Журнальный мир

Каждый год 12 апреля в зале Нижегородского планетария собирается больше сотни людей, ничем внешне не приметных. Всем им уже немало лет – кому-то далеко за семьдесят, а кому-то уже идёт и девятый десяток. Обычные пожилые люди, не богато, а скорее даже бедно одетые. Встретишь на улице, пройдешь мимо, не оглянешься, не подумаешь, что они делали историю…

На столе под погасшим звёздным небом несколько бутылок шампанского и водки, ломтики колбасы и сыра. Люди эти отмечают праздник, к которому имели самое непосредственное отношение. Праздник, которого без них бы не было…

Это они запускали в космос первые советские спутники Земли, Юрия Гагарина, Германа Титова и других космонавтов. Обеспечивали безопасность космических путешествий, раньше других узнавали об успехах и трагедиях в освоении просторов Вселенной.

Сейчас, верой и правдой послужив космосу, они живут в Нижнем Новгороде на пенсии. Их осталось около ста человек. А было гораздо больше. И я многих знал и прожал в последний путь. Есть среди них коренные нижегородцы, которые через много лет вернулись домой, есть люди из других мест, которые на старости решили обосноваться в этом городе. Когда они приехали на жительство в Нижний Новгород, он еще звался Горьким и был закрытым городом. В нём принято было селить людей, причастных к государственным тайнам. Город сам был полон оборонных секретов. Иностранцам сюда въезд был закрыт, а официальные зарубежные делегации принимали тут нечасто и с большой осмотрительностью.

Помню, как после полёта в космос первого «Восхода» с Комаровым, Феоктистовым и Егоровым нам пришлось из Горького выходить с прямым включением в передачу «Эстафета новостей», которая была посвящена чествованию новых героев-космонавтов и по этому случаю с легкой руки ведущего Юрия Валериановича Фокина называлась «Звездной эстафетой новостей». Мы приготовили экипажу «Восхода» подарок – ракету из дерева, выточенную и расписанную хохломскими мастерами. И когда я из студии в Горьком показал это изделие, то Владимир Михайлович Комаров отреагировал на этот сувенир словами: «Спасибо горьковчанам, которые нам и деревянную ракету подарили!..» На следующий день цензор негодовал, как могла эта фраза космонавта прозвучать в эфире. На что я резонно возражали, что это от меня и моих коллег никак не зависело. Мы говорили только про деревянную ракету. Да и, по сути дела, Комаров никакой другой тоже не назвал…

На космос работали многие предприятия города. Да и сейчас работают. Только это уже перестало быть секретом.

Гриф секретности снят и с этих людей, которые знали и знают многое, о чём раньше нельзя было рассказывать, а теперь можно.

Роман Михайлович Суглобов имел звание заслуженного космического исследователя, он был членом президиума Федерации космонавтики России. Валерий Евгеньевич Бугаев девять лет на космодроме Байконур вёл кино- и фотосъёмки для служебного пользования. Сейчас снятые им когда-то уникальные кадры растащены без ссылки на автора по различным фильмам о покорении космоса, а фотографии безымянно публикуются в многочисленных изданиях. У всех байконурцев есть в домашних альбомах фотографии, которые были сделаны между делом для себя на память, а на них они запечатлены вместе с С.П. Королёвым, М.В. Келдышем, Юрием Гагариным, Германом Титовым, Андрияном Николаевым…

Есть такой фотоальбом – и не один! – и у Валерия Константиновича Андронова. Он значится среди первопроходцев Байконура. Сергей Павлович Королёв числил его среди своих ближайших военных сотрудников и звал просто по имени – Валерой! И для этого у Главного конструктора были все основания: Валерий Андронов непосредственно участвовал в запуске первого искусственного спутника Земли, а потом и в первом старте человека в космическое пространство.

Когда был подготовлен к полету первый искусственный спутник, Валерий Константинович выполнял обязанности старшего инженера. Носил лейтенантские погоны.

