Очередь за солнцем
Очередь за солнцем
* * *
Ты в очередь за солнцем? – досиди,
достой и долежи, раз место занял.
Ах, не было б других, лишь ты один…
Но если повезёт – не до седин
пребудешь этим… в общем, на базаре.
Терять не хочешь за ночами дни,
за днями ночи? – нарисуйся рыжим:
того, за кем ты занял, гнать ни – ни! –
того, кто за тобою, подтяни
вперёд себя, – и солнце станет ближе.
* * *
Обессоннил будильник пернатый
не бессовестным «ку-ка-ре-ку»…
– С добрым утром, родные пенаты!
– Утро доброе! – мне – дураку.
Нет, витал в облаках не напрасно –
точен спуск на скопление действ…
Там – за нашею улицей – праздник,
но отрадно, что солнышко – здесь;
Мать-и-мачеха деточек женят,
возле яблони пчёлы кружат…
Голова продолжение шеи,
но зато – перед шеей – душа.
Я на пугало кепку надену –
пусть форсит, ну а сам – за дела…
Нет в руках моих злата и денег –
но хватает и сил и тепла.
На заборе пернатое знамя,
а сосед, чтоб слова разменять:
– Что аж светишься?
– Чёрт меня знает…
– Что темнишь-то?
– Бог знает меня.
* * *
Есть существительное «жгут»,
но не об этом речь,
а о словах, что так и ждут
кого-нибудь поджечь.
Глаголом жгут и жгут глагол,
но мир лютей, лютей…
В нём спичку брось – и шапки с гор,
в нём люди жгут людей.
О, время опалённых век,
грядущего ладонь…
Молчи, пещерный человек,
и погаси огонь.
* * *
Какая странная роса –
красна, но это не от крови…
(Глаза закрою – набросать
хоть пару строчек – и открою).
И где я только не бывал, –
и ворон там полынью болен,
и гор-то нет – и всё ж обвал,
а вот на этом русском поле…
Какая тишь, какая гладь!
Ромашка с васильком в обнимку…
(Не дай мне, Боже, удалять
душою сделанные снимки).
О, из всего любовь лишь есть! –
к заре, росе, родному дому…
… Да был я здесь, всегда был здесь,
я просто видел по-другому.
* * *
Дуй, ветерок, да не дуйся,
с тучей связавшись, не плачь,
может, для бабушки Дуси –
наипервейший силач.
Правда, бывали сильнее,
правда бывала сильней –
правда стояла за нею,
то бишь сыночек за ней.
Дуй, ветерок, да не дуйся,
не говорил ли твой брат,
как он у бабушки Дуси
сына в Афган отобрал?
«Как управлялся он с бытом!
я бы сама – не давал,
было, что спал как убитый…
спит без сыночка диван».
Дуй, ветерок, да не дуйся,
мал, мол, и бед не чинил…
Брат твой у бабушки Дуси –
внука да в горы Чечни…
«Как управлялся он с бытом!
я бы, сноха – не давал,
было, что спал как убитый…
Спит без внучонка диван».
Дуй, ветерок, да не дуйся,
веру её не дубась,
правнуки бабушки Дуси –
кто под Дамаск, кто в Донбасс…
* * *
Е. Юшину
Пропесочь меня за всё «хорошее»,
за кавычки в речи и за соль,
но крупинку, хоть одну картошину
донести мне, Родина, позволь.
Жаль крапивой, ежели приспичило,
на репьи штанины обрекай,
дай лишь сохранить в кармане спичинку
до рожденья выдоха:
– Река…
Накупаюсь вволю да простыну ли?
Слопать кучу дров костёр не прочь…
Но укрой загадочной простынкою,
чтобы я разгадывал всю ночь!
Пусть под утро комары дотошные,
прогудят отплытие суда,
на двоих у нас с тобой картошина,
искорка и берег, и судьба.
* * *
На перекрёстке им. Христа –
как днём ночами,
друг в друге люди неспроста
души не чают.
Любовь стекается к нему
со всех окраин,
нет ни безверия, ни мук –
как обокрали.
Но всё ж, вживаясь в эту весть,
туда ли еду? –
в одном лишь сердце адрес есть,
на карте нету.
О, перекрёсток им. Христа,
сестрицы, братцы!
Я подсчитал : один из ста –
мой шанс добраться.
Каков же путь? – и наст, и пыль,
тяжёлый самый… –
то вновь на пробку наступил,
то в пробке замер.
* * *
Мало ли места под солнцем,
мало ли при луне?
Божья коровка пасётся
не на лугу – на мне.
Божий бычок ли на коже,
может, подкожный свет?
Ты на любовь так похожа!..
А на болячку нет.
Вот уже крестик нательный,
ниточка впереди…
Ну а сама – то на деле –
орденом на груди.
Доброе солнце над нами,
но и луна не зла…
Божья коровка, я знаю,
кто тебя подослал!
СНЕГИРИ
1
Весь палисад усыпан снегирями,
одно движенье – и заснегирюсь!..
Но словно пригвождён к оконной раме,
но жду, как прогорят и боль и грусть;
висит ещё, не высох дух отбитый,
не то что в птицы – в люди не идти…
о, лапа суеты с когтями быта,
кровавая картина на груди!
2
«Художества» стираю раз за разом,
как будто для того мне жизнь дана,
впридачу сон – как по дорожке красной
пожаловал к нам с нимбом сатана.
Проснусь – молитву разбавляю гимном,
потом молитвой разбавляю гимн:
– Ах, Отче наш, державить помоги нам,
держаться мира в мире помоги!
А тройка-Русь всё мчит по красным датам –
от красных к белым и наоборот, –
подковывал впотьмах кузнец поддатый
подковой кверху у возницы рот.
– Ах, не топчи, Шукшин, в раю калину,
свой аленький цветок не мни, Рубцов…
Как на подтопке трескается глина,
и нет конца поленнице рубцов!
* * *
Мне заснулось легко в стоге сена,
а проснулось – высоток парад…
Зашукшинился и заесенил,
закручиниться тоже пора.
Где б колодцам – стоят светофоры,
родникам – там потоки машин…
Полицейский пытался оформить –
посмеялся, а я не смешил.
Это помню… как помню, что в слёзы,
всходы дрожи на нижней губе…
Заосинился и заберёзил,
как на холоде я задубел.
Отдобрился и весь замерзавил,
на душе – только кочки и пни…
Билетёршу на автовокзале
приподнял:
«Эй, себя ущипни!
Мне билетик в село как просфора,
денег нет, дали б фору за пыл…»
И пешком бы до дома с платформы,
но дорогу как будто забыл…»
* * *
Догорает, увы, догорает
в лампе ласковых слов керосин…
У соседей, что не за горами,
я впервые взаймы попросил.
Попросил против шерсти подкожной
дать хотя бы словечко одно,
как известно – приятно и кошке
то, чем слух заласкается, но…
Но облили меня ошалело,
подожгли, долго ль взгляду гореть…
И жалею себя, так жалею,
что глаголом становится плеть.
Так и надо тебе, попрошайка,
так и надо тебе, так и на…
А вот кошку соседскую жалко –
догорает в ночи у окна…
Подозвал не на пытки от пыток,
переходит тропу что есть сил…
Переходит с нуля на избыток
в лампе ласковых слов керосин.
Молоко в моём доме прокисло,
мы с едою решим опосля…
– Не серчай на людей, киса-киса,
одного из них нынче спасла.
г. Брянск