Журнальный мир

ПРОФЕССОР

Профессор Федотов лежал на диване. Облезлый подлокотник закрывала подушка. От верхнего ящика стола отвалилась ручка. Книжный шкаф во всю стену был заперт на ключ. По красному ковру с желтыми цветами растеклось липкое коричневое пятно. Геннадий Борисович отмечал выпуск пятьсот двенадцатой группы. Он читал этим барышням философию, историю философии и эстетику, но так и не понял, к чему им высшее образование.

На экзамене по эстетике он спросил блондинку с серебряными обручами в ушах:

– Кто автор писем Шиллера об эстетическом воспитании человека?

– Кант.

– Вы уверены?

– Ну не Шиллер же! – ответила студентка.

«Пойдет за кассу в “Пятерочку”», – решил судьбу блондинки философ.

Рыжая девица на лекциях и семинарах беспрерывно жевала.

– Вам знаком хоть один философ эпохи Просвещения? – поинтересовался профессор.

– А как же – Лев Толстой!

Может, ей повезет – подберет какой-нибудь дальнобойщик?

Больше всех Геннадия Борисовича раздражала брюнетка, дочь спонсора университета.

– Барышня, вы заметили, что опоздали на час? – как-то спросил он.

– Геннадий Борисович, вы что-то там говорили о свободе. Я выспалась и чувствую себя абсолютно свободной!

На экзамене она утверждала:

– Стул обладает волей.

– Где вы почерпнули столь глубокую мысль? – спросил профессор.

– У вас, – ответила девица.

– Возьмите стул и докажите, что у него есть воля.

Студентка села:

– Я передала стулу свою волю.

– Пожалейте мебель, – Федотов вывел в зачетке «хорошо».

…Нужно было вставать. Через три часа отходил поезд в Оренбург. Геннадий Борисович возглавлял комиссию по защите дипломных работ.

Из щели в сером подоконнике за профессором наблюдал темно-коричневый жучок с гладкой спинкой. Жучок боялся греться на солнышке. Еще вчера в самом центре подоконника лежал его младший брат. Ему было тепло и сладко. Профессор подошел задернуть шторы и проткнул его зубочисткой.

«Опять поезд, – думал Федотов, – шершавые пятки, желтое белье, полосатый в катышках матрас…»

Проводница в мышиной форме крикнет:

– Не бросайте бумажки в унитаз! – а потом, когда соизволит мыть пол, скомандует: – Уберите ноги!

Мужчина средних лет с отекшим лицом предложит выпить. Бабка с бело-фиолетовыми волосами попросит уступить нижнюю полку и, получив отказ, станет кряхтеть. Потом откроет сканворд и по клетчатым баулам начнет искать ручку. Молодящаяся дама в леопардовом комбинезоне пойдет курить в туалет и обрызгает санузел едкими духами.

Иногда профессор размышлял, какой храп мелодичнее – женский или мужской. Он пришел к выводу, что это сугубо индивидуально и зависит от строения носоглотки и перенесенных заболеваний. Сам Федотов не храпел, но жучок, живший в щели окна, с ним бы не согласился.

Геннадий Борисович ходил в затемненных очках. На лекциях он бормотал:

– А-а… одна-а из великих тра-адиций а-античной мысли, на-аряду с пла-атонизмом и-и школой А-ари-истотеля, известна-а всем дума-ающим людям…

Студенты чесали затылок, зевали, играли в телефон. «Поколение бездельников! Отсидят пары – пойдут шататься по кафе и магазинам», – негодовал Федотов. За пять минут до окончания лекции он ставил на стол у кафедры коричневый портфель с вытертыми добела уголками – в частном вузе опозданий не любили.

Из каждой поездки в Оренбург (Челябинск, Пермь, Казань) Федотов привозил книги по античной философии. По четвергам он заглядывал в букинистический, приценивался, оставлял заявки. Геннадий Борисович, вытянув спину, медленно нес покупку по длинным университетским коридорам, и на его лице появлялась улыбка.