– Людей с высокими воинскими званиями на Байконуре тогда было мало, – вспоминал он. – В основном, лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны, не так давно окончившие технические вузы. А майоры, подполковники и полковники, за плечами которых была Великая Отечественная война, руководили отделами. Между прочим, мы, тогдашние байконурцы, день запуска первого спутника отмечаем не 4 октября, а 5-го! И вот почему: запуск первого спутника Земли произошёл в 22 часа 28 минут по московскому времени. А на космодроме было на два часа позже, то есть уже 0 часов 28 минут нового дня…

На строившийся космодром Байконур Валерий Андронов первый раз прибыл в 1954 году. К тому времени он уже окончил Горьковский политехнический институт и прошёл краткий курс обучения в Академии имени Ф.Э. Дзержинского:

– Зимой 1954 года, когда ещё только мы начали писать дипломы, в Горький приехали несколько человек из Москвы, посмотрели наши личные дела и отобрали 50 выпускников. Нам сказали, что мы никакому распределению не подлежим, а получим особое назначение. После окончания института нас направили на работу в Москву в Министерство среднего машиностроения. А там мы поступили в распоряжение Сергея Павловича Королёва. Королёв же нас сразу отправил учиться в Академию имени Дзержинского. Там мы изучали двигатели, системы управления, автономные системы управления. Туда завезли специальное оборудование, мы там и жили, в Академии.

– А с чего начался для вас космодром Байконур?

– В Казахстане была железнодорожная станция Тюратам (в переводе Священное место), говорили, что тут была какая-то священная могила. На эту станцию приходили составы с кирпичом, с оборудованием. Всё везли. А около реки Сырдарьи, на берегу, был палаточный город. Первое здание, которое там построили, стало монтажно-испытательным корпусом (МИКом), а второе здание служило нам казармой. Мы его называли Казанский вокзал: мы с Казанского вокзала Москвы уезжали. И сюда на «Казанский вокзал» приезжали. На первом этаже сотни две офицеров жили и на втором – сотни две. Чтобы добраться до своей койки, надо было через две-три койки перелезть. У каждого было по тумбочке. И стол стоял один на всех. Уже в 1957 году главком наш – маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин как-то пришёл к нам, посмотрел и ужаснулся. Велел сделать деревянные перегородки. Нам их из фанеры сделали. И мы сразу: «Ой, как хорошо стало жить!» Очень плохо было с помывкой. Мылись вначале в реке. А потом два энергопоезда пригнали. Один поставили на центральной жилой площадке, и наш быт стал более цивилизованным, а второй – на площадке № 2, где строился МИК для подготовки ракет к старту.

В декабре 1956 года привезли первую ракету. И мы начали готовить её к пуску. Мы запустили её 15 мая 1957 года. Она пролетела только около 450 километров. Дальше развалилась, но это был уже большой успех. Во-первых, старт был опробован. Во-вторых, система управления сработала, автономная система управления сработала. Тут же доставили вторую ракету. Мы круглосуточно над ней корпели. Но она оказалась непригодной. Мы вынуждены были её снять со старта. И только 27 августа 1957 года запустили другую ракету. У нас был квадрат специальный, куда она должна была упасть, – на Камчатке, около города Ключи. Но головная часть не долетела. Она летела с большой скоростью – около 2000 метров секунду. Получился сильный нагрев окружавшей её атмосферы, и головная часть развалилась. Обломки головной части солдаты собирали по сопкам. И каждый найденный кусочек доставляли самолётом в фирму Королева, чтоб понять, в чём дело. Когда разобрались, выяснили, что головная часть должна входить в плотные слои атмосферы с меньшей скоростью. Если в той ракете головная часть была острая – семь метров длиной, то на следующей ракете головную часть закруглили, затупили нос, из-за чего при соприкосновении с атмосферой скорость её уменьшилась. И не стало перегрева.

У американцев программа запуска искусственного спутника была утверждена в 1955 году. Королеву надо было их опередить, и он решил для начала запустить небольшой спутник. Шар весом в 83 килограмма 600 граммов с диаметром в 58 сантиметров. Внутри его установили два передатчика. Один – на 20 МГц, а другой на 40 МГц, а работали они с периодом в 0,3 секунды. Как только один выключался, сразу включался другой. И так они чередовались, а весь мир слышал эти самые бип-бип-бип. И смотрел в небо перед утренней зарей и после заката солнца.

