Мои сны тревожат космодромы и стихи, рождённые войной
Мои сны тревожат космодромы и стихи, рождённые войной
* * *
Я сын громадных, вековых трущоб,
Рождённый под «Прощание славянки»,
И методом ошибок, горьких проб,
Я собираю ветхие останки
Страны, которой больше не вернуть –
Господь навек детей её оставил,
И разъяснит грехопадений суть
В своём послании апостол Павел.
Всё, что прошло, останется со мной,
К тому, что не исчезло, нет возврата,
Но только слышу оклик за спиной
Сражённого за Родину солдата.
И снятся Магадан, Смоленск и Ржев,
Могильник, затаённый в снежной чаще…
Под утро просыпаюсь, ошалев,
И понимаю сон мой настоящий.
* * *
Погибшему под Москвой
военному технику 1-го ранга
Андрею Васильевичу Стрельцову
Я говорю негромко,
Слушай меня, дружище.
Мира головоломка
Ввысь уводила тыщи.
Тыщи таких, как этот
Шли на кормёжку войнам,
Есть у забвенья метод –
Делать огонь спокойным.
Он же застыл в граните,
Вечностью пламенея.
Рваться к небесной свите –
В этом борьбы идея.
Веришь, и мы могли бы
Храбро стоять у края,
Зла разрушая глыбы,
В души людей врастая.
* * *
Ефросинье Григорьевне Стрельцовой
Давно её халат был на износе,
Она боялась только сквозняка.
Ходить на ощупь помогала Фросе
С опорной ручкой чёрная клюка.
Со мной одним она играла в прятки,
И не было прабабки веселей,
Обнявшись мы сидели на кроватке,
Она мне протянула пять рублей.
Я уходил, надеялся, что скоро
Почувствую тепло любимых рук
И по забавам лучшего партнёра
Шагов неспешных донесётся звук.
Наутро угощая класс в буфете,
Я сладости не чувствовал халвы,
Как будто знал, что при морозном свете
Ушла к святым защитница Москвы.
* * *
Кто от судьбы не требовал поблажек
Ни тысячи, ни сотни, ни одной,
Кто был отпущен в муках на покой –
Ты помнишь их, озябший Сивцев Вражек?
Прикрывший ночь рассветной пеленой.
Ты, особняк ампирного декора,
На опустевшей чётной стороне
Расскажешь мне о мире и войне,
Припоминая графа и комкора,
Не извлекая прошлого извне.
Твои дома доходные, жилые,
Что скрыли от пылающей души,
О чём молчат подъезды, этажи,
Квартиры, антресоли той России,
В которой все мы только миражи.
* * *
За церковью, от проездной харчевни
Несло углями, пивом, шашлыком,
И на крыльце курил с проводником
Приезжий, говорящий о деревне.
Виднелся за его спиной мешок,
Он сжал в руках баулы и коробки,
И запах от него последней стопки
Понёс вдоль Волги встречный ветерок,
Вбирая вонь костров и салотопки.
Я шёл домой и видел: за лабазом,
Обнявшись, мама говорила с ним,
Казалось, он ей был таким родным –
Чужой мой дед под облетевшим вязом
С лицом продолговатым, земляным.
И горечью светились две слезы.
Мой пришлый дед, мой сын врага народа,
Тебя, как брата, скрыла непогода,
Рассеяв запах скорби и кирзы.
Забой скота
Животными был полон предубойник,
И слышался вокруг страдальный рёв,
И каждый был заведомо покойник
И был принять судьбу свою готов.
Их долго мыли под холодным душем,
Должна быть жизнь пред финишем чиста,
Но подступала горлом тошнота,
И ветер показался всем удушьем.
Что впереди? Сквознёт электроток
Или дыханье сдавят смеси газа?
Мелькнёт во тьме ухмылка зверопаса,
Подвесят туши, подведут итог,
И забурлит кровавая река,
И на просушку переправят шкуры,
И будут пересчитаны купюры
За вырезку и жирные бока.
И будет всё распродано вчистую,
И счастье испытает мясоруб,
Его жена отварит с мясом суп,
Поджарит мужу с кровью отбивную.
Наступит вечер, в мир прибудут сны,
Они нырнут и в темень скотобоен,
Где воздух так панически разбоен,
И запахи, и помыслы страшны.
* * *
Штормит. Ветра продули всё насквозь.
И на забытом всеми дебаркадере,
Как издревле при бедах повелось,
Все молятся Смоленской Богоматери.
И взглядом ищут берег речники,
И думают о смерти пассажиры,
И чудится, что в небе две руки
Латают в тучах грозовые дыры,
И молний огнедышащий моток
Вдруг сматывает кто-то тихо-тихо,
И всем понятно, кто кого сберёг,
И тонет смерть безумная пловчиха.
И звёзды, словно Бога маяки,
Благовествуют о вселенском штиле,
И спрашивает берег у реки:
Кого сегодня волны схоронили?
* * *
Мир могуч, не познан, не разгадан,
На окне наплывы Божьих слёз,
Под иконой задымился ладан,
Всё прошло, а было ли всерьёз?
Убиваться мне теперь нет смысла,
Сожалеть о том, что не сбылось,
Память сохранит людей и числа.
С эпохальным игрищем мы врозь,
На меня посмотрит кто-то свыше
И напомнит, что выходит срок,
Только не смогу я жить потише,
Слово не упрячешь в воронок.
Сталинских времён мои хоромы,
В двадцать первом веке я чужой,
Мои сны тревожат космодромы
И стихи, рождённые войной.
* * *
Мне пятый десяток вдогонку пошёл,
Бежит моё время, хоть плачь, хоть кричи,
Свободен я, будто раскосый монгол,
И племя моё – это вы, москвичи.
Потребуют годы немалый оброк,
Стихами плачу, ничего больше нет,
И с Богом веду затяжной диалог,
Иначе во тьме погибает поэт.
Что было, что будет, мне ясно уже.
Ветра подворотен навстречу сквозят,
И к звёздам верхом проскакал азиат,
Что раньше томился в славянской душе.
Я так же, как пращур, кочую тайком,
Не скрыт от врагов коммунальный улус,
И прежний родитель Советский Союз
Оставил меня между явью и сном.