В один из таких «выходов» к профессору подскочил завкафедрой, лысый сорокалетний мужчина, ростом чуть выше семиклассника:

– Еще прижизненное издание Сократа не прикупили, Геннадий Борисыч?

«Вредный гном! Проживет с матерью до самой пенсии. Как такого могли назначить заведующим кафедрой? Напросился на мои лекции, все записывал. Гнать его надо было тогда!» – думал профессор.

…Федотов смотрел на часы. Такси опаздывало на две минуты.

Подъехала желтая машина. Парень в красной футболке с надписью «BOSS» убрал чемодан в багажник и хотел было вернуться на водительское место, но пассажир продолжал стоять. Пришлось открыть дверь автомобиля. Профессор разместился на заднем сиденье.

В окне купе Геннадий Борисович снова увидит голые стволы сосен, осыпающуюся паутину одуванчиков, покосившиеся деревянные дома жженого цвета.

В одном из таких домов жила его мать. Последний раз он видел ее в конце девяностых. Геннадий Борисович привез цветной телевизор с пультом. Мать встала на цыпочки, чтобы его обнять:

– Гена мой! Гена!

Он хотел увернуться, было неловко.

Мать вместе с домом клонило к земле. Она стояла перед Геннадием Борисовичем сухая, сморщенная и улыбалась щелочками глаз, из-под белой косынки выглядывали редкие волосы.

Телевизор показывал рябь.

– Генка, брось этот ящик! Лучше б теплицу поправил. Стекла вылетели, – просила мать.

Зачем ей в семьдесят три года теплица?

Каждую неделю Геннадию Борисовичу приходило письмо. Мать спрашивала, какая в городе погода, хорошо ли он питается, тепло ли одет, интересовалась, познакомился ли он в городе с хорошей девушкой и скоро ли привезет к ней невесту. Он изредка отвечал: «Я здоров, ты тоже не болей. Приехать не могу. Занят на работе», иногда заворачивал в листок деньги.

Мать отворяла ставни в пять утра. В последние месяцы она открывала одну ставню. Ближе к одиннадцати мать шла к скрипящей калитке – проверить почтовый ящик. Потом возвращалась перечитывать пожелтевшие письма.

Федотов не сразу заметил, что письма не приходят.

Он снова увидел зеленый низкий забор, двенадцатый дом, серую трубу и подтекавшую крышу. Дверь была заколочена, ставни закрыты. Соседка отвела его к матери, за церковь. На кресте не было фотографии. «Прости, я больше не приеду», – сказал Геннадий Борисович молча. Он продал дом соседке за копейки. Забирать было нечего – книги он давно перевез в город.

…Гене было четыре. Мать целыми днями работала в магазине на станции. Своего мальчика она оставляла на соседку, бабу Люду. Баба Люда с ним не играла, зато давала задания: полоть, поливать из лейки, бросать курам пшено… Гене надоело. Он убежал к речке. Менялись дома, заборы, калитки. Темнело. Кусались комары. Хотелось домой, но он не мог вспомнить, куда ему идти. На лавке пили мужики. Гена захныкал:

– Я заблудился!

– Пацаны не ревут! – сказал высокий дядька.

– Щас покажу дорогу, жирдяй, – второй, в кепке, с хохотом пнул мальчика под зад.

Гена упал и заревел сильнее. К нему подбежал гусь, стал щипаться. Мужики не отгоняли птицу.

Мать нашла его через три часа. Руки и ноги были в синяках. Один синячище – черное кольцо с белым пятном в центре – не сходил несколько недель.

Теперь Гена запасался прутьями – будет чем отхлестать вредных птиц. У их дома росли колокольчики. Гена срывал с цветов фиолетовые чепчики, засовывал в них камешки. Может, его обидчик их проглотит и сдохнет?

В школе Гена не завел друзей. Вслед ему кричали:

– Жирная бочка родила сыночка!

«Завидуют, гады! – думал Гена. – Моя фотография с первого класса на Доске почета».

