Журнальный мир

Весна в этом году выдалась ранняя. Но вот тёплые мартовские деньки пролетели, а апрель затянуло тучами. Пётр ослабевшими руками еле отпер замок в гараже, открыл дверь, зашёл и включил свет. Глянул на своё отражение в запылённом зеркале. Похудел-то как за эти недели, даже куртка велика стала. Пётр провёл рукой по зеркалу, оставив след от пальцев. Так мы жизнь свою запыляем, как это изображение в зеркале. Дела ненужные, слова пустые, как пыль, пшик, и нет их. А изображение, образ, «я» остаётся. Пётр посидел немного на старом пахнувшем плесенью диване. Вот она, думал он, жизнь человеческая. Копим всякую рухлядь, это, как говорят, материальное, складываем, а зачем? С собой после жизни ничего не возьмём. Ничего. Раньше был здоровым и не думалось так не о чём. А тут – материальное, пыль, образ… Пётр медленно начал разбирать полки, бросать в мусорный мешок детали и провода. Из-за слабости и боли в животе часто отдыхал на диване.

Он и стопку старых книг, лежащих плашмя на полке, скинул на пол. Отсырели даже, в гараж притащили когда-то, потому как выкинуть жалко. В мире миллионы книг учат, как жить, а счастья настоящего на земле нет. Есть комфорт, богатства, а счастья нет.

Пётр сел на диван, согнулся и в мешок книги начал одну за другой бросать. Последнюю открыл, пролистал, сборник стихов разных авторов. На одном остановился:

Я искал вездесущего Бога,

Не узнать мне о Нём из газет.

Я ушёл от родного порога,

При апрельской неспешной грозе.

Я искал Его и в урагане,

В сильном ветре, в огромной волне.

Может быть, Он в огне, на вулкане,

Или в небе покажется мне.

По земле исходил километры,

Потерял я свой сон и покой.

Он пришёл в дуновении ветра,

Шелестящем мне тихо листвой…

Дверь гаража открылась, была не заперта. Зашли два мужика неопрятного вида. Пётр книгу положил в мешок.

– Здорова! – сказал один. – Слышь, зёма, выручи на фанфурик.

– Как? – не понял Пётр.

– На боярышник. Выпить бы.

У Петра были деньги в кармане джинсов, но он не хотел давать.

– Нет у меня, – сообщил мужикам.

– Да, блин, ты чо, двадцатник всего, – сказал второй.

– Идите, нету, – повторил Пётр.

Мужики осмотрелись, первый подошёл к Петру и ударил по лицу. И второй подбежал тоже, попал кулаком по груди. Пётр упал и потерял сознание. Когда очнулся, уже наступил вечер, свет горел, дверь была открыта. Он ощупал карманы, кошелёк был на месте. Встал, осмотрелся и обнаружил, что пропал мешок с хламом и книгами и ещё много чего из гаража. Но, главное, он увидел на полу алюминиевый кулон, иконку нагрудную на верёвочке с изображением Богородицы. Пётр вспомнил, что давным-давно она потерялась.

Домой он не пошёл, не хотелось. И там никого, и здесь тоже. Один. Это отец говорил: живёшь с людьми, а умирать один будешь. Так он пролежал на диване с иконкой в руке, даже не смог заснуть. От боли, от озноба, от мыслей… Отец говорил ещё, что как хочешь, чтоб с тобой поступали люди, так и ты поступай. А эти мужики, дурные…

Под утро пошёл дождь, и под мерный шум его, под стук капель с крыши он, почему-то надев на шею иконку, ненадолго заснул.

Утром проснувшись, Пётр подумал пойти в ближайший от гаража храм. Он знал из газет, что в Иверском Выксунском женском монастыре в большом храме восстановлен придел. Решил сходить, чтобы узнать название иконки. Или просто от тоски.

Идти было тяжело, но Пётр за час прошагал по лужам из микрорайона по улице Краснофлотской в район монастыря. Как давно он не был здесь, как всё преобразилось! Выросла в пять ярусов колокольня с часами, а рядом храм с голубыми куполами и золотыми звёздами. Сквер с памятником преподобному Варнаве Гефсиманскому и с мозаичным панно с видом монастыря, какой он был до разрушения. Но главное – люди. Таких лиц, радостных, светлых в городе не увидишь.

