Журнальный мир

В сентябре этого года грядет одна из самых печальных, но и самых героических дат Великой войны – начало полной блокады Ленинграда. У каждого из городов-героев своя горькая память и своя саднящая рана, не заживающая все эти 80 лет. У Сталинграда это Мамаев курган, у Севастополя – Малахов, у Ленинграда – пропитанный кровью и тоннами смертоносного железа Невский пятачок…

Памяти красноармейца Ершова Ивана Петровича 1915 г.р.,
красноармейца Путина Владимира Спиридоновича 1911 г.р.,
мл. сержанта Борзенкова Василия Ивановича 1915 г.р., лейтенанта Ярошенко Михаила Прохоровича 1919 г.р. и ещё 180 тысяч выживших и павших защитников Невского пятачка посвящается

* * *

Я брожу по местности неброской.

Ветрено.

Сентябрь.

Листопад.

Над осенней Невскою Дубровкой

догорает медленный закат.

Тянет дымом

над шоссейной бровкой –

листья жгут и запахи остры –

за рекой, над Невскою Дубровкой

догорают мирные костры.

Тишина – ни времени, ни срока

на ничьей,

нейтральной полосе

меж осенней Невскою Дубровкой

и вечерним, медленным шоссе.

Только ветер жалуется тонко,

на лету с размаха бьет в висок,

да шуршит,

шуршит,

шуршит в воронках

обожженный временем песок…

В темноте ночи на левый берег был направлен первый десант – сорок разведчиков. Им удалось переправиться. Через реку до утра доносился шум боя… Ни один из этих сорока с Невского пятачка не вернулся…

Из корреспонденции П. Лукницкого – военкора ТАСС на Ленинградском и Волховском фронтах. (Невская Дубровка, 20 сентября 1941 г.)

Есть в военном приказе такие слова…

А. Межиров

1

Слог военных приказов

и точен, и крут.

У армейской разведки особая честь,

но о чести потом разъяснит политрук.

На приказ отвечают –

ЕСТЬ.

У военных приказов

слова без прикрас,

даже если их несколько раз перечесть.

Понимая, что это последний приказ,

все равно отвечают –

ЕСТЬ.

Темно-красный закат

догорит над рекой.

На пилотках сверкнет

краснозвездная жесть.

Им приказ зачитают, и сорок штыков

по уставу ответят –

ЕСТЬ.

2

С ними полночь простится легко.

Правый берег им вслед не заплачет.

Десять лодочек – сорок штыков

пожелают друг другу удачи.

Им никто не сумеет помочь.

А приказ –

«Взять плацдарм до рассвета».

Раздирая осеннюю ночь,

за ракетой взлетает ракета –

Не задуть,

не закрыться рукой.

И уйти, уцелеть не надейся.

Десять лодочек – сорок штыков –

в перекрестье прицелов и «цейсов».

В низкий бортик ударит снаряд,

все живое в лодчонке выжжет.

Но десант – он на то и десант,

чтобы выполнить,

выстоять,

выжить.

У тебя за спиной карабин,

на ремне тяжесть боекомплекта.

Что ж ты медлишь, сержант Бородин?

Выживай,

«выполняй до рассвета».

Ты с Невою один на один,

но ведь с нею всегда было просто.

Ты ведь помнишь еще, Бородин,

тот причал у Литейного моста.

Как с него далеко-далеко –

замирая, девчонка глядела.

Как Нева подчинялась легко

и несла твое сильное тело.

Как над Лахтой склонялся закат,

опускался все ниже и ниже…

Ты ведь помнишь все это, сержант:

Выплыть.

Выстоять.

Выполнить.

Выжить.

Ты обязан, ведь ты же солдат…

Но свинцом тянет под воду скатку.

Ах, какой уплывает закат

в довоенную тихую Лахту! –

ни пылиночки,

ни облаков,

ни листочка леса не уронят…

Два «максима»

и двадцать штыков –

весь десант в круговой обороне.

И не встать,

не поднять головы

под стальной сумасшедшей метелью.

Только сжаться,

стать ниже травы,

врыться,

втиснуться в землю всем телом

и стрелять, посылая свинец

по сжимающим круг силуэтам…

Ты ведь помнишь приказ, Таранец, –

«Взять плацдарм

и держать до рассвета».

Так держи свой плацдарм, рядовой.

Ты ведь знаешь, сейчас не комроты,

не приказы

на первый-второй

пулеметные делят расчеты.

Вас по счету разделит лишь бой,

вас отвага расставит по счету.

За тобой левый фланг, рядовой,

за тобой и твоим пулеметом.

За тобой девятнадцать ребят

да «максим», прикрывающий справа.

За тобою Нева,

Ленинград

и еще хуторок под Полтавой.

…Ах, какие там вишни цветут

во дворах да в садочках под горкой.

Ах, какие там песни поют

вечерами дивчины над Ворсклой!

А какой ты и сам был певец –

запевала во всей разведроте.

Что же ты, рядовой Таранец,

замолчал со своим пулеметом?

Только стон,

только струйка с виска

да в затворе неполная лента…

Пять гранат

и четыре штыка –

за пятнадцать минут до рассвета.

И все уже,

все яростней круг,

атакующей, лютой оравы…

Ты ведь понял уже, политрук,

что не будет второй переправы.

Ты ведь знал это,

знал, лейтенант,

понимал еще там, за рекою,

что сегодняшний первый десант –

это только разведка боем.

Первый шаг в обжигающей мгле

и последний за миг до рассвета,

без которого в этой земле

ни второй невозможен,

ни третий.

Так иди же,

иди, политрук!

Упираясь кирзою в планету,

крепче вдавливай в землю каблук.

Доживи.

Дошагай до рассвета…

А рассвет-то какой! Посмотри,

за такое не жалко и жизни.

Ах, какие стоят сентябри

в эту славную пору под Нижним!

Тишина, лишь синицы на звук

воздух пробуют нотой недолгой.

Ты ведь помнишь еще, политрук,

те грибные рассветы над Волгой?

Как всходила заря над рекой,

поднималась упруго и ало…

Что же ты, политрук Зоревой,

не встречаешь ее, как бывало?

Ах, какая сегодня заря! –

молодая от края до края,

пропадает, уходит зазря –

первый раз без тебя догорая…

3

Слог военных приказов

и точен, и тверд.

У чужих блиндажей в три наката

утро выстудит сталь,

и «НП» нанесет

каждый ствол на планшеты и карты.

У армейской разведки такая судьба –

две короткие строчки – по фронту –

ни имен, ни фамилий –

«Дубровка, сентябрь…»

И потери: «до полуроты».

А под вечер комбаты назло всем смертям

повторят и приказы, и сроки.

Сорок первый.

Блокада.

Дубровка.

Сентябрь –

самый первый из самых жестоких…

* * *

…Я брожу по местности неброской,

под ногами травы шелестят.

Над осенней Невскою Дубровкой

пламенеет ветреный закат.

Он горит, склоняясь низко-низко,

как и много лет тому назад,

над клочком земли,

над обелиском,

не вместившим всех имен и дат.

Тишина,

лишь ветер плачет тонко,

кружится, с разбега бьет в висок.

Да еще шуршит,

шуршит в воронках

выстуженный временем песок.

Он сочится медленно и мелко

день и ночь, который час и год?

Памяти безудержные стрелки

отбивают новый оборот.