Списывать он никому не давал. А зачем? Его однокашники лет через десять сопьются.

На один класс младше училась Люся. Она всегда смеялась. Люся пела в хоре и танцевала в самодеятельности. После уроков она распускала русую косу и сразу становилась взрослее.

В девятом классе Гена победил на областной олимпиаде по истории. Он подошел к Люсе:

– Я на областной олимпиаде первое место занял.

– В стенгазете писали, – сказала Люся.

– В Свердловске был… – продолжал Гена.

– Ну, хорошо, – и девочка убежала к подружкам.

Ее слова «ну, хорошо» и смех краснощеких девиц Федотов запомнил.

Люсю Геннадий Борисович встретил через девять лет. Он недавно защитился, вел семинары в университете и подрабатывал на полставки в СИНХе.

В синем пальто с облезлым воротником Люся стояла у цирка:

– Гена, привет! Я в Свердловск на сессию приехала. Решилась, в сельскохозяйственный поступила. Вот твоя мама обрадуется, что я тебя встретила! А ты в дубленке!

– Зима, – сказал Геннадий.

– Сегодня «Ласковый май» выступает. Ну, знаешь, «Белые розы, белые розы…». Так на концерт попасть хочется, а билетов нет…

– Я достану. Встретимся у кассы в шесть сорок пять.

– Спасибо, Геночка! Ты настоящий друг! – Люся чмокнула его в щеку.

«Кандидат наук пойдет на “Ласковый май”», – усмехнулся Федотов. До полседьмого Геннадий сидел в читальном зале СИНХа. На четвертом этаже он нашел окно, смотревшее прямо на кассу цирка. У входов толпился народ. Люся вертела головой. «Наверно, в аляповатое платье вырядилась», – думал Федотов. Пятачок у цирка опустел, а Люся продолжала стоять – сорок минут…

Восемнадцатое декабря восемьдесят девятого года профессор считал вторым лучшим днем своей жизни после защиты докторской. Геннадий Борисович всегда с удовольствием проходил мимо цирка. Судьба Люси ему была ясна – подурнела и спилась.

Такси проехало мимо экономического университета и серого здания с решетчатым куполом. Через пятнадцать минут на Привокзальной площади Федотов смотрел на табло. Его окликнула женщина с русыми волосами. Она держала за руку маленькую девочку, за ними шел носильщик с тележкой.

– Гена, ты! Не узнал? Люся, мы вместе в школе учились… А мы с Анечкой на фермерскую ярмарку приехали, мед привезли. У нас пасека своя, мед объедение! Из-за границы заказывают. Всей семьей работаем. Дочь, представляешь, интернет-магазин открыла! Сын доставкой занимается. А мы с Толей на хозяйстве, он завтра приедет. Помнишь «Ласковый май»? Так продрогла тогда, думала – умру. Забежала в универсам «Мария», схватила теплый батон и сразу надкусила. А рядом Толя смеется: «Вкусно едите»…

– Бабушка, я пить хочу!

– Сейчас, Анечка, сейчас. Спасибо, Гена! Благодаря тебе судьбу встретила. Крест у твоей мамы мы заменили, старый сгнил совсем. Не переживай.

Профессор расстегнул ворот рубашки. Лицо побагровело. Геннадий Борисович стер со лба пот.

На него с фонарем в руке шел босой белобородый старик в лохмотьях. «Диоген! Не может быть… Я устал. Это дурацкий сон», – подумал Федотов.

К старику подбежала Анечка:

– Дедушка, зачем тебе днем фонарь?

– Ищу человека, – сказал старик, проходя мимо профессора.

– Анечка, такси ждет! – позвала Люся.

– Прощай, дедушка! – крикнула Анечка, убегая.

Федотов на секунду закрыл глаза. Старик исчез. Геннадий Борисович схватился за сердце.

Ветер бойкими хлыстами срывал кепки и поднимал платья. Березы метались из стороны в сторону, теряя листья. В глаза летела пыль. Темно-серая воронка туч нависла над вокзалом. Люди спрятались от грозы в залах ожидания.