– Вы хотя бы понимали тогда, какое историческое дело совершаете и совершили?

– Да что вы? У нас и в мыслях ничего подобного не было! Ни о какой истории мы не помышляли и ничего такого не представляли! Просто некогда было об этом думать. Приходит вечер, и начинаешь вспоминать – ты сегодня обедал или не обедал. Столько было работы – то схема не стыкуется, то еще чего-нибудь не так. Многое ещё не было отработано. Делалось на ощупь. Забыл фамилию инженера, представителя промышленности, он сам был среди разработчиков спутниковых радиопередатчиков, а напутал – плюс на минус поменял. Ну, и сжег аппаратуру. Эти радиопередатчики тут же заменили другими. Там же никакой сложной системы не было. Сама простота – батарея, два передатчика и переключающее электронное реле. И антенны – четыре штыря.

– Но ведь, насколько я знаю, тогда вовсю велась работа над более мощным спутником – весом в полтонны. Он потом с Лайкой полетел и стал вторым…

– Да, вы правы. Он был уже почти готов – второй спутник. Но там не задавали вопросов, почему первым запустили более простое изделие. Спешили, чтобы застолбить за собой первенство в космосе. Хотя, я повторяю, мы не думали, что это вызовет такой всплеск эмоций. (Признаюсь, когда мы Гагарина запустили, то тоже и не думали, что это породит такой ажиотаж во всем мире. Помню, был очень жаркий день. Я шел домой, шинель в скатке у меня на плече. А тут по радио как начали!.. И только тогда мы поняли, что мы сделали.) Всё это была обычная работа. И лунники запускали. Так, как на полуавтомате, ни о чем другом не думая. И даже не думали, что открыли космическую эру 4 октября 1957 года. Сейчас, наверное, от подобной недальновидности мне должно быть стыдно. Но, согласитесь, этой недогадливостью можно и погордиться, потому что работали мы не ради сенсации, не ради славы, а просто хорошо выполняли порученное нам дело…

По сути то, что сейчас принято называть историческим подвигом, совершилось на такой периферии, в такой глухомани, о которой даже наши коллеги по общей работе, служившие в центре страны, не имели представления. После запуска первого спутника Земли нам из Москвы от них пришло письмо, где были такие строки, цитирую по памяти: «Вы там в своей глуши живёте и до сих пор, наверное, ничего не знаете, а мы спутник запустили…» К подготовке к запуску всегда причастны многие самые разные предприятия и организации. И коллеги из Москвы тоже в этом деле каким-то образом были заняты и решили нас пожалеть и проинформировать…

Потом было принято говорить, что запуски проходят в обычном режиме. 4 октября 1957 года не было ещё обычного режима, тот запуск был первым. У нас была система определения дальности. На старте были специальные фотоаппараты, которые фиксировали на плёнку все моменты. В случае неудачи, взрыва – всё фиксировалось. И на кино тоже. По всей трассе были измерительные пункты (ИПы), они следили за измерениями дальности, данными телеметрии, вся трасса отслеживалась. На 120-й секунде первая ступень отделяется. Всё фиксируется и докладывается. До отделения головной части обычно проходит 540 секунд, а при запуске первого спутника мы ловили до 522 секунды. Дальше ракета уходила за горизонт, и там уже включались другие ИПы. У нас по всей трассе была система единого времени. Все должны были секунда в секунду привязаться к какому-то времени. И от полигона до Камчатки эта СЕВ работала. И когда мы потом начали боевые спутники поднимать, то американцы стали об этом узнавать. Мы были в недоумении, как они узнают. Оказывается, когда мы СЕВ включали, они это фиксировали и готовились к тому, чтоб узнать, что запускают русские. А мы потом начали СЕВ включать за сутки, тут они стали терять ориентиры.

– Ну, а после успешного запуска для вас наступало время праздника, наверное, сразу отмечали это событие?

