Журнальный мир

После дождя

Кляксы островов, проспектов линии
к небу цвета жемчуга пришпилены;
летним ливнем выполоскан, вымыт
город, продуваемый навылет.

Не сходя с гранита постамента,
сохнут жеребец и всадник медный,
медленно с копыт стекают капли.
Выплывает солнце дирижаблем;

сохнут в переулочках трамваи.
Эх, сейчас сорваться б на Гавайи –
только на кого оставить город,
что в слезах дождя, до спазма в горле

дорог каждым краешком гранита?
Город, что победами пропитан,
город у подножья океана,
город – не просторней чемодана,

где сплелись в канат смолёный туго
каторжане, царедворцы… Трудно,
невозможно летней ночью белой
взять – и бросить город корабелов,

выдуманный, строенный в азарте,
вырубленный форточкой на карте…
И влезает снова плотник-Питер
в китель, что давно на сгибах вытерт.

Петроликость

Город-сказка, город-небыль,
город пасмурного неба.
Куполов, дворцов – без счёта.
Коммунальные трущобы.
Над Обводным дым фабричный.
На Дворцовой юный мичман
покупает пепси-колу.
Стайка девочек из школы
в подворотне курит “Слайм”.
Город-призрак. Город-спам.

Город-праздник, город-глыба.
Город, вздёрнутый на дыбу.
Бьют копытом кони Клодта.
На мостах – росинки пота.
Исаакий в небе грыжей.
На Фонтанке чижик-пыжик.
Бомж у мусорного бака
делит косточку с собакой.
Пискарёвка. Сердца звон.
Город-песня. Город-стон.

Город славы. Город веры.
Алкаши и инженеры.
Толчея подземных станций.
Двор Гостиный. Иностранцы.
Олигархи Миллионной.
Ржевка. Рыжий кот бездомный.
Золотой кораблик детства
на игле Адмиралтейства.
Город – бывшее болото.
Город-стапель. Гордость флота.

Город – труженик и нунций.
Город кучи революций.
Гулкий шум дворов-колодцев.
В мутных стёклах отблеск солнца.
На Апрашке торг в разгаре.
У метро лохматый парень
душу рвёт прохожим скрипкой.
Полувзгляд. Полуулыбка.
Невских волн чуть слышный лепет.
Город-камень. Город-трепет.

Морское Ша

Как много моря в букве «ша»:
Кронштадт, бушлаты и клеша;
раскурит трубку не спеша
усталый шкипер.
В закат вонзается бушприт,
шпангоут вдумчиво скрипит,
и пахнет местный колорит
парфюмом «Шипр».

На шхуне шваброй драят ют;
швартов на шканцах отдают;
а в душном сумраке кают
шныряют крысы;
со штормом шутит кашалот;
клешнями краб крушит фальшборт;
по шельфу шквал за горизонт
уходит быстрый.

В норвежских шхерах тишина.
Шатается в тиши сосна.
С ш-ш-шипением ползёт волна
на берег древний.
С шестидесятой широты
циклон швыряет под винты
шершаво-пористые льды,
ш-ш-шурша о штевни.

Шифруется рассвет в луне;
на вахте штурман в полусне;
туман шифоновым кашне
слизал оттенки.
За шепелявым ветерком
барашки пенные – пешком,
и шепчет что-то на ушко
матрос шатенке.

Как много моря в букве «ша»…
Тельняшкой греется душа;
шпигаты судно осушат
водоворотом,
и выйдет море из бортов.
Приняв планету на бакштов,
плывём в созвездии Китов
под запах шпротов.

Списанный корабль

Вот и кончился рейс, и подписан приказ на списание.
Словно старую клячу, буксиры берут под уздцы
мой обшарпанный, мятый и битый седыми штормами
ржавый корпус. По палубам бродят юнцы,

что еще не хлебнули ни шквалов любви, ни сомнения,
ни тревог штормовых, ни обвисшего паруса в штиль…
Все у них впереди: будет стаксель гудеть в напряжении,
выбивать будут штевни из моря соленую пыль;

будут новые дали и мили, и рифы, и мели,
будет вахт круговерть и в загадочной дымке земля;
и салаги подхватят куплет, что допеть старики не успели;
и заложат на стапеле новый корабль. Ну, а я –

я не сломлен еще, хоть подписан приказ на списание,
и вращает винты поршневой беспрерывный кан-кан…
Я уйду. Но прошу: проходя вдоль кладбищенской гавани –
поднимите, матросы, за здравие флота стакан!