Через час сквозь солнечные лучи заблестели ветки берез. Зачирикали воробьи. Разноцветный купол радуги поднялся над землей.

С этого дня жучок спокойно грелся на солнышке в самом центре подоконника.

СНЕГ С ШОКОЛАДНОЙ КРОШКОЙ

Снег падал с крыши белыми простынями.

– Ваня, куда ты? Стой! – Виктор Николаевич схватил мальчика за капюшон.

– Дядь Вить, а почему снег блестит?

– Вань… он нам с тобой радуется.

– Неа! Он у садика блестел и на вокзале.

– Вань, снег всем радуется.

– Дядь Вить, пойдем в парк!

– Холодно. Может, домой?

– Хочу в парк! Скажи, почему зимой холодно? Вон солнце какое яркое! Мы с мамой на поезде ехали, а солнце за нами. Мы его обгоняли, обгоняли… а потом я уснул.

– Ваня, зимой солнце в отпуске.

Они шли по парку, Ваня разгребал снег ботинком:

– Смотри, тут весна спряталась!

– Это трава прошлогодняя, листья сухие. Не мешай им – они спят.

– Пусть просыпаются! У меня только целого двенадцатого апреля день рождения.

– Не торопись, успеешь еще повзрослеть.

– Мне быстрее надо! Я маму защищаю.

…На утреннике Дед Мороз вручил Ване конструктор, по дороге домой мама купила воздушные шары. На улице мальчик крепко держал их за волнистые ленточки. В большой комнате серебряные звезды вырвались и улетели под потолок. Ваня подпрыгивал, залезал на стул, но дотянуться не получалось.

Мальчик побежал на кухню. Мама укладывала кусочки теста в блестящую ракетку и отправляла греться на плиту. На столе уже лежали половинки его любимых орешков, только пока без сгущенки. Ваня хотел попробовать, но мама сказала:

– Они еще горячие. Дождемся папу. Стихи ему прочтешь, расскажем, как тебя на утреннике хвалили.

– А папа в больнице самый главный?

Мама улыбнулась:

– Ну, почти.

В начале декабря они с мамой стояли в очереди. Торговый центр уже нарядили к Новому году.

– Пойдем смотреть на елку, брось эти бумажки! – дергал маму за рукав Ваня.

– Это наши счета, их нельзя выбрасывать.

– Мне жарко!

Мама сняла с него шапку, расстегнула Ванину куртку:

– К папе в кабинет за фотографиями очередь намного длиннее. У людей в этой очереди руки, ноги сломаны. Папа из-за них нервничает, не надо его огорчать.

Мама часто говорила:

– У папы работа вредная.

Ваня никак не мог понять, что вреднее: папина работа или Олег из старшей группы.

…Ваня открыл картонную коробку – на диван посыпались разноцветные детали, пластмассовые человечки, машинки, деревья. И вот по покрывалу мимо домика, забора и парка уже ехал желтый человечек в зеленной кепке.

Раздался шум в прихожей. В комнату вошел папа:

– Сколько можно повторять – не смей играть на диване!

Желтый человек в зеленой кепке выпал из машинки, домик потерял крышу, деревья ударились о шкаф.

– Это же мой подарок! – заплакал Ваня.

– Собирай, а то выкину к чертовой матери!

Ваня плача складывал в коробку разлетевшиеся детали конструктора.

На крик прибежала мама:

– Игорь, ты мне обещал… У Вани сегодня такой день!

– Да уж, такой день! – хмыкнул папа. – Можешь поздравить – у нас новый завотделением. А меня побоку, ясно тебе?!

– Но это ведь не трагедия…

– Ты каким местом думаешь, идиотка!

Отец загремел посудой на кухне:

– Конфеты, пирожные… Опять в доме выпить нечего!

Мама обняла Ваню:

– У папы неприятности.

Отец наступил на желтого человечка в зеленой кепке:

– Кому сказал «убери»! – он распахнул окно: – Сейчас я тебя научу!