– Опять же не до этого было! Одним службам надо было срочно на старте навести порядок, заменить обгоревшие кабели на новые, ведь после каждого запуска приходилось прежде всего тушить пожар, там же такое пламя гуляло! Сразу же приводились в исходное положение все системы. Телеметристы спешили провести анализ плёнок. У каждого своя срочная работа. Не до праздника! А когда все дела вроде бы заканчивали, ни на что уже сил не оставалось.

Там одна бетонка была от Гагаринского старта до города Ленинска, где мы жили, а больше никаких дорог нет. Как ветер подует, то поднимается легкая пыль, и ничего не видно. Приезжаешь домой весь в этой пыли. Она и на зубах, и в волосах, за шиворотом. Только бы помыться да спать…

– А с Гагариным до его старта довелось познакомиться?

– Видеть его видел, но общаться не пришлось. Гагарин довольно быстро приехал, запустили, и уехал. Титов тоже так. А вот Николаев, Попович, Быковский, другие – с этими мы уже до старта знакомились. Николаев, например, любил покурить, а им запрещали. Как-то он у меня в туалете попросил сигарету, а я говорю: не курю. Но солдата позвал: «Ну-ка, дай-ка авиационному капитану закурить…» В волейбол с ними играли, а в футбол им не разрешалось, чтобы ноги не повредить. Однажды мы как-то Беляева с Леоновым втянули в футбол поиграть, так врачи в панике прибежали и велели им с поля уйти, а нас изругали.

Мы относимся к первопроходцам Байконура. Королёв каждого из нас знал по имени и отчеству. Меня он называл просто Валерий. Однажды кто-то из наших чего-то не сделал или сделал не так, а я попался ему на глаза, и он меня как следует отчитал, а Воскресенский, заместитель его, ему говорит: «Сергей Павлович, да Андронов не виноват!» Он: «Да?.. Тогда ты, Валерий, меня извини. Пусть это зачтется тебе на будущее. Считай, аванс получил…»

Вообще Королев был вспыльчивым. Помню случай: стоим в строю, и кто-то сосет конфетку, Королёв услышал причмокивание, подошел к этому товарищу и пальцем конфетку у него изо рта выковырял. А своих подчиненных за оплошность посылал, как он говорил, «в Москву по шпалам». И они шли по шпалам. Пройдут километров десять. Он остынет и за ними свою машину посылает. Бывало, ночью с Келдышем придут, а мы все корпим над какими-то неисправностями. Хотя все мы тут и не нужны. Но без разрешения как уйдешь? Келдыш, вежливый, спокойный, интеллигентный, выяснит, чей конкретно прибор или чья система нуждается в ремонте или в доводке, вызывает автобус и всех, кто не имеет непосредственного отношения к этой технике, отправляет домой отдыхать.

Королев обычно приходил к нам почему-то по ночам. У нас был ненормированный рабочий день. Ведь задержки бывали в испытаниях, много чего бывало. Раз среди ночи пришел Сергей Павлович на техническую позицию. А дежуривший на посту младший сержант на техническую позицию Королева не пускает, потому что Сергей Павлович забыл пропуск. Главный конструктор объясняет: «Я же Королев». А младший сержант ему: «Я знаю, что вы Королев, а где ваш пропуск?» Сергей Павлович – человек эмоциональный, стал нервничать. Генералы, которые с ним пришли, засуетились в броуновском движении… Потом, когда все успокоилось, Королев сказал: «Этого младшего сержанта не трогать, никак не наказывать! Он молодец!» А когда этот молодой человек отслужил, уволился из армии, Сергей Павлович пригласил его работать к себе в ОКБ-1. Там он заочно окончил Лесотехнический институт в Подлипках (сейчас город Королев), где по инициативе Сергея Павловича готовили космических инженеров и космонавтов. Так вот этот бывший младший сержант, фамилию, которого, к сожалению, не помню, потом приезжал к нам на Байконур уже ведущим инженером-испытателем от фирмы Королева.

– Ну а с Юрием Алексеевичем Гагариным так и не приходилось быть накоротке?

