Журнальный мир

СЛУЧИЛОСЬ то, на что мы, члены редколлегии альманаха «Кузнецкая крепость», и не надеялись, когда начинали обзор поэзии Н.А. Зиновьева в статьях «И Бог заплакал вместе с ним» и «Ещё раз о поэзии» (К проблеме художественного времени и пространства в стихотворениях Н. Рубцова и Н. Зиновьева). Статьи эти мы по электронной почве выслали поэту, Н.А. Зиновьеву, и он принял их с благодарностью.

В ответ он выслал нам две своих последних книги: «Сборник стихотворений» (Краснодар, изд. «Традиция», 2019) и «Портрет неизвестного». Избранные произведения (Ростов на Дону, изд. «Терра Дон», 2020).

Последний сборник – обобщающего характера, в 532 страницы, снабжён пространным предисловием составителя и издателя Петра Ткаченко и очень обстоятельным послесловием, составленным из нескольких статей авторитетных докторов филологических наук под общим названием «Классическая лира Николая Зиновьева»

ПОСКОЛЬКУ общую тематику творчества Николая. Зиновьева мы уже рассматривали в статье «И Бог заплакал вместе с ним», мы решили в этот раз остановиться на теме, которую профессора-литературоведы, конечно же, выделяют и подчёркивают её значимость и в современной русской литературе, и в творчестве Зиновьева, но она имеет больше общественный и образовательный характер, а не узко филологический, и потому не рассматривается ими отдельно, а лишь упоминается в общих чертах. Это тема судьбы России и русского народа как традиционная для русской литературной классики.

Я постараюсь максимально коротко сказать о сущности понятия наследования и развития традиций в литературном процессе.

В сфере научного познания мира последователи чаще всего стоят чуть не буквально на плечах предшественников, углубляя и развивая то, что ими было достигнуто. Даже когда речь идёт о прорывных, новаторских научных идеях, они всё равно есть результат длительных и напряжённых научных исканий предшественников.

Иная ситуация в сфере художественного отражения действительности, в данном случае в художественном Слове.

В мировой литературе до сих пор нет второго Шекспира и Сервантеса, как в русской до сих пор нет второго Пушкина и Гоголя. В существовании художественного, словесного гения или таланта не может быть прямого наследования, есть только влияние, воздействие. Когда исследователи-литературоведы характеризуют творчество даже очень значительных авторов, они часто выявляют целый букет этих воздействий и влияний, хотя бывает, что и чисто субъективно. Но речь идёт не об этом, а о литературной традиции. То есть о той нравственно-эстетической и художественной перекличке, что возникает между авторами, разделёнными годами, десятилетиями и даже столетиями.

Необходимое условие такой переклички – это совпадение или сближенность нравственно-эстетической позиции, убеждений предшественника и последователя, тогда и становится возможным и сближенность в сюжетах, в художественных приёмах и образах, в ритмах и стихотворных размерах и т.д.

Может доходить даже до упрёков в подражательности и в заимствованиях. И опять же не о них речь, а о том внутреннем единстве в творчестве разных авторов, что и составляет литературную традицию. Тем более, что это внутреннее единство может выражаться через своеобразное отталкивание, через полемику последователя с предшественником. Этой полемики и не было бы, не будь внутреннего единства, литературной традиции.

_{Сошлюсь на свершено хрестоматийные примеры. Написал же Некрасов стихотворение «Балет», эпиграфом к которому взял великолепные строки описания балетного танца великой балерины Истоминой в романе «Евгений Онегин». Описание это у Пушкина заканчивается словами:}

_{…то стан совьёт, то разовьёт,}

_{И лёгкой ножкой ножку бьёт.}

Именно они составляют эпиграф стихотворения Некрасова, в котором речь идёт о том, как сутками идут мужики за обозом по крепчайшему морозу и негде им обогреть ноги в лаптишках, и бьют они нога об ногу, а вовсе не «лёгкой ножкой ножку».

Или вот Лермонтов, по слову Белинского, «поэт совсем другой эпохи» при всей календарной сближенности с великим Пушкиным, горячо любя его, совсем иначе трактует судьбу поэта в стихотворении, не случайно названном, как и у Пушкина, – «Пророк».