Пётр повернул налево и дошёл до храма в строительных лесах, на мраморной доске которого было выбито «Троицкий Собор во имя Живоначальной Троицы построен в 1909 г., в 1927 г. взорван…» Возле храма были несколько рабочих. Чёрная кованая дверь была заперта. И надпись, что богослужения совершаются в Успенском храме. Наверно, вон в том, храме справа, с голубыми куполами, подумал он. Там и людей рядом много.

Пётр сел на лавочку возле деревянного креста отдохнуть. Он посмотрел на наручные часы: 12:12. И тут же часы на колокольне прозвенели. Опять… Не может быть… Эти одинаковые цифры, они начали преследовать последнее время. Как ни посмотришь сколько времени, так восемь-восемь, девять-девять, как будто кто-то невидимый что-то хочет сообщить… Не может быть… Жил вот так, как все, и на тебе, заболело в животе, онкология. Кто-то пьянствует неделями, курит как паровоз и живёт до глубокой старости. А тут обычная жизнь. В спортзал даже ходил. Ну пиво, бывало, ну с женой ссорился-развёлся, так что уж, злостный грешник?

Пётр поднялся было идти, но дверь чёрная отворилась и вышла красивая девушка в чёрном одеянии, в очках – монахиня.

– С праздником! – сказала. – Вы не поможете, молодой человек?

Ничего себе молодой, сороковник. Пётр усмехнулся.

– Да не, я больной, – кашлянул.

– А тут всего ничего, два ведра, – позвала девушка.

Пётр покачал головой, поморщился и медленно пошёл.

– А какой праздник? – спросил.

– Пасха ж! Вы что? Христос воскресе! – радостно произнесла монахиня. – Пасхальная неделя… Ой, а у вас синяк, в Пасху-то…

– Бывает, – сказал Пётр и добавил, как принято: – Воистину.

Они прошли в храм, людей не было.

– Здесь пока ремонт, – сообщила монахиня. – Вот вода в вёдрах, её надо вылить в канализационный колодец, увидите, такой квадратный с крышкой. Ага?

Пётр в маленьком помещении под лестницей взял вёдра и понёс на улицу, вылил в колодец, сел отдохнуть на лавочку. И упал назад.

– Господи, что с вами? – подбежала эта молодая монахиня, помогла подняться, усадила.

– Простите, я ж говорю, болен. Рак у меня.

Девушка покачала головой.

– Меня простите, я как-то… Но вы правильно сделали, что пришли, надо исповедоваться, причаститься и…

Пётр закашлял.

– Да я пришёл-то чего, узнать название вот этой иконки, может, знаете, – снял с шеи образок, отдал девушке. – Это было в году восемьдесят восьмом. Я был учеником в профтехучилище третьем, ПТУ, на электрика учился. Сейчас духовное училище?

– Да, я знаю, – подтвердила монахиня.

– Да, и нас попросили перенести этот… столик такой…

– Аналой?

– Аналой, наверно, в молитвенный дом здесь, в Выксе. Перевезти на грузовой машине училища то есть. Несколько ребят с урока отправили подсобить. И тогда одна старушка мне подарила иконку. Ну, дала и дала, зачем она мне, молодому, здоровому, бодибилдингом занимающемуся. Неверующему, конечно. Я её бросил куда-то в гараже и забыл о ней. А тут вот с этой болезнью… Стал в гараже разбирать, думаю, умирать скоро, старый мусор вынести надо. И нашёл эту иконку.

Монахиня отдала Петру иконку.

– Она дешёвая, но я не понимаю в живописи, – сказал Пётр. – Как она называется?

– Живописи? Это образ Иверской Божией Матери. А чем икона отличается от любой картины, знаете? – спросила монахиня. – Бесстрастностью. Изображённые на ней святые не танцуют, не смеются.

– А плач? – предложил Пётр.

– Это сокрушение о греховности. Там нет страстей, вечеринок. Бог благ, бесстрастен и неизменен. Уподобиться ему, прикоснуться к его блаженству можно лишь через Христа Спасителя. Только через Сына Божия.

Прилетели несколько голубей, начали ходить и ворковать подле них. Пётр надел иконку на шею, покопался в карманах куртки, щепотку семечек достал и бросил голубям.

– Хочешь жить, за любую соломинку схватишься. И я вот надел иконку на шею на старости лет, будучи неверующим, – усмехнулся он.

– Обрёл, значит. Неслучайно, наверно, – предположила монахиня. – У Бога не бывает случайного.