– С Гагариным и общаться приходилось, и даже выпивать. Например, однажды вечером мне нужно было срочно повидать двоих моих подчиненных – дать задание на утро, на предстоящую работу. Пошел туда, где они жили. Прихожу, а там какой-то гвалт. Захожу, вижу: оба моих подопечных, а с ними Гагарин, Титов и Николаев. Титов вообще хорошо пел и играл на аккордеоне. Он поёт. А у них на столе – кастрюля давно остывших макарон, такая довольно большая, как чан, и трёхлитровый баллон спирта. И ни хлеба, ничего. Ни вилок, ни ложек, так что макароны пятернёй достают – и в рот. Тогда у них как раз отряд с новичками приехал – Волынов, Хрунов, Горбатко… Гагарин говорит Николаеву: «Сходи и проследи, чтобы они легли спать». Ну а я подсел к оставшимся, и мы этот баллон и эти холодные макароны употребили…

Я занимался анализом пленок бортовых систем. Так вот на просмотр плёнок Гагарин несколько раз среди ночи к нам приходил. Сядет и начинает травить анекдоты. Раз он с одним полковником, знатоком анекдотов, поспорил: «Если я начну рассказывать анекдот, а ты его знаешь и продолжишь, то ты мне полштанины отрежешь, а если ты расскажешь анекдот, который мне уже известен, то полштанины я тебе обрежу…» Гагарин рассказал, тот не знает. Тот стал рассказывать, а Гагарин продолжил. Уговор есть уговор. Полковник залез на стул. Принесли ножницы. Гагарин походил, походил около него, а потом говорит: «Как-то неудобно полковнику с одной штаниной по объекту ходить. Ладно уж. Всё равно ты проиграл…»

Я не видел Юрия Алексеевича в какой-то другой обстановке, в другой среде, а здесь, на Байконуре, он вёл себя и серьёзно, и просто, позволял себе шутки и весёлые шалости, потому что чувствовал себя среди нас как среди близких людей. А мы такими для него были и остались…

P. S.

К счастью, общение с интересным человеком, как правило, имеет продолжение. И эти новые встречи – не просто «здравствуйте» и «до свидания», а со временем рождают темы для разговоров, возникшие на взаимном и устоявшемся доверии. Тем более что минувшее вдруг высвечивается совершенно неожиданными сведениями, которые сами по себе, может быть, и не столь значительны, но, согласитесь, есть особая прелесть в том, чтобы вникать в детали события, узнавать о нем вроде бы мелочи, что когда-то были засекречены, а потом забыты…

С 12 апреля 1961 года прошло уже 60 лет. И ветер времени срывает покров с того, что было «совершенно секретным». А таковым было по сути все! И первые космонавты получали инструкции рассказать о своих полетах так, чтобы ничего не сказать. И первым, естественно, блеснул этим умением Юрий Алексеевич Гагарин. Помню, как мы, воспитанные с детства на плакате «Болтун – находка для шпиона», сидя у телевизора и слушая его первую послеполетную пресс-конференцию, понимающе кивали и радовались его умению уходить от ответов. Хотя сами жаждали узнать как можно больше о его подвиге, но приносили в жертву это свое желание, лишь бы только потенциальные враги ничего не смогли узнать. Вот фрагменты того разговора с журналистами.

Вопрос: Когда вам сообщили, что о том, что вы названы первым космонавтом?

Ответ: Об этом мне сообщили своевременно.

(Сейчас из фильма в фильм о космосе кочуют документальные кинокадры, где снято, как генерал-полковник Каманин представляет государственной комиссии во главе с Маршалом Советского Союза Москаленко основного пилота старшего лейтенанта Гагарина и запасного – старшего лейтенанта Титова.)

Вопрос: Когда к месту посадки прибыла встречавшая вас группа – до приземления или после приземления?

Ответ: Приземление и прибытие встречающей меня группы произошли почти одновременно.

