни известным, ни славным,
две-три сотни наживши друзей,
из которых – cчастливейшим самым,
чтоб не плакать по жизни своей.
Томская областная писательская организация поздравляет Николая Алексеевича Игнатенко с 75-летием!