Наивный человек

Наивный человек

Беседа с Каринэ Арутюновой

Наталья Рубанова: Каринэ, когда-то ваши тексты Виктор Топоров называл стихотворениями в прозе и говорил, что рассказы географически и метафизически повторяют контур ваших скитаний. Он редко кого одаривал подобными комплиментами. Что он больше всего ценил в ваших книгах и повлияли ли на судьбу ваших сочинений его отзывы? Ну и вопрос о скитаниях напрашивается сам собой…

Каринэ Арутюнова: С уходом Виктора Леонидовича Топорова, на мой взгляд, закончилась эпоха критики в современной русскоязычной литературе. Знаю, кому-то это высказывание покажется сомнительным в силу непримиримости характера и категоричности (и даже жесткости суждений) этот сложный и безусловно талантливый человек снискал себе немало врагов, но, тем не менее, вес его высказываний зачастую перевешивал чашу личных претензий обиженных. Когда Катя Серебрякова, редактор книги «Скажи красный», спросила меня, кому из ныне живущих критиков отправить книгу на рецензию, я без доли колебаний назвала Топорова, хотя прекрасно осознавала: риск велик. Если бы книга не понравилась, от меня бы камня на камне не осталось, Виктор Леонидович, светлая ему память, был беспощаден. В общем, глаза боятся, руки делают. Катя отыскала Виктора Леонидовича в компании друзей в каком-то питерском заведении, и буквально из рук в руки передала ему книжку. Узнав об этом, я мысленно забилась в угол: сцепила кулаки, призвав на помощь всю свою выдержку. А через несколько дней состоялась небольшая, но весьма значимая для меня беседа в так называемой «личке». В личном общении Топоров оказался исключительно деликатным, интеллигентным. Сказать, чтобы рецензия, опубликованная в «Фонтанке», как-то специфически повлияла на меня в творческом плане, не могу, ведь к этому моменту я уже была сформировавшимся в определенном смысле автором и человеком. Да и до 2012-го в моей жизни происходили некоторые очень важные для меня соприкосновения с умными, талантливыми, нестандартно мыслящими людьми, общение с которыми не то чтобы изменило меня, но явно способствовало самооценке. Не могу не написать здесь о Борисе Останине: один из отцов основателей Премии Андрея Белого, письмо от которого, в ответ на присланные рассказы, буквально реанимировало мою веру если не в себя, то хотя бы в то, что я делаю верные шаги. Видите, вновь Питер. Питер сыграл в моей жизни некоторую роль, достаточно важную. Но до Питера были мои замечательные литературные друзья: Миша Горевич московский поэт и прозаик, Ирина Гончарова киевский поэт и переводчик, поэт и прозаик Владимир Алейников и многие другие. Всем этим людям я безмерно благодарна за необходимый взаимообмен, поддержку, понимание, интерес. В общем, та самая среда, без которой пишущий человек ощущает себя в некотором роде в пустыне.

 

В 2013-м вы проиллюстрировали мой «прОклятый» астшный проект «Я в Лиссабоне. Не одна»: книгу, по причине самоцензуры уничтоженную впоследствии самим же издательством. Книгу, в которую входила проза разноформатных авторов, каждый из которых предоставил тексты, которые в здравом уме отправить на костер просто невозможно… Книгу, названную так же, как называется и одна из ваших новелл… Откомментируете?

Идея назвать сборник именно так пришла в голову — светлую, надо сказать — Кати Серебряковой, редактора «Астрель-СПб». В то время мы с ней вели оживленную переписку и, видимо, чем-то ее проняла вскользь брошенная фраза из моего письма. На роман фраза не тянула, а на сборник прозы — пожалуй.

 

Как вы работали над рисунками и по какому принципу подбирали их к «лиссабонским» историям? О вкусах спорят, но ваши «ню очень хороши, как хорошА и иллюстрация к моему циклу «А-эротические кошм’art‘ы», за которые когда-то получила премию «Нонконформизм»…

Спасибо. Нет, мои «ню» рисовались не специально для сборника, и это даже хорошо, потому что в моем случае при подобной заданности исчезла бы та самая легкость, это было бы добросовестно выполненное задание, и только. А я неважный исполнитель. В школе при выборе темы сочинения всегда выбирала свободную. У меня набралось несколько папок с рисунками, многих уже при мне нет, что-то было подарено, что-то продано, и, слава богу, диапазон для выбора был достаточно велик. Сборник эротической прозы — звучит гораздо веселей, нежели сборник пациентов такой-то палаты, сборник пострадавших от насилия или сборник бывших пионеров. К тому же, оформление такого сборника показалось мне делом в достаточной степени оптимистичным и жизнеутверждающим. Я отсылала Кате рисунки «партиями»: письма летели в Питер с головокружительной скоростью и частотой, меня это здорово увлекло.

