Откровение прочитано по устам

Ивкин Сергей

Екатеринбург

Стихи

* * *

Внеплановый концерт. Глухой акын.

С такой гитарой каждый пушкин сын

себя считает Карлосом Сантаной,

хотя глядится чаще Сатаной,

и чешется сказать «ну все, не ной».

Хотя б один кивнул в ответ: «Не стану».

Вот я кивнул. Я слышу в полусне

ту музыку сашбашевскую — мне

вживили в череп радиоприемник.

Записываю буквами в столбцы.

Куда девать избыток виршей? Цыц!

Хотя бы раз сказал себе: «Не помню».

В акына Мандельштамом не швырнешь.

Поэзия. Седая молодежь.

Кругом шпионы. Лик Христа — на знамя.

И по привычке рукоплещет зал.

Ты для кого все это записал?

Хотя бы кто-то прошептал «Не знаю».

В суде Иосиф с Богом говорит:

«Достаточно всего лишь слышать ритм,

как волны, омывающие берег.

Одна лишь форма. Содержанья нет.

Пульсация произношенья — свет!»

И я — не Станиславский врать: «Не верю!»

Ответов слишком много на коан.

Рулей велосипедных океан

неторопливо обживает сушу.

Как будто активировали чип…

Господь придет и спросит: «Отключить?»

Глаза поднимешь и мычишь: «Послушай!»

* * *

Спит девочка по имени Amor,

припрятанная в хлороформ черешен,

где кошка чешет за ухом в трюмо

(а та, что за стеклом, уже не чешет).

В уютном зазеркалье тишь да блажь,

пока говоруны не суетятся

и не разносят нищенский шалаш

во имя сентября и тунеядства.

Ее бойфренд по имени Роман

(привычный избегать больших порталов)

с утра отправил горлума в карман

и сокращает вечность двух кварталов.

Но кошка, переставшая чесать,

уставилась за раму и зависла

на птице, поселившейся в часах

и каждый час елозящей без смысла.

Там девочка по имени Любовь

проснулась и исчезла из овала.

Холодный свет, зелено-голубой

стекает в углубленья покрывала.

Роман заходит в комнату. Светло.

Седая кошка просится на ручки.

Вторая кошка, прыгнув сквозь стекло,

пасть разевает рядом (без озвучки).

1 мая 2022 года

Бескрайний летний день, зависший на репите,

холодная трава под небом грозовым,

я это проживу, сейчас, не торопите,

я помню, что меня зовут огонь и дым,

я помню, во дворе приехавшие следом

расставили столы и носят маринад,

и женщины меж них парят в узорных пледах,

и листьями шуршат вовсю деревья над.

И я — часть суеты, но, вышедший без цели

за свой меловый круг, смотрю во все глаза

на бесконечный день, на вечную бесценность

всего того, что мне словами не сказать.

Давай перечислять: вот облако, вот ветер,

вот поезд вдалеке, верхушки нервных трав,

вот по небу (почти) бегут босые дети,

плеск ястребиных крыл себе наворовав.

Как буйного жука в плен сигаретной пачки,

не спрятать в стихотво… Не отворить в тогда,

где солнце будет спать в гнезде садовой тачки

и мерзнуть на столах дареная еда.

Туринская лошадь

Дмитрию Мурзину

Высокий лепет лепит Лепота:

стрела, недонесенная до рта,

активная рыбалка по Лавкрафту,

вальсирующий в небе барабан,

жизнь — не борьба… И значит, два горба

у лошади случились невзаправду.

Барашки, выходящие из волн,

«Спасайтесь!» скрипки, дружный рык валторн,

удава обнимающие норны,

Бетховена услышавший сурок,

жизнь — не урок… И значит, длинный рог

у лошадей давно в порядке нормы.

Хвостатая комедия летит:

ум получает проигравший вид,

седой Везувий оседлавший чайник.

Душа не просит, сердце не кипит.

Жизнь — не Аид. И значит, пять копыт

задумывались Богом изначально.

Кричишь «Ау!» — откликнется паук.

Читай молитвы, очертивши круг,

не спрашивай ни ясеня, ни клена,

куда на этот раз прибило нас?

Жизнь — не баркас. И вряд ли восемь глаз

моргают на меня осведомленно.

* * *

Холодный грунт развеяли ветра.

Взошли деревья на корнях паучьих.

Я так люблю их перескрип певучий

и бледное сияние костра.

Смотри, я стал похож на них, сестра.

Вот облако ложится на волну

и рыба хлещет птицу плавниками.

Прости, сестра, мы были двойниками,

пока бежали на одну луну —

я ветви к наваждению тяну.

Где человек выходит из огня,

такое нарождается в тенях,

что каждый вечер жду возврата солнца.

Твоей воде сибилла улыбнется —

моей воде зеркальней без меня.

* * *

Откровение прочитано по устам.

Это максимум, что удалось,

если связки вырезаны и там

небосвод и солнце видны насквозь.

Нам завещано было, что всех спасут,

что никто не уйдет от спасенья сам.

А еще про пламя и про сосуд.

А еще про пиво и по усам.

Это самый верх. Толкователь глуп.

Записал дотошно, но звук и знак

различаются. Музыка мертвых губ

Божества могла прозвучать не так.

Поколения проповедников разнесут,

как нам были явлены чудеса.

А еще про пламя и про сосуд.

А еще про перышко на весах.

Белла, чао

Отравлен хлеб мой и воздух выпит.