Журнальный мир

Дина ступила одной ногой в лифт и тут же вздрогнула, как ужаленная. В грузовом лифте на грязном полу, нелепо распростершись, лежала старуха. Выцветшая застиранная ночнушка, старый халат в нелепый безвкусный цветочек, неприбранные седые космы и бледные голые ноги с синими пятнами лопнувших сосудов. Старуха лежала с закрытыми глазами и не двигалась. Это был тот случай, когда понимаешь, что положено испытать жалость, но испытываешь лишь шок и физиологическое отвращение к чужому одряхлевшему телу.

Дина дернулась и схватилась за сумку, чтобы достать мобильник. Конечно, нужно вызвать скорую помощь, как это делают обычно в таких случаях. Но потом, подчиняясь мгновенному порыву и почти преодолевая брезгливость, наклонилась и взяла старуху за тощую кисть. Рука была холодная и одеревеневшая. Старуха была мертва.

Вместо того чтобы позвонить в полицию, Дина стояла в лифте, застыв как деревянная статуя. Откуда? Откуда, почему это взялось? Из глубин живота поднялось отвратительное тошнотворное ощущение не просто оголенного зрелища чужой смерти, а неожиданного осознания, что именно она, Дина, убила эту старуху.

Это было дико и странно. Мало того что Дина не знала эту женщину – она была не похожа ни на одну из соседок. Вдобавок было непонятно, зачем ей убивать старуху, которая, вероятно, скоро отдала бы концы естественным способом? Да и каким образом? Дина до этого не выходила из дома почти сутки, алкоголя пила немного, а случаев, скажем, лунатизма или психических отклонений за ней не замечали. Но тем не менее, ощущение не проходило. Более того, в руках вспышками всплывало гнусное осязательное ощущение, как они избивают вот это безвольное старческое тело.

Дина отступила шаг назад, вернувшись на площадку, и заторможенно проследила, как створка лифта медленно закрылась. Лифт отчалил на другой этаж. Где-то выше на три-четыре этажа раздавались голоса, до странности визгливые, и такой же резкий, почти бесовской смех. Казалось, звучки этого смеха разбегаются и прыгают, отталкиваясь от лестничных стен и перил. «Боже, умеют же люди смеяться так мерзко!», – инстинктивно подумала Дина. – Впрочем, хорошо. Пускай лучше они вызовут милицию».

Вместо того чтобы отправиться, как она собиралась, в магазин, Дина вернулась в пустынную квартиру – муж уехал в командировку, а дочка гостила у подруги. «Все это, наверное, нервы, – подумала Дина, – надо расслабиться». Она налила сто грамм водки и выпила почти залпом, запив недопитым вчерашним чаем. После этого прилегла с книгой, но быстро задремала, выронив ее из рук.

Проснулась от резкого толчка, будто ее пихнули в спину. Странно. Она редко засыпала днем, да и недосыпа в последние дни не наблюдалось. И еще. Дина отчетливо помнила, что когда она пыталась выйти в магазин, был полдень. А сейчас за окнами уже были сумерки, зажигались огни. «Неужели я так долго проспала?», – подумала она и пошла на кухню выпить воды. И тут, наливая ее из кувшина в кружку, она почувствовала, что она не одна.

На ярко освещенную кухню друг за другом вошли пять женщин. Никого из них Дина раньше не видела, хотя одна из них смутно напоминала какую-то комедийную актрису второго плана. То, что испытала Дина, было похоже не на шок и не на страх. Это было ощущение сродни тем тошнотворным позывам, которые она ощутила в лифте. И еще осознание, что это – Они. Кто Они? Некие существа, у которых над тобой столь сильная власть, что ты и двинуться не можешь. Что ты и рукой не можешь пошевельнуть. Это не силы добра и не силы зла. Они нейтральны, не имеют знака. И что это?! Показалось или было на самом деле? То ли они были ростом выше Дины, то ли она сама вдруг уменьшилась головы на две, но смотрела она на них снизу вверх.

Было ясно, что они знают все про убийство и что должно свершиться возмездие. Но что за возмездие? Женщины уселись вокруг стола. Они молчали. Но в их молчании и взглядах было ощущение невыносимого ироничного превосходства. И эта насмешка была ужасней, чем любые действия или слова. Они давали понять это даже не на уровне мыслей, а на уровне ощущений.

«Что же это! – в отчаянии думала Дина, – откуда это мистическое, но четкое ощущение убийства старухи и власти «гостей»? Это прямо как у Кафки, когда судит непонятно кто и непонятно за что, но избежать нельзя». Поддаваясь мгновенному порыву, преодолевая бессилье ставших вдруг ватными рук и ног, с нарастающей волной гнева, Дина бросилась к этим существам, принявшим обличье женщин, хотя, возможно, женщинами они и не были. Она показывала им язык и корчила пакостные рожи. Она хлестала их по щекам, но руки проваливались и проходили через воздух. «Что, нравится вам такое вот общение, нравится?!» – вопила Дина. Но женщины не пытались защищаться, не давали ответа…

Потом вдруг стало казаться, что все раскачивается, кухня деформируется, искривляя потолки и стены, и по ним бегут, подскакивая, бесовские щекотные хохотки и смешки. Очередная вспышка бессильного гнева ударила Дине в мозг так, что в глазах потемнело и все расплылось. Когда она очнулась, уже занимался серый рассвет. Она лежала на холодном липком линолеуме, головой к холодильнику. На кухне не осталось и следа от странных визитерш. Но в каждой клеточке тела расплывалось то самое тошнотворное воспоминания от их присутствия, от их воли, иронии и взглядов, от ощущения себя в роли подопытного кролика. Да нет же! Разве биологи мучат подопытных животных?..

Раздался резкий звонок в дверь. Ворвавшаяся соседка Катька поделилась новостью. Мол, сосед с седьмого этажа пару дней назад привез из другого города больную старую мать, и она под влиянием то ли склероза, то ли деменции каким-то образом выбралась из квартиры, зашла в лифт и там прямо и умерла. «Наверное, ударилась головой о поручень. Ей, болезной, и этого хватило, – заключила Катька со вздохом. – Но есть и забавная история. Прикинь, во дворе у нас пять голых манекенов в сугробе торчат. Кто и зачем мог их притащить? Не знаю».