Пушкинский пророк – поэт, преображённый физически и духовно, призван, «обходя моря и земли, глаголом жечь сердца людей».

Лермонтовский:

Когда же через шумный град

Я пробираюсь торопливо,

То старцы детям говорят

С улыбкою самолюбивой:

«Смотрите, дети, на него,

Как он угрюм, и худ, и бледен.

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его».

^{Он же, Лермонтов, заложил мощнейшую для русской литературы традицию в понимании и трактовке чувства Родины. Оно, по Лермонтову, состоит в любви «за что, не знаю сам» к её просторам, к её скромной природе и к людям, «к отраде, многим не знакомой» при виде полного крестьянского гумна, избы, покрытой соломой, и даже «пляски с топаньем и свистом под говор пьяных мужичков».}

Традиция эта пройдёт через поэзию Николая Некрасова, Александра Блока и так ярко выразитсячерез столетие в «минуту роковую» для страны, в Великую Отечественную в стихотворении уж совсем далёкого последователя – Константина Симонова:

Ты знаешь, Алёша, наверное Родина –

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти просёлки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

…Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь,

наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих».

Позволю себе занять место в статье и внимание читателей рассказом о наследовании и развитии пушкинской традиции в стихотворении Николая Рубцова «Русский огонёк». Исходная ситуация лирического сюжета в пушкинском «Пророке» и в стихотворении Рубцова одинаковая – герой в духовном поиске.

У Пушкина: «духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился».

У Рубцова:

Погружены в томительный мороз,

Вокруг меня снега оцепенели.

Оцепенели маленькие ели,

И было небо тёмное без звёзд.

Я был один, совсем один

В бескрайнем мёртвом поле…

Ситуация духовного одиночества у Пушкина разрешается появлением посланца Бога, шестикрылого серафима.

У Рубцова: «вдруг тихий свет, пригрезившийся что ли, мелькнул в пустыне, как сторожевой». Это свет крестьянской избушки, хозяйка которой – доживающая свою жизнь старушка. Именно она – носительница и выразитель нравственных истин, которых ищет душа поэта. Они незамысловаты, это вам не Иосиф Бродский, но они выстраданы душой и историей. Душе поэта «открылся вдруг и поразил сиротский смысл семейных фотографий», она остро осознаёт, что «огнём, враждой земля полным полна, и близких всех душа не позабудет», оттого таким глубинным смыслом полон вопрос старушки: «Скажи, родимый, будет ли война?»

Для так называемой «цивилизованной современной Европы это никогда вопросом не было. Она просто ложились под захватчика, будь то Наполеон, будь то Гитлер, а то и вступала в их ряды и шла покорять «варваров». Россия же шла на такое сопротивление, на такие страдания и жертвы, что нет для русских вопроса важнее и страшнее.

И второе, что от неё услышит лирический герой, когда попытается «глухим бренчанием монет прервать её старинные виденья»:

_{«Господь с тобой, мы денег не берём».}

Это «мы» дорогого стоит. Когда уже «взбизнесился» народ, где-то в глубине народной жизни не умер ещё нравственный закон, которым живёт и старушка, и автор:

За всё добро расплатимся добром,

за всю любовь расплатимся любовью.

Обратимся теперь непосредственно к творчеству Николая Александровича Зиновьева. Он сам, совершенно определённо, декларирует свою неразрывную и кровную связь с русской литературной классикой:

Во мне и Чацкий, и Онегин,

Все Карамазовы, Левша,

Обломов, Чичиков, Телегин,

Как общежитие – душа.

Литературные герои,

К чему мне ваша толкотня?

Мне даже кажется порою,

Что меньше всех во мне меня.

Это и так, и не так. Конечно, в сознании поэта живут литературные герои и одухотворяют его творчество своим присутствием. Но движим он более всего тем, что завещано было и великим Пушкиным: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал»; и Некрасовым: «Я лиру посвятил народу своему. Пусть я умру, неведомый ему, но я ему служил, и сердцем я спокоен»; и Тютчевым: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся, но нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать»; и выражено Маяковским: «За всех расплачусь, и за всех расплачусь».