В темноту холодной улицы улетели серебряные звезды.

– Мои шары! Ты плохой! Плохой! – закричал Ваня.

Мама закрыла окно:

– С ума сошел! Ребенка простудишь!

– Достали! – отец схватил куртку.

Хлопнула входная дверь.

Ваня всхлипывал и кашлял:

– Мама, ма… он, он…

– На, выпей!

Светло-коричневая вода была горькой.

– Ванюша, мы сейчас покатаемся на такси, потом сядем на поезд. Нас с тобой Лиза в Екатеринбурге ждет. Мы со школы дружим, и вы с ее сыном подружитесь.

Мама протянула Ване рюкзачок:

– Давай наперегонки: собирай игрушки, а я вещи. Кто первый соберет – спит на верхней полке.

…Второго января после завтрака мама помогала тете Лизе убирать со стола.

– Хотела вас в Славиной комнате поселить, – говорила Лиза, – а он ни в какую…

– Мы скоро съедем. Найду работу…

– А у матери пожить?..

– Нет уж! У нее одна песня: «Ребенку нужен отец».

– Лена, твой Игорь…

– Он нас здесь искать не будет.

На кухню прибежал Ваня:

– Слава со мной не играет!

– Пойдешь кататься на горках?

– Да! Хочу, хочу!

…На зеленом одноэтажном доме были нарисованы туфелька, сапог и чемодан. Ваня запрыгнул на крыльцо:

– Мама, сюда!

– Ваня, нельзя от меня убегать!

– Я не убегал. Просто ты медленно ходишь.

В мастерской была целая стена ключей: короткие и длинные серебряные и золотые и еще круглые от домофона – черные, синие и даже красные. На полках стояли сапоги, ботинки, туфли.

– В этом году вы мои первые клиенты, – сказал дядя в фартуке.

– Мы в ледовый городок собрались, а у сына молнию на сапоге заело и «собачка» отвалилась, – Лена пыталась снять с Вани сапог.

– Что ты говоришь! Не было у нас никакой собаки!

– Давайте я попробую, – дядя в фартуке сел на корточки рядом с Ваней: – Это такая особая собачка, она по молнии бегает.

– А-а… Я сапог застегивал – он чего-то испортился. У вас волосы черные, а возле ушей белые.

– Ваня! – воскликнула мама.

– А что? Верно подметил, – улыбнулся мастер.

– Долго ждать придется? – спросила его мама.

– Минутное дело. Только мне второй сапог нужен. Ваня, ты давай с ногами на диван забирайся.

– Зачем вам столько ключей? Вот бы нам с мамой один такой, а то у тети Лизы на кухне спать неудобно.

– Ваня, не отвлекай…

– Он меня не отвлекает, наоборот. На праздники в наш город приехали? – поинтересовался мастер.

– Гостим у подруги.

В маминой сумке загудел телефон. Мама отошла к двери и стала отвечать на чьи-то вопросы:

– Да. Да, актуальна. Есть – два года медсестрой. Да, могу и работу по дому. С проживанием устраивает. Только со мной ребенок… сын… ему скоро пять лет. Хорошо… Буду ждать звонка.

– Взяли нас на работу? – спросил Ваня.

– Не знаю еще.

Мастер поставил перед Ваней сапоги с новыми блестящими бегунками:

– Готово. Теперь можно и на горки.

Мама открыла кошелек:

– Сколько с нас?

– С вас хорошее настроение.

– Давайте я вам все-таки заплачу.

– Не обеднею – это моя мастерская, – хозяин мастерской поправил фартук. – Я так понял: вы работу ищете?.. Так вот… Я прихожу поздно, уже не до готовки с уборкой. Раньше у меня дочь хозяйничала, теперь живет отдельно. Я бы от таких помощников не отказался. Ты как, согласен, Ваня?

– А много у вас комнат? – спросил мальчик.

– Четыре.

– Это нам подходит. Правда, мама?