 

Как вы относитесь к возрожденной канадским издателем книге «Я в Лиссабоне. Не одна»? Верите ли в успех проекта в так называемую эпоху пандемии?

Я, видите ли, наивный человек. Я все еще верю в торжество справедливости. Я верю в честное слово, я верю в слово, я, наконец, верю в чудеса. Пересылая тексты в предполагаемую книгу, я еще не вполне понимала, насколько уместными они окажутся в ней. Ведь эротика — дело довольно тонкое, интимное, субъективное, и порой даже само обозначение жанра напрочь убивает интерес к этому зыбкому явлению. Так или иначе, событие состоялось, книга стала фактом, с которым можно было соглашаться или нет, принимать или наоборот, но, на мой взгляд, ее (книгу) вполне можно считать артефактом. Вглядываясь в собственные рассказы, написанные даже не семь лет тому назад, а раньше, я не отказываюсь от них. Конечно же, вся история напоминает притчу о Ходже Насреддине, который собирался научить осла чтению за каких-то десять лет. Послушайте, — осел уже умеет произносить две буквы — «И» и «А». Насчет остальных — не волнуйтесь, за десять лет не станет либо осла, либо Муллы, либо меня, Ходжи Насреддина. Не знаю, жив ли (благополучен) уважаемый чиновник, перечеркнувший труд многих людей, их истории, сюжеты, ожидания и планы: отведем же ему роль так и не выучившего азбуку осла. Но за семь прошедших лет многое изменилось. Сейчас я намеренно не касаюсь вопросов цензуры, политики, глобальных событий на нашей планете. Многие авторы, возможно, пересмотрели свое отношение к собственным творениям и отказались от участия в переиздании сборника. Некоторых, увы, уже нет. Но книга, «сожженная в России, в 21 веке», оказывается, жива. Восстановлена, собрана по файлам, по буквам, по слогам. Замечательные живые яркие истории Валерии Нарбиковой, Ильи Веткина, Андрея Бычкова, Татьяны Дагович, Татьяны Розиной, Модесты Срибны, Натальи Рубановой, Ивана Зорина, которого не стало в начале 2020-го… Как и все 24 эскиза перышком, написанные в состоянии легкости и предчувствия жизни, оказались спасенными благодаря усилиям тех, кому небезразлична свобода высказывания, а не только частная история с сожжением каких-то — подумаешь! — эротических рассказов. Это, безусловно, заслуга и победа всех нас. Ваша, Наташа, Алекса Минца, всех, кто участвовал и откликнулся, и всех, кому небезразлична судьба книги. Некоторые критики охотно подчеркивают, что сборник, дескать, не очень ровный. Но иначе и не может быть в этом случае. И дело не в эротике вовсе. А в разности слога, восприятия, творческой индивидуальности, подаче. В разном понимании этого загадочного явления. Нет, не эротики. Жизни. Что же касается пандемии, то первый парализующий шок все же схлынул. Люди по-прежнему остаются людьми, они где-то даже рады переключиться с унылой и обескураживающей ленты новостей на что-то иное: почему это не может быть эротика? Тем более если речь идет не просто об эротике, а о чем-то гораздо большем. Сегодня, когда мир как никогда прозрачен и уязвим, и та внутренняя свобода, в которой мы существуем, увы, не всегда соответствует свободе внешней. Вы понимаете, о чем я говорю. Книгу сожгли, это не игра слов.

 

Абсурдная история недопущения «крамолы» до читателя в «Астрель-СПб», увы, тиражируется. В 2013 году ваша книга «Дочери Евы» должна была вернуться из типографии. Однако топ-менеджемент счел нецелесообразным появление книги. Что стало с тиражом, кстати?

