Почтальонша

Почтальонша

* * *

 

На марше,

В карауле,

На привале,

Когда почти беспомощны слова,

Не красноречьем слова

Дружбу мы сверяли,

А степенью солдатского родства.

 

И в степень превосходную

К России

Мог возвести я преданность свою,

Когда вдоль строя знамя проносили,

Пробитое осколками в бою.

 

Тётка Дарья

 

В День Победы

Тётка Дарья –

Вот уже который год –

Утром мужнины медали

Мягкой тряпочкой протрет.

 

Так в награды фронтовые

Въелась горечь передряг,

Что, всю жизнь прошив навылет,

Память

Встанет вновь в дверях…

 

Вот летишь ты на свиданье

За околицу села

Никакой ни теткой Дарьей,

А невестой, весела…

 

Сотни звёзд!

А может, тыщи?

И, не помня ничего,

Ты сама во тьме отыщешь

Губы жаркие его.

 

На счастливейшей полянке

Знать не знали

Ты и луг,

Что «Прощание славянки»

Вырвет милого из рук…

 

Я б за то вручал медали,

Что жила

В дни тех годин

Вера в силу ожиданья

Даже в плаче проводин.

Шла она с бойцами рядом,

Согревала в снег и в дождь…

Ты прильнёшь щекой к наградам

И украдкою

Всплакнешь.

 

Слепой

 

В огне бомбёжки,

В адском скрежете

Навеки свет в глазах потух…

Так обострила тьма кромешная

Его обыкновенный слух,

 

Что научился он по голосу

Определять прохожих рост,

Как поле – по шуршанью колоса,

Сентябрь – по шелесту берёз.

 

Бесшумной палочкой бамбуковой,

Что верной спутницей была,

Не мостовую он простукивал –

Гремел во все колокола.

 

Звонил о братьях по оружию!

Как будто бы из-под земли

Неумирающие души их

На стук откликнуться могли.

 

Пожгла, сломала, исковеркала

Подлесок жуткая гроза…

А иногда во сне,

Как в зеркале,

Он видит вновь свои глаза.

 

Сирота

 

Палисадники,

Пихты –

Станция Юшала.

У него из родных тут

Лишь Россия была.

 

Он с котомочкой тощей,

Как взрывною волной,

На вокзальную площадь

Был отброшен войной.

 

И под небом весенним

В сорок трудном году

Зарабатывал пеньем

Он себе на еду.

Пел он плохо и жалко.

Но плясал – как цыган!

Мурашами бежали

Цыпки вверх по ногам.

 

Мог сыграть и на ложках

О ладошку руки.

В кепку падали гроши,

Звякали медяки.

 

Вся в мазуте и саже

Телогрейка была.

Тётя Нюра однажды

В дом его привела.

Тётя Нюра в ушате

Замочила бельё…

То ли брызги на платье,

То ли слёзы её…

 

Почтальонша

 

Как долго –

Через всю Россию –

Шли письма.

Днём и по ночам.

А ты, девчонкой, разносила

Их по дворам односельчан.

 

Летела мигом

К ждущим окнам,

Надеждой жившим всякий раз.

Такая шустрая,

Во многом

Не сразу ты разобралась.

 

Взять даже то,

Что торопиться,

Пожалуй, надо не всегда.

Ведь в сумке выцветшей тряпичной

Могла пристроиться беда.

 

О, письма с фронта!

Глянув мельком

На штемпель, адрес и печать,

Кто смог бы так,

Как ты умела,

Их содержанье различать?..

 

Обманчивость благополучья –

Был в тыщу раз

В те дни страшней

Родных мужицких закорючек,

Красивый почерк писарей.

 

Ты, размышляя на подворье,

Как бабья доля тяжела,

В конверт заклеенное горе

Вдове

Растерянно несла.

 

И, жадно вслушиваясь в сводки,

То в жар бросающих,

То в дрожь,

Солдатки знали –

По походке –

С какой ты весточкой идёшь.

 

* * *

 

Лебедеву Николаю Александровичу,

Герою Советского Союза

 

Вникая сердцем в правду горьких сводок,

Стал город на Неве фронтовиком…

Вернулся зимним вечером с завода

Отец опять с урезанным пайком.

 

Не верь:

Мол, пах он клеем силикатным,

Темнея, как протравленная медь,

Одно лишь отличало хлеб блокадный –

Ни разу не успел он зачерстветь.

 

Лишь дочери – девчонки молодые,

Не видевшие в жизни ничего,

Глаза с трудом от хлеба отводили,

Пока мать ниткой резала его.

 

А сам отец, такой седой, сутулый,

Вздохнув, квартиру молча оглядел.

Нет ни стола, ни полок и ни стула.

Да – стула,

На котором сын сидел…

 

И вот когда в прошитом стужей доме

Всё, что горело, было сожжено,

Взял старый слесарь лермонтовский томик

И вспомнил, может быть, «Бородино».

 

И передумал, видимо, о многом.

Ну а потом недрогнувшей рукой

«Буржуйку» подостывшую потрогал,

Откинул дверцу с болью и тоской.

 

Жену, детей, себя ли успокоил,

Пытался ли загнать подальше стыд:

«Я думаю, когда вернётся Коля,

То он поймёт, то он меня простит».

 

Шли жизнь и смерть по Ленинграду рядом.

Тепло от книг, текущее к ногам,

Могло назавтра стать в цехах снарядом.

Ещё одним снарядом – по врагам!

 

О, книги! Бескорыстные подруги –

Их меньше становилось с каждым днём –

Спасали обмороженные руки

Своим недолгим ласковым огнём.

 

Чистота

 

Суровое военное житьё.

И столько в нём традиций, сколько прозы…

И перед боем чистое бельё

Солдатам выдавалось из обоза.

 

Бойцы же треугольники потом

Политрукам зачем-то отдавали.

И главное едва ли было в том,

Что люди перед смертью надевали.

 

Ведь где-то токовали глухари,

А рядом на дыбы земля вставала…

И всё-таки,

Чего ни говори,

Какая-то здесь связь

Существовала.