Вытегра

Капает тихо за шиворот дождь,
вдоль побережья гуляют ветра;
бьёт пароходик мелкая дрожь —
Вытегра.
Голые ветки, осенняя хмарь.
Гулко разносится стук топора:
баньки по-чёрному топит, как встарь,
Вытегра.

Дымом ольховым избушки горчат,
по-стариковски сползая в овраг,
В окнах горит неизбежный закат.
Вытегра.
Снятся в ненастье ей летние сны,
снится ей в стужу грибная пора.
Буковки звёзд над печатью луны:
В.ы.т.е.г.р.а.

Недра колодцев хранят чистоту,
цвета какао речная вода.
Брошу дела, отложив суету,
и за кормой растворю города,
чтоб на край света к рассвету доплыть,
разворошить головешки костра —
вместе с ветрами над городом выть:
Вы-ы-ытегра…

Время абсента

Время – к полночи. Время абсента
и растрёпанной розы ветров.
Ложи тонут в аплодисментах,
а с галёрки – утробный рёв.

Жизнь – театр, конечно. Но сцена
не прощает фиглярства и лжи;
декораций слепая замена
разрушает души этажи.

И не надо ломать постаменты:
заметая истории след,
разменяв память предков на центы –
мы в себе выключаем свет.

Черно-белой шурша кинолентой,
режиссёр, закрутивший процесс,
раскадрировал лето в Лету,
на эпохе поставив крест.

Ну, какие, к Богам, аргументы?
В наших судьбах простая вязь.
Было – било. Но крепче цемента
с обесточенным временем связь.

И, отринув десяток вето,
на крови строим новый кров…
Время – зА полночь. Время абсента,
время горьких полынных снов.

Рай в шалаше

Через прорехи в белых облаках
к земле летели солнечные блики;
щетинилась шипами ежевика;
скрипел кузнечик в скошенных лугах.

Ресницы ветра щекотали стог,
а сено щекотало ягодицы;
беспечным сарафанчиком из ситца
ты землю выбивала из-под ног.

Болтая ни о чём и невпопад,
мы целовались как-бы между прочим;
на горизонте разгорался сочный
киношно-апельсиновый закат.

И падали беззвучно медяки
тяжёлых звёзд под ноги, как на паперть,
и мир наружный оказался заперт
в обьятиях резиново-тугих.

Не ведая приличий, как зулус,
я ураганом рвал с тебя одежды,
и, вероятно, был не слишком вежлив -
хотя боготворил тебя, клянусь!..

…Опустошённо-сладко на душе,
в лугах под звёздами кузнечики поют.
Ты прошептала:
- Мы уже в раю?
- Нет, солнышко… всего лишь в шалаше.

Поежовщина

Тонконогий Млечный ёжик собирался на Венеру
на комете бизнес-классом за бидоном суеты
блуднолицая Венера встала дыбом за свободу
навалившись жёлтой прессой жопой прессы на ежа
бдительно прищурив щёлки жёлтых глаз и пыхнув трубкой
пальцем ткнул в неё Юпитер с рыжим ёжиком волос
млечноногая Венера под персты подставив груди
плотоядно изогнулась выдыхая ацетат
и подул суровый ветер от весны и до окраин
под дождём метеоритным Марса съёжилась душа
перестал Сатурн сатирно поправлять пенсне колечки
и поплёлся бледный ёжик за ураном на Уран
в астероидном развесе проплывали серп и молот
под гранитной наковальней тихо всхрапывал гигант
а на северо-востоке полупьяный чёрный карлик
наводил прицел Медведиц на Полярную звезду
бледномлечный лысый ёжик на попутных метеорах
возвратился из забвенья и возглавил хит-парад
он в созвездьи Водолея обнаружил панацею
от Венерных ног неверных и Сатурнова пенсне
суета теперь повсюду и в бидонах и в таблетках
в бизнес-классе поголовно лобызают Южный Крест
никому Уран не страшен храм Меркурия в почёте
но Юпитер желтоглазый над страной как прежде бдит!