Пётр опять усмехнулся, ещё бросил голубям несколько семечек.

– А зачем она, иконы зачем? – выпытывал он.

– Молодой человек, – опять она так его назвала. – Почитая образ, мы поклоняемся первообразу. Вот Божия Матерь у нас одна, а образов много.

– Логично, – сказал Пётр и закашлял.

Голуби вспорхнули и улетели. Монахиня подала Петру свой платок с вышитым в углу восьмиконечным крестиком:

– Возьмите.

– Спасибо, – поблагодарил Пётр, вытер лицо.

– Оставьте себе, – подарила платок девушка.

– Спасибо. Вы такая молодая, красивая… – сказал Пётр. – Я думал, только бабушки в монахини идут или у кого проблемы какие.

– Никаких, – серьёзно сказала монахиня. – Просто я невеста Христова, выбрала этот путь, и всё.

– Это счастье? – спросил Пётр.

Девушка улыбнулась и кивнула.

– Это мой путь к Богу, – сказала.

На несколько мгновений солнце выглянуло из-за туч, словно подмигнуло. Спряталось, снова вышло.

– А тяжело здесь? – спросил Пётр.

Девушка пожала плечами, улыбнулась.

– С помощью Божией всё ладно, – ответила.

– А я не знаю ничего, не понимаю, – сказал Пётр.

– Для всего нужно время, – заметила монахиня.

– Какое уж тут время, – усмехнулся Пётр.

Часы на колокольне прозвенели. И ещё.

– Какое уж… – повторил Пётр.

– Сходите в Успенский храм, служба закончилась, но… Там очень красиво, росписи на стенах, вам понравится. И большая икона Иверская там слева от иконостаса. Как на вашей иконке. И если можете… Подайте нуждающимся, только тихонько, тайно, чтобы никто не видел. А Господь увидит, – улыбнулась монахиня.

Пётр тоже улыбнулся, на небо взор свой направил, но прищурился, глаза опустил.

Солнце скрылось за тучи, и ветер, лёгкий, ласковый, подул. Пётр голову свою погладил, будто прежние волосы разгладил.

– Спаси, Господи, за помощь, я вёдра снесу, – поблагодарила девушка и быстро скрылась за чёрной дверью.

Пётр зашёл в Успенский храм, втянул носом благоуханный воздух, осмотрелся. Несколько человек молились. Он купил свечку и подошёл к иконе в золочёном окладе, увешанной многочисленными золотыми украшениями, и неумело перекрестился. Он зажёг от лампадки свечку и поставил на подсвечник. Но она вырвалась, упала на пол. И погасла. Он поднял, снова зажёг от другой свечи и так долго устанавливал, что горячий воск капал на руку. И установил. Постоял и попросил шёпотом об исцелении. И поцеловал оклад. И долго стоял так, как не перед висевшей на стене иконой, а как перед настоящей живой Девой с младенцем Иисусом. Смотрел в глаза, почему-то веря, что и они знают всю его жизнь, плохую или неплохую, обычную жизнь. И словно ждали его в этот день.

Рядом с образом сидела пожилая монахиня в одеянии с капюшоном, на котором были белые кресты.

– А почему Иверская? – спросил её Пётр.

Монахиня сказала:

– Из Иверского монастыря на Афоне. В девятом веке-ти она… – хотела рассказать историю образа, но Пётр прервал:

– А эти украшения…

– Это люди отдали свои кольца и серьги с просьбой какой или с благодарностью, – ответила хриплым голосом женщина.

Пётр снял с шеи свою иконку, протянул монахине:

– Повесьте, пожалуйста.

– Ой, у меня ключа нет сейчас, – махнула рукой монахиня. – А ты приходи завтра, понял? На архиерейскую службу-ти, епископ нашей епархии Варнава будет служить литургию.

Слова-то какие новые, Пётр пожал плечами, спрятал иконку назад. Собрался уходить, но снова обратился к женщине.

– А заповеди можно все исполнить? – почему-то спросил он.

Пожилая монахиня улыбнулась.

– Заповеди-ти? Это но-орма, – хрипло и протяжно сказала она. – Это жизнь обычного человека, не героя. Бог создал человека свободным по образу Своему и подобию. Образ в нас, а подобие мы заслуживаем, заповеди исполняя. И происходит наше обожение. Понял? Возлюби Бога и возлюби ближнего, как самого себя. Бог Един по Существу, но троичен в Лицах. В единстве любви. Бог есть Любовь. А Любовь есть жертва…

Пётр достал кошелёк и тихонько раздал все деньги старушкам, что-то в ящик «на восстановление монастыря» опустил.