Как видим, у великих предшественников это выражено предельно обобщённо, у Зиновьева же – совершенно в его индивидуальной, личностной манере:

_{Довольно о малом. Давайте о важном.}

_{Себя ощущаю я в каждом и в каждом:}

_{То в чистом и светлом, как ангел, ребёнке,}

_{То в жалком, забитом нуждой мужичонке,}

_{То в пьяной и грязной}

_{развратной бабёнке…}

_{Не раз удивляли, наверно, тебя}

_{Слова очень странные: «Я вне себя».}

А личностное начало выражено у поэта в стихотворении, на мой взгляд, совершенно потрясающем. Это символ той нерушимой связи с предками и ответственности перед ними, что, по Пушкину, есть основа «самостоянья человека»:

_{Не обмануть души поэта:}

_{Златой телец царит в стране.}

_{Не верю, что мой дед за это}

_{Погиб когда-то на войне.}

_{Приходит он ко мне ночами,}

_{Когда в окошко дождь стучит,}

_{С глазами, полными печали,}

_{Стоит у двери и молчит.}

_{Не обвиняет, не кричит,}

_{Стоит у двери – и молчит.}

Какая точность и ёмкость Слова!

Какая взвешенность анализа и диагноза!

Мы перестали быть народом,

Мы стали рыночной толпой.

Толпа редеет год за годом

И тает в дымке голубой.

Наживы ветер всюду свищет,

И карлик смотрит свысока!

А выход где? Никто не ищет,

Хотя он есть наверняка.

Можно ли тут не обратиться к «святой русской литературе»? (Т. Манн).

Можно ли не встать против господ, которые не просто «блокируют литературу», как справедливо печалится составитель и издатель сборника стихотворений поэта Пётр Ткаченко, а усиленно вытаптывают её в сознании людей, начиная с детства, со школы?

Николай Зиновьев берёт её себе в образцы и в союзники. Он следует и развивает литературную традицию.

Различны у него способы внутренней связи со стихами предшественников: и через эпиграфы, и через прямое цитирование и проведение параллелей, и через постановку их строк и принципов в контекст современных общественных и эстетических проблем.

Но самый основной способ установления традиционных связей – это развитие глубоких мыслей литературных классиков в современных условиях, погружение, как ещё Белинский выражался, в их «неуследимую глубину».

Давно, например, хрестоматийна и кем только не обыграна пушкинская фраза, завершающая «Бориса Годунова» – «Народ безмолвствует». Поэт отталкивается от неё, вдумываясь в совершенно современную ситуацию.

^{«Народ безмолвствует…»}

^{А.С.Пушкин.}

Беда, надеюсь, всем известна:

Пред нами вновь разверзлась бездна,

И нас толкнут в неё вот-вот.

Но закричать в сей миг: «Свобода!»

Среди безмолвного народа

Всегда найдётся идиот.

_{В самом деле, когда в начале 90-х расстреливали законно избранный парламент и утвер-ждали власть тех, кто сегодня грабит страну, народ в недоумении безмолвствовал, но как вопили о наступившей желанной «свободе» всякие новодворские, да и те же подписанты «письма 42-х».}

_{Не менее хрестоматийно и пушкинское «Пока свободою горим». И эти строки побуждают поэта к раздумью о дне сегодняшнем.}

_{«Пока свободою горим…»}

_{А.С.Пушкин.}

Пока свободою горим,

Увы, растащит всё богатство

Всемирных мародёров братство,

Оставив нам лишь горький дым.

Глотая дым, ещё мы живы,

Хоть и на смертном рубеже,

«Души прекрасные порывы»

Так и останутся в душе.

Да, наши природные богатства, наши газ, нефть, леса и недра лишь номинально российские, «национальное достояние», а фактически в руках транснациональных корпораций. И уж Польша штрафует Газпром на миллиарды долларов, десятки миллиардов уходят ежегодно за границу, а у нас всё «Денег нет, но вы держитесь»…

На не менее глобальные размышления наводит и пушкинский вопрос, поставленный в романе «Евгений Онегин» и в эпиграф стихотворения Н. Зиновьева: «Громада двинулась и, рассекая волны, плывёт. Куда ж нам плыть?».