Известие о печальной участи нашего сборника я приняла не без удивления и огорчения, но со вдохом предчувствия, ведь за несколько месяцев до этого моя книга «Дочери Евы» тоже должна была вернуться из типографии. Однако кто-то там, наверху — закрадывается подозрение, что это был один и тот же чиновник, — счел нецелесообразным и, видимо, нерентабельным появление книги (которую он вряд ли даже раскрыл), над которой мы с редактором работали почти год. Мы сообща вынашивали эту книгу, но все наши усилия были перечеркнуты чьим-то беспощадным росчерком — уже на старте. Не бывать! — воскликнул этот самый чиновник-маркетолог, перечеркнув жирным росчерком судьбу «Дочерей Евы»… вместе с обложкой, любовно прорисованными иллюстрациями, правками и сносками, вместе со всеми историями, аллюзиями и иллюзиями. Нашу с Катей Серебряковой двухлетнюю переписку можно было бы издать отдельным томом, и, готова поклясться на Библии, эта книга имела бы шанс стать бестселлером! Мою книгу никто не успел сжечь. Она просто не успела родиться. Шел 2013 год. Прекрасно понимаю, в каком положении оказались издательства в то неспокойное время. Верю, что книжку пытались отстоять. Но, увы.

 

Можно ли противостоять подобному «литпроцессу»? Как сложилась судьба других ваших книг и над чем вы сейчас работаете?

Мои книги все же существуют. В том или ином виде. Сегодня по большому счету нет возможности «не быть услышанным либо прочитанным». Да, интернет. Это честная аудитория. Есть небольшие отважные издательства, публикующие современную русскоязычную прозу: это, конечно, не концерны вроде «Эксмо» или «АСТ», но и скорости у них иные. Куда более соответствующие скорости времени, в котором мы живем. В моем случае, мне повезло (надеюсь, везение было обоюдным) с киевским издательством «Каяла», которым руководит поэт, переводчик и хозяйка литературного салона Татьяна Ретивов. В Киеве было издано несколько книг моей прозы: «Цвет граната, вкус лимона», «Падает снег, летит птица», «Нарекаци от Лилит». Летом 2020-го вышла смешная и грустная книга для взрослых и детей: с рисунками, разумеется. По иронии судьбы она издана киевским издательством «Наири», которое десять лет тому назад выпустило мою первую книгу. Ну как тут не верить в предопределенность? Улыбаюсь, когда думаю о ней. «Мой друг Бенджамен». Речь идет о таксе.

 

Как вашим книгам живется на Ridero?

Обращение к «Ридеро» в тот момент было вынужденным, но своевременным решением. Именно опубликованная там книга «Дочери Евы» оказалась в списке «Русской премии» в 2016 году, если не ошибаюсь. Плюс проекта — довольно занимательно заниматься версткой своей книги, наблюдать, как на глазах обрастает она плотью, становится законченной и оформленной, и в этом случае — все зависит от одного человека, от меня. Книга есть в интернете, ее можно прочесть.

 

В вашем фейсбуке прекрасные фотографии: что дают вам путешествия и сколь долго вы сможете без них прожить, учитывая пресловутое «поветрие»?

Знаете, Наташа, я из тех детей, которым редко бывало скучно в самые унылые времена — подозреваю, что и вы тоже. Ни одно из моих путешествий не было напрасным, и я, конечно же, мечтаю о будущих, верю, этот момент скоро наступит. Путешествия — великолепная возможность сдвинуться с мертвой точки, сменить систему координат, ситуацию, ощущение себя в пространстве. Из путешествий — банально, но это правда — ты никогда не возвращаешься прежним. Что-то неуловимо меняется — взгляд, походка, отношение к жизни. Глаза омываются красотой… ведь путешествия за тем и происходят! Но красоты много и в обыденном. Я часто говорю о том, что книга «Падает снег, летит птица» написана «изнутри», из моего внутреннего «карантина». Тогда как «Цвет граната вкус лимона» — книга о путешествиях, хотя, далеко не все так однозначно, в моем случае сложно отделить одно от другого. Я ведь совсем не путешественник, скорее, я ошеломленный внезапной свободой домосед.

 

Что бы вы посоветовали тому, кто лишь начинает свой литературный путь, с одной стороны — и, с другой, тому, кто завершает его в силу ряда причин?

Хочу пожелать честности перед самим собой, детского любопытства и жизнелюбия в обоих случаях. Ну, про «вычеркивать» все и так знают. Иной раз гораздо важней не написать, нежели написать лишнее. И слово «завершает» мне точно не по душе, оно не оставляет надежды. Перед чистым листом все мы дети.