…Лена мыла посуду. Виктор Николаевич поставил на стол пакет:

– Как Ваня?

Лена вздрогнула:

– Не слышала, как вы вошли, – она выключила воду. – Слава богу, температура спала, уснул. Виктор Николаевич, ужин-то я вам не приготовила! Есть только бульон да вчерашняя запеканка.

– Вчерашняя запеканка – самая вкусная! – улыбнулся Виктор Николаевич. – Не переживай, я поел в кафе у мастерской. Ты давай пакет разбери. Тут мед, молоко, фрукты.

– Может, хоть чай с овсяным печеньем попьете?

– Если только за компанию, – Виктор Николаевич опустился на стул. – И зачем я Ваню в мороз в парк повел…

– Парк здесь ни при чем. Во дворе несколько детей болеют ангиной, – сказала Лена.

Виктор Николаевич придвинул к себе вазочку с конфетами, развернул красную обертку:

– «Ромашка»… По воскресеньям мастерская до шести, и мы с дочкой на водопад шли. Она так плотину в Историческом сквере называла. По дороге домой заглядывали в продуктовый. Яна триста грамм «Ромашки» взвесить просила, себе в зеленых фантиках забирала, а в красных фантиках – мне доставались. Мы их в шкафу за книжками прятали – Оля ей сладкое запрещала. Когда дочке девять было, они с новым Олиным мужем в Уфу переехали. Яна со мной остаться хотела…

Лена выложила на блюдце дольки лимона:

– А я в детстве хлеб с маслом сахаром посыпала и вприкуску с чаем ела. Вкусно…

– Как же я забыл! – Виктор Николаевич полез в карман за телефоном. – Мы ветки деревьев у мастерских варежками и ключами украсили. Это всё Ваня придумал!

Лена разглядывала фотографии:

– Красиво, наверное…

– М-да… Никудышный я фотограф! Можно съездить посмотреть… Сейчас дороги пустые, – предложил Виктор Николаевич.

На кухню в пижаме пришел Ваня.

– Ты почему босиком?! – Лена поцеловала сына в лоб: – Холодный.

– Во сне темно, в комнате темно, а в окне машины фарами светят, – Ваня закашлялся.

– Пей морс, сейчас тапочки принесу – пойдем горло полоскать. Ты Виктору Николаевичу не надоедай, – сказала Лена, уходя в комнату.

– Дядь Вить, тебе какой снег больше нравится? – спросил Ваня.

– А он бывает разный?

– Конечно! Сахарный, а еще как пломбир с шоколадной крошкой…

– Никогда такого не видел.

– Видел! Видел! – Ваня закашлял. – Крошку на снег посыпают, чтоб никто не падал. А я хочу, чтобы снег был как какао.

– Снег как какао… Ванюша, он же грязный!

– Как ты не понимаешь?! Тогда весна придет.

Виктор Николаевич погладил Ваню по голове:

– Я помню: у тебя целого двенадцатого апреля день рождения.

…Двадцать четвертого января Виктор Николаевич принес Ване две коробки пирожных.

– Опять вы его балуете, – сказала Лена.

– Есть повод – человек выздоровел.

Ваня доедал заварное пирожное:

– Вот бы так каждый день!

Виктор Николаевич вытащил из кармана разноцветные билеты:

– На воскресенье у нас другие планы.

С билетов Ване махал рукой клоун с круглым красным носом.

– Мама, мы идем цирк! – обрадовался мальчик. – А клоуны точно будут?

– Клоуны, фокусники, верблюды и танцующие медведи, – сообщил Виктор Николаевич.

– А мы верблюдов сладкой ватой покормим?

– У них своя еда, вода, сено… – начала объяснять Лена.

Ваня вздохнул:

– Вот они и плюются…

Открылась входная дверь:

– Папа, ты дома?

– Яна?! – Виктор Николаевич поспешил в прихожую. – Я тебя на следующей неделе ждал…

– Последний экзамен автоматом поставили. Правда, я у тебя молодец? Думала, на работе увидимся, но сказали, ты уже уехал. – Яна сняла шубу. – У тебя гости?