(Уже вскоре, тогда же, в 1961 году, было рассказано, как приземлившего Гагарина встретили работавшие в поле крестьяне, которые ничего не знали о запуске, и он, чтобы они не приняли его за очередного американского летчика-шпиона Пауэрса, сам сообщил им, что он советский космонавт. А от случайно проезжавшего мимо по дороге на полуторке офицера с солдатами узнал про себя, что он теперь майор. И этот офицер, поставив своих солдат в караул у спускаемого аппарата, на полуторке повез первого космонавта искать ту самую группу, которая его должна была его встретить…)

Вопрос: Когда будет новый полет в космос?

Ответ: Думаю, этот полет будет совершен нашими учеными и космонавтами тогда, когда потребуется…

Вопрос: Вы можете сказать, кто осуществит второй полет в космос?

Ответ: Конечно… Это будет Космонавт-два, такой же советский гражданин, как и я…

(6 августа 1961 года стартовал космический корабль «Восток-2» с Германом Титовым. Это был первый суточный полет с ночевкой в космосе.)

Давая такие «обстоятельные» ответы, Юрий Алексеевич сам улыбался, вызывая веселый смех в зале пресс-конференции…

Долгое время всячески избегали точной информации, как была осуществлена посадка Гагарина на Землю – с помощью парашюта после катапультирования или в кабине «Востока». Старались создать мнение, что Гагарин приземлился в корабле, хотя знали, что он катапультировался и приземлился на парашюте близко от спускаемого аппарата. Помню, как в октябре 1976 года в Звездном городке у себя дома космонавт-30 Юрий Петрович Артюхин говорил мне, что посадка в корабле давала право засчитать Гагарину мировой рекорд высоты и дальности полета в летательном аппарате. А катапультирование не позволяло этот рекорд зафиксировать. Все, вплоть до зарубежных экспертов, понимали, что рекорд установлен. Больше того, он уже был официально признан, потому что ничего подобного до Гагарина никто не совершал, но все-таки Международной авиационной федерации (ФАИ) тогда пришлось «не допытываться», каким образом с космонавтом или без него приземлился «Восток». Все приняли определенные правила игры и их придерживались, а советская цензура следила за тем, чтобы в открытой печати ничего не появилось о том, как все было на самом деле…

Помню 12 апреля 2004 года. Это был вторник, а в каждый вторник и в каждую среду у меня в эфире Нижегородской государственной телерадиокомпании была авторская программа «Поверьте на слово». Это актуальный разговор с интересными собеседниками на самые разные темы. Валерий Константинович уже участвовал в моих передачах. И я снова пригласил его, когда мы накануне Дня космонавтики встретились на выставке, посвященной участию нижегородских промышленных предприятий в обеспечении различных космических программ. Признаюсь, что у меня к Андронову было несколько вопросов, связанных с первым пилотируемым полетом, которые мы с ним раньше не обсуждали. Они возникли в последнее время из информации, которая перестала быть скрываемой. Так, например, стало известно, что перед стартом Юрий Алексеевич Гагарин просидел в кабине «Востока» лишних сто пять минут из-за каких-то неполадок с люком, который не удавалось задраить. Когда на выставке я на ходу спросил об этом у Андронова, он отреагировал мгновенно, как будто то, что меня интересует, произошло только вчера, а не полжизни тому назад:

– Так это же я обнаружил нештатную ситуацию. Это из-за меня, а точнее, благодаря мне, пуск задержался на один час сорок пять минут. Иначе не миновать бы нам беды, какая потом случилась с Добровольским, Волковым и Пацаевым, – разгерметизации кабины…

– Это не тот случай, про который, как вы мне как-то сказали, Сергей Павлович Королев просил вас никому не рассказывать до 2005 года, пока вам не исполнилось семьдесят лет?

Андронов мягко ушел от прямого ответа:

– И тот, да не тот, много всякого было…Там ведь никогда гладко не было и не могло быть, ведь все внове, все впервые…

Во время телевизионного эфира я спросил у Валерия Константиновича, что за нештатная ситуация задержала Гагарина на стартовом столе на один час сорок пять минут.