И пошёл из храма. Солнце опять ослепило глаза. Он закрыл их руками, несколько мгновений постоял так, потом открыл и увидел на крыльце маленькую девочку лет пяти. В цветном платочке, в потрёпанной, местами рваной курточке и ободранных туфельках. Девочка вытягивала ладошку и молчала, но выражением своего лица просила. Ладошка была без нескольких пальчиков, другой ручкой она поддерживала её. В этот миг что-то произошло в душе Петра, будто внутри его зажёгся огонь. Тепло и в груди, и в животе стало. И для него и он, и мир весь вокруг вдруг стал этой девочкой, она заполнила всё, всё его естество, все мысли, желания. И вся наука, технологии, смартфоны, социальные сети стали такими ненужными, мелкими по сравнению с этим ребёнком. Пётр сел пред ней на колени и заплакал.

– Я всё раздал, все деньги отдал… – всхлипывал он.

А она, такая маленькая, кроткая, погладила его по лысой голове и ручкой без пальцев утёрла его глаза. И сказала тоненьким голосом:

– Пусть.

Пётр встал, снял с шеи образок и отдал девочке. Она обрадовалась, поцеловала его и спрятала в карман.

– Ты где живёшь? – спросил он.

Девочка посмотрела карими глазками, помотала головой и сказала:

– Родители пьют, бросили нас. Мы здесь…

– Будешь здесь завтра? – спросил Пётр.

Девочка кивнула.

– Я приду тогда, к тебе приду. Тебя как зовут?

А она не ответила, побежала в храм.

Здесь же Пётр услышал разговор немолодого священника с человеком в костюме.

– Если Бог добр, почему же войны на земле? – спросил человек.

Священник ответил:

– Православие учит, что человек сам делает себе плохо и сам наказывает. Представь, что есть закон всемирного тяготения. Ты о нём знаешь и принимаешь его, иначе бы жизнь твоя была другой или её вообще не было. И зная это, ты лезешь на крышу дома. И прыгаешь вниз. И ломаешь ноги. Так и с духовными законами, данными Богом. Ты знаешь, что нельзя убивать, пьянствовать, красть, но нарушаешь. Таким образом, сам себя и наказываешь.

– А умирающие дети? Или невинные люди, или калеки? – допытывал человек.

Священник помолчал, гладил седую бороду, потом ответил:

– После грехопадения прародителей изменилась природа их и на нас, потомков перешла. И мир изменился. Вот здесь-то и появляется ответ на ваш вопрос, зачем Христос пришёл в мир, зачем спасение, зачем Церковь, где Божественное Откровение распространяется через Священное Предание и Священное Писание. Сын Божий как врач исцеляет. При содействии Святаго Духа в Таинствах. Потому кто говорит, что у них Бог в душе и им не нужны храмы, глупцы…

Священник дал человеку в костюме крашеное красное яйцо со словами «Христос воскресе», но тот тут же отдал его стоявшему рядом Петру. А Пётр ответил радостно:

– Воистину воскресе!

Когда Пётр шёл домой, он ел это пасхальное яйцо и думал, что прикоснулся сегодня к огромному миру, красивому, доброму. Даже и уходить отсюда не хотелось. Один день здесь стоил всех дней прожитых. Найти Бога, быть с Ним – вот где счастье истинное. Пётр захотел больше узнать о православии. Но хватит ли времени, хватит ли…

Вечером дома Пётр заметил, что боль в животе поутихла, впервые за долгие дни. Температуру измерил, в норме оказалась. Он положил рядом с кроватью на столике платок монахини и достал из книжного шкафа бабушкину Библию. Посмотрел на часы: 00:00.

– Чудеса, – прошептал и усмехнулся. – А может, и нет его, уже, рака. Хотелось бы верить, как хотелось бы верить… Господи, дай здоровья… – хотел спросить себе, но проговорил: – Людям, которые были у меня в гараже. Я их прощаю.

Пётр открыл Книгу, прошелестел пожелтевшими страницами, будто листьями на ветру. И вот остановился на одной странице. Сначала пробежал глазами удивительные поэтичные строки, а потом шёпотом, и вот уже громко прочитал:

– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Всё покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит… Любовь никогда не перестаёт…