– Не совсем… Пойдем, я тебя познакомлю. Это моя отличница Яна, – представил дочь Виктор Николаевич. – А это Елена и Ваня, они мне по хозяйству помогают.

– Пирожные тебе есть помогают?

Ваня придвинул к себе пирожные:

– Заварные очень вкусные.

– Мальчик, я не ем сладкое.

– А мы в воскресенье в цирк идем! – похвастался Ваня.

– Может, и ты с нами, Яна? – предложил Виктор Николаевич. – От работы отдохнешь и от учебы.

– С вами?.. В детстве я бы с тобой сходила…

– Яна, вам голубцы разогреть или плов с овощами? – спросила Лена.

– Лена замечательно готовит, – сказал Виктор Николаевич.

– Я не голодна. Папа, давай твоих помощников отпустим.

Лена начала убирать со стола:

– Ваня, беги в комнату, сейчас книжку почитаем.

– Надеюсь, они не в моей комнате поселились? – спросила Яна, когда они с отцом остались одни.

– Зачем ты так… В гостевой.

– Где ты их нашел? Я тебе нормальную приходящую домработницу найму.

– Яна, я сам могу решать, что мне нужно.

– Ну, дело твое. Папа, я на сессии наш сайт доработала. – Яна увеличила изображение на экране телефона: – Вот, посмотри. Теперь в мастерских на Ленина и Декабристов можно готовность заказов отслеживать. Хочу еще доставку организовать.

– Хорошая идея. С доставкой я на первых порах помогу.

– Отлично. Пап, эта Елена у тебя по договору работает?

– Пока нет.

– Отправь мне на почту фото ее документов – я все сделаю, – Яна вытащила из сумки пакет: – Совсем забыла, я же тебе абрикосовую пастилу из Москвы привезла.

Двадцать шестого января Лена заправляла овощной салат. Несколько минут – и обед будет готов. В гостиной зазвонил телефон. Лена подняла трубку:

– Яна? Виктор Николаевич на работу уехал. Со мной?.. По поводу договора? Яна, вы ошибаетесь. Ребенком манипулирую?! Послушайте!.. Я благодарна Виктору Николаевичу, он… Мы с мужем разводимся. Еще не подала. Откуда вам это известно? В соцсетях общаетесь?.. Что вы ему написали? Яна, прошу вас, не говорите Игорю… Хорошо. Я поняла.

…В квартире пахло котлетами.

– Я дома! – громко сказал Виктор Николаевич.

Никто не выбежал его встречать. Обычно в прихожей Ваня сообщал ему под большим секретом, что на обед приготовила мама.

Гуляют, наверное… Виктор Николаевич прошел на кухню. Точно – котлеты с жареной картошкой. На столе – прикрытый полотенцем заварочный чайник. Виктор Николаевич поднял крышку – с мятой. За чайником лежала записка от Лены: «Спасибо за всё. По семейным обстоятельствам нам с Ваней пришлось уехать. Простите, что Вас подвела». Виктор Николаевич вспомнил, что на верхней полке шкафа прятался коричневый верблюд с зеленой попоной, которого он хотел подарить Ване после цирка.

…В комнату влетела Яна:

– Три часа тебе набираю, неужели так сложно ответить?!

Виктор Николаевич стоял, облокотившись на подоконник:

– Знаешь, снег бывает сахарный, а еще как пломбир с шоколадной крошкой… Не замечала? А Ваня хотел, чтоб снег был как какао, говорил: тогда весна придет.

– Что с тобой? Сердце? Какие дать таблетки? Сейчас вызову скорую.

– Успокойся, ничего не нужно.

– Папа, я пока с тобой поживу. Слушай, с помещением в Академическом районе пора что-то решать. По такой цене мы больше не найдем. На что ты там смотришь? Как снег идет? Очень интересно!

Снег падал на тротуар, скрывая гранитную крошку.