– Посадка космонавта в корабль происходит за два часа до старта. Объявляется двухчасовая готовность. И производится запись исходных данных. В последний раз перед полетом проверяются состояние космического корабля и здоровье пилота. И корабль, и человек обклеены датчиками. Это с их помощью у космонавта снимается кардиограмма сердца, измеряется давление крови в сосудах. А от разных точек корабля поступают сигналы, как себя чувствуют себя те или иные узлы и детали. Когда люк стали закрывать, обнаружилось, что какой-то один датчик не контачит, значит, люк задраен не полностью. А там шестьдесят четыре болта. Пришлось каждый раскрутить, проверить, а потом снова закрутить. На это ушли сто пять минут. Из-за этого Гагарин взлетел не в семь часов утра, как планировалось, а в девять часов ноль семь минут…

– А Гагарин знал о том, что происходит?

– Да, он все время вел переговоры с Сергеем Павловичем Королевым. У нас там действовала система «Заря», которая обеспечивала взаимосвязь пилота и руководителя полета. Позывной Королева был «Я – Заря-один», а у Гагарина – «Я – Кедр».

– И как вел себя Гагарин в эти непредвиденные минуты?

– Улыбался и шутил… Пульс у него больше семидесяти ударов в минуту не поднимался. Вот и судите, какое у него было хладнокровие. Подчеркиваю: не самообладание, когда человек может скрыть чувства, которые его переполняют, но датчики все равно его разоблачат, а хладнокровие, зафиксированное датчиками! Гагарин был спокоен, а все волновались. И Королев волновался. Хотя, беседуя с Юрием, искусно демонстрировал то самое хитрое самообладание, которое датчики непременно опровергли бы, если бы Главный был к ним подключен…

– Сейчас стало известно, что местом посадки для Гагарина был определен вовсе не волжский берег в Саратовской области, а «заданный район» в Казахстане, недалеко от Байконура. Какой же, если так можно выразиться, ветер отнес «Восток» далеко в сторону?

– Дело в том, что из-за задержки на стартовом столе все расчеты несколько сдвинулись, к тому же «Восток» запустили почти на три десятка километров выше штатной орбиты, значит, спускаться пришлось с большей высоты, и путь оттуда к Земле стал длиннее… Тут вообще были серьезные опасения, насколько точно сработает тормозная двигательная установка. И на всякий случай, если она вообще не сработает, на корабле был десятисуточный запас пищи и воды. За десять суток корабль из-за торможения о верхние слои атмосферы должен был приблизиться к Земле и где-то сесть. Но тормозная двигательная установка сработала нормально и вовремя… А до этого возникла другая опасность: в расчетный момент не произошло отделение спускаемого аппарата от основного блока корабля. Гагарина мотало в разных плоскостях, а он не хотел тревожить Королева и не докладывал об этом «Заре», пытаясь сам найти выход. Болтанка продолжалась примерно десять минут. А космонавт хладнокровно прикидывал, хватит ли территории Советского Союза на случай неуправляемого снижения и аварийной посадки. Он отгонял от себя мысль, что из-за неотделения капсулы от основного отсека могла не сработать катапульта (а посадка в корабле без катапультирования штатно не предусматривалась) и удар о Землю тяжелой металлической конструкции с пилотом внутри шара мог стать для пилота гибельным. Но уже за пределом расчетного времени произошло долгожданное разделение, и катапульта выстрелила, как положено. И Юрий Левитан на всю страну торжественно прочитал Сообщение ТАСС: «Все системы корабля работали нормально…»

Была еще одна закавыка, о которой не сообщалось. Еще не достигнув после старта космоса, Гагарин на подъеме во время перегрузок чуть не погиб от удушья. Высокая застежка-молния на взлетном костюме, под скафандром, повела себя странно, стала сжимать горло и никак не слушалась рук космонавта, когда тот пытался ее расстегнуть. Это ему все-таки удалось, когда положение стало уже отчаянным… И с тех пор застежки-молнии на космических одеждах больше не применялись…