^{Ни новоявленный герой,}

^{Ни пыльный призрак несвободы,}

^{А страх пред ядерной войной}

^{Объединяет все народы.}

^{И часто думается мне –}

^{Потенциальной горстке праха,}

^{Что только Бог бациллу страха}

^{Размазать может по стене.}

^{А миром правит сатана,}

^{Он делать этого не будет.}

^{И каждым утром меня будит}

^{Вопрос: «Куда ж нам плыть?»}

В самом деле, плыть ли нам в райские кущи западного потребительства и свобод от морали и ответственности, куда так упорно тащат нас служители современной идеологии и СМИ, которые давно уже не СМИ, а СМРАД (средства массовой рекламы, агитации и дезинформации), или же всё-таки следовать своей исторической памяти и законам христианской морали?

Обращается поэт и к стихотворениям Н.А. Некрасова, которые тоже заставляют и его, и нас, читателей, не просто параллели проводить, а лишний раз задуматься о происходящем, как например, в стихотворении, названном «Созвучия».

_{«Горе горькое по свету шлялося…»}

_{Н.А. Некрасов.}

_{Наше горе по свету не шляется,}

_{Оно с нами с рожденья живёт.}

_{С мужиками вина напивается,}

_{Со старухами корку жуёт.}

_{Ходит в церковь тропинками узкими,}

_{Держит свечку, читает псалмы,}

_{Знает прелесть сумы и тюрьмы, –}

_{Без него мы бы не были русскими.}

Обращается Н.А. Зиновьев и к строкам Тютчева, Гоголя, Блока, Есенина, Высоцкого.

Но более всего привлекает его Лермонтов. О нём одном есть прямо к его памяти обращённое стихотворение «Лермонтов»:

Огоньки Пятигорска.

Годы, как облака.

Сколько в жизни их? Горстка?

Или всё же – века?

Ах, как все надоели!

Он подтянут и строг.

До последней дуэли

Ещё несколько строк.

Он коварен, как Демон,

И печален, как Бог.

Меж землёю и небом

Не вмещается вздох.

Ветку ветер колышет,

Пусто, гулко в груди.

Он садится и пишет.

Смерть уже позади».

^{Великолепна своей правдой эта последняя строчка: «Смерть уже позади».}

Лермонтов своим «Героем нашего времени» предвосхитил всю мировую литературу ХХ века с её экзистенциальной проблемой отчуждения личности, он вполне оправдал мысль Толстого: «Если бы он жил и писал ещё 15 лет, нам с Достоевским нечего было бы делать».

(Вл. Бондаренко, «Лермонтов. Мистический гений»).

В одном из послесловий к сборнику стихотворений Николая Зиновьева «Портрет неизвестного» сказано, что две московские дамочки-критикессы упрекают его в неоправданном пессимизме и даже очернительстве.

В самом деле, когда посмотришь изредка, поневоле (куда же деваться?) центровую передачку 1-го канала «Сегодня вечером», то в умиление придёшь: вот где собрание оптимистов! Все, слава Богу, сытенькие и холёные, все друг друга знают, и один другому нравится, все при деле, «при культуре», осыпаны наградами – иногда с самого верху. Говоря короче, «не боясь греха, кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку». И обоснованно верят, что «пипл всё схавает».

Что им вопрос «Куда нам плыть?». Что им Дальний Восток и Восточная и Западная Сибирь, Кубань и Нечерноземье, какой-то Кузбасс и тысячи квадратных километров вечной мерзлоты?

Как ещё Некрасов писал: «Что тебе эта скорбь вопиющая, что тебе этот бедный народ?»…

И вдруг какой-то поэт крестьянского, казачьего роду-племени, да ещё и превосходящий их силой и точностью слова, краткостью, мощью художественного образа, мыслью и искренней тревогой за судьбу страны и народа… Конечно, он – «пессимист и очернитель». Да ещё какую-то старушонку-литературу вспоминает…

Совсем давно И.С. Тургенев писал: «Как не впасть в уныние при виде того, что совершается дома? Ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»

Добавлю: и литература, которая пока ещё на нём разговаривает.

А.С. Сазыкин,

член редколлегии

альманаха «Кузнецкая крепость»,

доцент кафедры литературы.

_{(8 декабря 2020 г.)}