В первых строчках этого очерка я назвал Романа Михайловича Суглобова. С ним я познакомился раньше, чем с другими ветеранами Байконура. Собственно, со всеми другими меня как раз Роман Михайлович и знакомил. Как руководитель совета ветеранов Байконура в Нижнем Новгороде. Вообще-то его зовут Ромуальд, так по паспорту, а в жизни, в общении он представляется как Роман. Он первым из байконурцев в 2001 году был гостем моей телепередачи, а потом я приглашал его еще несколько раз в дни различных космических дат. У Романа Михайловича в 80 лет была прекрасная память на события, детали, имена. Бывают проблемы со здоровьем – подводят глаза. Есть неистребимая привычка к курению, которую никак не может одолеть. А скорее всего и не пытается. Если зимой видели на ступеньках планетария седого высокого человека в костюме, без пальто, с дымящейся сигаретой в левой руке, так это Суглобов.

Я не раз нарушал это его одиночество своим присутствием и как-то спросил, почему он держит сигарету в левой руке. Он пояснил:

– Военная привычка: правая рука должна быть свободной, чтобы вовремя отдать честь…

Во время нашей первой встречи в эфире он рассказал, что учился в Киеве, в Высшем авиационном училище, но не окончил его, потому что его курс перевели в Ростов в Высшее ракетное училище, по окончании которого получил направление на космодром Байконур. Там занимался челомеевской ракетой «Протон», которая предназначалась для вывода на орбиту тяжелых спутников и космических станций «Салют» весом до трех десятков тонн. Ее головная часть поднимала в качестве груза ядерное оружие и маневрировала с ним в космосе, чтобы ее не могли перехватить.

Суглобов рассказывал о своем участии в лунных программах, когда наши аппараты «прилунялись», набирали в свои отсеки лунный грунт и с ним возвращались на Землю, домой…

Роману Михайловичу пришлось быть членом специальных комиссий, которые расследовали неудачные старты и аварии, бывать на местах космических ЧП. В день нашего эфирного знакомства он принес на передачу пленку, снятую на месте гибели «Союза-1», который пилотировал В.М. Комаров…

Тогда же Роман Михайлович рассказал, что для полета к Луне готовились КБ С.П. Королева и КБ В.Н. Челомея. В одном случае экипаж на Луну должна была доставить ракета С.П. Королева Н-1, а экипажу на корабле Л-1 В.Н. Челомея предназначалось облететь нашу ближайшую космическую спутницу и вернуться на Землю. По словам Суглобова, в одном из челомеевских лунных экипажей числился и наш земляк Вячеслав Зудов. Когда я спросил Вячеслава об этом, он ответил, что подобные наметки имели место, но до конкретики дело не дошло…

Между прочим, беспилотный зонд, в подготовке которого к полету вокруг Луны участвовал Суглобов, успешно осуществил облет, безаварийно приводнился в Индийском океане и хранится сейчас в музее ракетно-космической корпорации «Энергия».

С Гагариным в последний раз Роман Михайлович виделся и разговаривал за несколько дней до гибели Юрия Алексеевича. Тогда шли разборки по поводу неудачного старта трехступенчатого «Протона» по лунной программе. Собственно, Гагарин и несколько высоких военных чинов по этому поводу и приехали в Ленинск.

– Мой начальник управления генерал Меньшиков вызвал меня к нулевой отметке фермы. Я стал ему докладывать обстановку, а он мне глазами показывает на стоящего рядом с ним человека. Я присмотрелся, а это Гагарин. Мы вместе проехали на транспортере вверх по ферме, а потом, когда стали спускаться, то при переходе с транспортера на ступеньки лестницы я нечаянно наступил на погон генералу Меньшикову, который шел вниз передо мной.. Настроение у меня сразу испортилось. Когда спустились, Гагарин это заметил и спросил:

– Что ты грустный такой стал?

– Да, кажется, не так рассказал…

– Да брось ты, все так, они все правильно поняли.

Он имел в виду военных начальников, которые были с нами…

Прошло много лет, Роман Михайлович не порывал связи с Ленинском. Там на космодроме жила и живет семья дочери. Для планетария Суглобов привез капсулу с землей с Гагаринской площадки и камни, обожженные пламенем на стартовом столе. Эти сувениры выставлены в главном фойе планетария возле памятника первому космонавту Земли.